По реакции граждан на песни я определил, что горожане в целом разделяли мои мысли о том, что серость и тоска к концу зимы поднадоели. Я недолго замечал во взглядах людей удивление: оно быстро уступило место иронии и веселью. Площадка вокруг трамвайной остановки то и дело расцветала улыбками. Над моей головой вспыхнул фонарь — он будто нарисовал вокруг меня очертания сцены.
— … Королеву красоты…
Я пел и внимательно посматривал по сторонам. Отыскивал взглядом долговязую фигуру Вениамина Морозова. Количество собравшихся вокруг меня слушателей я не подсчитывал. Но прикинул: людей рядом с моей «сценой» уже было больше трёх десятков. Время от времени замечал новые лица. Видел, как с сожалением во взглядах садились в трамвай те, кто спешил по делам или к своим семьям.
Но уезжали не все. Я несколько раз замечал, как граждане провожали трамваи взглядами и махали им вслед руками. Всем своим видом они показывали, что не торопятся и дождутся следующего. То справа, то слева от меня взлетали к небу клубы табачного дыма. Стоявшие у остановки краснощёкие женщины слушали моё пение и увлечённо плевали себе под ноги скорлупу от жареных семян подсолнечника.
— … По переулкам бродит лето, солнце льётся прямо с крыш…
Резкие звуки гитары уже не пугали птиц — чириканье в ветвях деревьев давно стихло. Светились окна домов. Фонари зажглись не все — некоторые так и остались просто столбами без ореола света на вершине. Небо над моей головой было тёмно-серым, облака спрятали под собой луну и звёзды. Ветер изредка менял направление; бросал мне в лицо то резкий запах одеколона, то табачный дым.
В пяти шагах от меня пританцовывали две девицы, трясли рыжими чёлками. Бородатый мужчина поблёскивал золотым зубом, ухмылялся и пыхтел зажатой в зубах папиросой. Пожилая женщина придерживала рукой рукоять плетёной корзины, улыбалась, то и дело убирала под ткань головного платка непослушные локоны. Опирался на костыль небритый мужчина лет шестидесяти пяти.
— … Королеве красоты.
Я отыграл финал композиции, приглушил струны. На пару секунд над остановкой будто бы установили невидимый купол, поглотивший все звуки. Первым опомнился мужчина с костылём. Он крикнул: «Молодец, паря!» Захлопали в ладоши девицы. Одобрительно хмыкнул бородатый мужчина. Перебивая друг друга, заговорили женщины — они выкрикивали похвалы и «заказывали» новые песни.
— Теперь добавим немного мексиканской романтики, — сказал я.
Чуть зажмурил глаза и пропел:
— Bésame, bésame mucho, como si fuera esta noche la ultima vez…
— … Ты меня ждешь, — пропел я, — и у детской кроватки не спишь, и поэтому знаю: со мной ничего не случится!
Я сыграл финальные аккорды.
Наблюдал за тем, как позабывшие о семечках женщины платками вытирали с глаз слёзы.
Трамвай распахнул двери, но к ним никто не пошёл.
Без долгой паузы я перешёл к новой песне:
— Очи черные, очи страстные! Очи жгучие и прекрасные!‥
Я пел, скользил взглядом по лицам своих слушателей. Видел улыбки, видел покрасневшие от недавних слёз глаза. Прикинул, что вокруг очерченной светом фонаря площадки собралось уже с полсотни человек. Люди будто бы явились на праздник. Они пританцовывали на месте, переглядывались, курили. Ближе чем на два метра ко мне не подходили.
Тех, кто всё же приближался, отгонял назад мужчина с костылём, взявший на себя роль моего помощника. Мужчина направлял свой костыль, будто ружьё, в грудь шагнувшим навстречу мне гражданам и жестами отгонял их назад. Нарушившие границы «сцены» граждане тут же пятились, подгоняемые недовольным взглядом моего добровольного помощника.
— … Как люблю я вас! Как боюсь я вас! Знать, увидел вас я не в добрый час!
Веню Морозова я увидел, едва только тот подошёл к стоявшим передо мной людям. Голова Вениамина появилась над шапками мужчин, замерших рядом с фонарным столбом. За прошедшее с момента окончания школы время лицо Морозова почти не изменилось. Оно было сейчас в точности таким, как на фото в альбоме директорши школы: большие глаза, курносый нос. Веня явился без шапки. Ветер шевелил его светлые волосы, чуть отливавшие желтизной в свете уличного фонаря. Во взгляде Вениамина я заметил удивление — как и у всех, кто только что подошёл к моей концертной площадке.
— Не страшны тебе ни зной, ни слякоть, — пел я, — резкий поворот и косогор…
— … Чтобы не пришлось любимой плакать, — подпевали мне десятки голосов, — крепче за баранку держись, шофёр…
Я увидел, как Веня слегка пошатнулся и толкнул в спину одного из стоявших перед ним мужчин. Морозов тут же ухватился за столб. Мужчина, которого он толкнул, едва устоял на ногах. Но уронил себе под ноги шапку. Мужчина подхватил шапку в руки, резко обернулся… запрокинул голову. Морозов ему пьяно, но по-доброму улыбнулся. Обнял правой ручищей столб. Я заметил на Вениных щеках ямочки. Сжимавший в руках шапку мужчина кашлянул, отшагнул в сторону. Он покачал головой и снова повернулся ко мне лицом, нахмурился. Уже через десяток секунд недовольство схлынуло с его лица.
Он вместе со всеми вновь пропел:
— … Крепче за баранку держись, шофёр!‥
Вплёл звуки своего голоса в общее пение и Вениамин Морозов.
Я увидел, как весело блеснули его глаза.
Гитара замолчала. Слушатели отметили этот момент дружными овациями.
— Вот и всё, товарищи! — объявил я. — Наш концерт завершился. Поздравляю вас с наступающими праздниками. Желаю вам провести их весело и активно. Тешу себя мыслью, что моё пение вам понравилось. Мою тоску так оно точно разогнало. Хорошего вам вечера. Надеюсь, что голос моей гитары ещё долго будет звучать в ваших сердцах и дарить вам хорошее настроение.
Советские граждане на моё заявление отреагировали по-разному. Одни разочаровано замычали. Другие снова мне поаплодировали, выкрикнули слова благодарности. Толпа ожила. Люди будто бы только сейчас осознали, что стояли у освещённого островка под фонарным столбом, и что на время позабыли о своих делах. Но музыка смолкла — мысли о насущных проблемах вернулись. Люди с десяток секунд обменивались взглядами и репликами. Затем двинулись с места: кто-то пошёл к остановке, кто-то поспешил к притаившимся в темноте домам, группа из десятка человек направилась в сторону улицы Светлая.
Вениамин Морозов выпустил из рук фонарный столб, неуверенной походкой побрёл к остановке. С высоты своего роста он будто не замечал никого вокруг. Локтем задел мужчину с костылём. Едва не опрокинул плетёную корзину, у которой дежурила женщина в головном платке. Мужчины и женщины торопливо уходили с его пути, хмурились и недовольно покачивали головами. Веня улыбался и едва слышно бормотал: «…Крепче за баранку держись, шофёр…» Я стал у него на пути. На пару секунд почувствовал себя призраком: меня Ленин брат тоже поначалу не заметил. Он едва не протаранил меня, как ледокол льдину.
Я сдвинул на бок гитару, раскинул руки и воскликнул:
— Вениамин, здравствуй! Какая неожиданная и приятная встреча! Помнишь меня?
Морозов опустил взгляд на моё лицо, сфокусировал на нём взгляд.
Икнул и спросил:
— Ты кто? Откуда меня знаешь?
Он всё же остановился — не сбил меня, будто кеглю. Его голова замерла на фоне лампы фонаря. Мне показалось, что вокруг неё будто бы собралась золотистая дымка.
— Я Вася Пиняев, учусь вместе с твоей сестрой Леной, — сказал я. — Видел фотографию твоего выпускного класса. А Лена тебе показывала мою фотографию в газете «Комсомольская правда». Статью «Комсомолец-герой» помнишь?
Морозов пошевелил бровями.
— Какой герой? — спросил он. — Какая газета?
Вениамин пошатнулся, толкнул проходившего мимо нас мужчину. Толчок выглядел несильным. Но мужчина едва устоял на ногах. Он наградил Морозова гневным взглядом. Затем мужчина увидел меня и мою улыбку — его взгляд смягчился.
— Ты хорошо пел, парень, — сказал он. — Молодец.
— Спасибо!
Вениамин будто бы только заметил мою гитару. Он вскинул брови, пьяно улыбнулся.
— Это… пацан, а давай мы с тобой ещё споём! — сказал он. — Не страшны тебе ни зной, ни слякоть…
— Споём, Веня, — пообещал я. — Обязательно споём. Только не здесь. Замёрз я уже. Сейчас не май месяц. Вон трамвай наш едет. Ты ведь домой направлялся? Так поехали вместе! И вместе споём.
Морозов посмотрел на подъезжавшие к остановке трамваи: сразу два — один за другим.
Ждавшие общественный транспорт на остановке люди разделились на две относительно равные группы (по количеству трамваев).
Веня опустил взгляд на моё лицо, икнул.
— А поехали! — заявил он.
Морозов неожиданно шустро ринулся в сторону трамвайных путей. Веня по-прежнему словно не замечал встречавшихся ему на пути людей. Легко расталкивал их своим телом.
Я поспешил за Морозовым, закричал:
— Осторожно, товарищи, горячий чайник! Осторожно, горячий чайник!‥
Мои призывы сработали: люди оборачивались и пугливо шарахались в стороны, уходили с пути пёршего к трамваю Вениамина.
Трамваи остановились, с разницей в секунду раскрыли двери. Мы с Веней вошли в первый трамвай во главе шумной ватаги советских граждан. Я сразу же направил Морозова к дивану в конце вагона. Веня занял едва ли не половину сидения. Я примостился рядом с ним, грифом гитары отгородил Вениамина от других граждан.
Люди вошли в вагон — салон трамвая заполнился почти наполовину.
Закрылись двери. Скрипнули кресла.
Морозов шумно выдохнул — воздух рядом со мной наполнился запахом алкогольного перегара. Шагнувшие было в нашу сторону женщины сдвинулись ближе к середине салона.
Я кашлянул, оживил рукой струны и запел:
— Постой, паровоз, не стучите, колеса, кондуктор, нажми на тормоза…
Лена Зосимова жила всего в квартале от дома Лукиных.
Об этом я узнал, когда мы с Морозовым буквально вывалились из трамвая на улицу и Веня показал мне рукой на окна дома.
— Вон там я живу, — заявил он.