«А что случилось?» — послышались вопросы.
Максим Григорьевич вновь продемонстрировал нам свои крупные передние зубы и ответил:
— Увидите.
В спортзал мы вошли не через раздевалку, как обычно, а через настежь распахнутые двустворчатые двери (открывавшиеся лишь на время проведения торжественных мероприятий). На этот раз мы не ждали, пока перед нами зайдут в зал прочие классы. Мы не построились в коридоре, а нагрянули в спортивный зал неорганизованной толпой (Максим Григорьевич этого будто бы не заметил). Недовольные одиннадцатиклассники проводили нас сердитыми взглядами. Но мы изобразили толпу варваров: ввалились в зал гурьбой и протопали для построения к дальнему от входа углу. Мы уже стали вдоль стены в две шеренги, когда в зал входили прочие старшеклассники сорок восьмой школы.
Наш временный классный руководитель в это время беседовал с наряженным в спортивный костюм Ильёй Муромцем (выглядевшим по обыкновению сонным). Максим Григорьевич энергично жестикулировал — Илья Фёдорович меланхолично кивал. Я наблюдал за тем, как становился напротив нас одиннадцатый «А» класс (Лена Зосимова на этот раз явилась вместе с одноклассниками). Увидел, что Иришка посматривала в сторону одиннадцатого «Б»: она отыскивала там взглядом Генку Тюляева. Отметил, что Черепанов сегодня не смотрел в сторону десятого «А». А вот Света Клубничкина на нас поглядывала — хмурила брови, будто бы расстроенная отсутствием внимания с нашей стороны.
В спортивный зал вошла директриса. Её сопровождал серьёзный мужчина в форме полковника милиции: Юрий Михайлович Тюляев. При появлении милиционера и Клавдии Ивановны школьники выстроились вдоль стен за считанные секунды, подравняли ряды. Классные руководители поспешили к директрисе. Рванул к Кульженко и Максим Григорьевич. Клавдия Ивановна встретила нашего временного классного руководителя вопросом (я не расслышал её слова). Максим Григорьевич обернулся, посмотрел мне в глаза. Указал в мою сторону рукой. «Точно, Васю Пиняева опять наградят, — произнёс у меня за спиной девичий голос. — На этот раз ему пожарные грамоту дадут».
Школьники притихли, посматривали в мою сторону. Замерли неподалёку от шведской стенки учителя, директриса и полковник милиции (я отметил, что Генкин отец действительно держал в руке лист плотной бумаги, издали походивший на грамоту). Учителя тихо переговаривались, посматривали на широко распахнутые двери. Я тоже взглянул на вход в спортивный зал в тот самый миг, когда в дверном проёме появились раскрасневшаяся Анастасия Рева и усатый Николай (с фотоаппаратом на груди и с громоздкой фотовспышкой в руке). Журналистка отыскала глазами нашу директрису, смущённо улыбнулась. Клавдия Ивановна укоризненно качнула головой, повернулась лицом к школьникам.
Она сказала короткую вступительную речь (на этот раз почти лишённую пафоса). Директриса заявила, что гордится учениками нашей школы: и теми, которые проявили себя во время Великой Отечественной войны, и теми, кто совершает героические поступки уже «в наши мирные дни». Она напомнила нам о случившемся в январе пожаре, когда едва не погиб в огне школьник. Тогда, по её словам, «проявил героизм ученик десятого „Б“ класса нашей школы Василий Пиняев». Директриса не взглянула в мою сторону, но безошибочно указала на меня рукой. Она сообщила, что «не прошло и месяца», как «ученик нашей школы снова отличился». Она предоставила слово Юрию Михайловичу.
Полковник милиции поправил фуражку, обвёл строгим взглядом притихших старшеклассников. Я вновь отметил, что Генка сильно походил на своего отца. Невольно представил, как Геннадий выглядел бы сейчас в милицейской форме. Полковник кашлянул и короткими рублеными фразами (походившими на команды) объявил благодарность педагогам сорок восьмой кировозаводской школы и «директрисе школы Клавдии Ивановне Кульженко в частности» за «правильное и патриотичное» воспитание учеников. Он сделал выразительную паузу — Максим Григорьевич, а следом за ним другие учителя и ученики отреагировали на слова полковника милиции аплодисментами.
Юрий Михайлович пригладил пальцем усы и продолжил речь: сделал в ней резкий финал. Он выразительно кашлянул (овации тут же стихли). Опустил взгляд на лист бумаги, который держал в руке.
Громко сказал:
— Благодарность объявляется Пиняеву Василию Богдановичу за оказанную помощь в задержании преступников.
Полковник замолчал, левой рукой подкрутил кончики усов.
— Василий Пиняев, подойди к нам, — сказала Клавдия Ивановна.
Она поманила меня рукой.
«Девочки, а что случилось?» — раздался позади меня шёпот.
Черепанов и Иришка хором шепнули:
— Вася, иди.
Я вышел из строя (сдержал желание пойти строевым шагом, как в армии). Прошагал через весь зал под прицелом десятков любопытных и удивлённых взглядов. Заметил, как засуетились журналистка и фотограф. Подошёл к директрисе (вдохнул аромат ландышей). Повернулся лицом к хмурому полковнику Тюляеву. Выслушал короткую речь, в которой Юрий Михайлович устно поблагодарил меня за содействие советской милиции. Затем полковник пожал мою руку и вручил мне и письменную благодарность. Уже через полминуты полковник вручил мне «благодарность» заново — по просьбе журналистки Анастасии Рева, чтобы усатый Николай сделал повторный снимок награждения.
— Молодец, Василий, — сказала директриса. — Возвращайся к классу.
Она громко попросила:
— Ребята, давайте проводим Василия аплодисментами. Он это заслужил.
Старшеклассники охотно откликнулись на просьбу директрисы — мне вдруг почудилось, что я снова очутился на большой сцене после удачного концерта и слушал обличённую в овации благодарность публики. Хлопали в ладоши и учителя (даже вечно сонный и уставший Илья Муромец). Я заметил, как из строя одиннадцатого «Б» Генка Тюляев показал мне поднятый вверх большой палец. Увидел, что братья Ермолаевы тоже хлопали (но будто бы с ленцой). Встретил по пути к своему классу целое созвездие красивых и кокетливых девичьих улыбок. Рассмотрел одобрительную улыбку на лице Лены Зосимовой. Приметил и один хмурый взгляд — им меня наградила светловолосая Клубничкина. Света не аплодировала.
— Молодец, братик, — сказала Иришка.
Я вернулся в строй.
Черепанов дёрнул меня за рукав и потребовал:
— Покажи грамоту.
Я показал ему картонку с изображением красного знамени, портретом Ленина и напечатанной на пишущей машинке надписью: «Благодарность».
— Вася, о каких преступниках сказал милиционер? — спросила Надя-большая.
Звуки в зале мгновенно стихли, едва только директриса подняла руку.
Директриса снова поблагодарила Юрия Михайловича Тюляева и всю советскую милицию в его лице за «нелёгкий труд в деле защиты советских законов» и за «заботу о безопасности советских граждан».
Снова обратилась к школьникам и повторила уже заученные даже мной фразы:
— А пока я в очередной раз напоминаю вам, ребята, что нынешний учебный год особенный. До его окончания осталось всего лишь чуть больше трёх месяцев. Не забывайте: в этом году выпускников школ в нашей стране будет значительно больше, чем обычно. Это значит, что проходные баллы для поступления в высшие учебные заведения возрастут…
Едва мы вышли из спортзала, как Надя Веретенникова спросила:
— Вася, а зачем тебя фотографировали? О тебе снова в газете напишут?
Я заметил, что шагавшая впереди нас Света Клубничкина замедлила шаг и словно прислушалась.
Заметила Клубничкину и Иришка.
Она обожгла Светину спину взглядом и громко заявила:
— О Васе не просто напишут. О нём опять будет большая статья в «Комсомольской правде». А весной статью про Васю ещё и в журнале «Смена» напечатают. С кучей фотографий!
Лукина взмахнула руками, будто показала величину той самой «кучи».
Она посмотрела на Надю Веретенникову и уточнила:
— Нам вчера об этом Анастасия Рева из нашего «Комсомольца» сказала. Та, что пришла сегодня вместе с фотографом. Это она ту прошлую статью про Васю сочинила. Ей из Москвы позвонили и потребовали, чтобы она срочно прислала ещё две.
— Правда? — воскликнули сразу несколько голосов.
Иришка громко хмыкнула.
— Конечно, правда, — ответила она. — Сами у журналистки спросите, если мне не поверили.
— Здорово! — сказала Надя-большая.
Она бросила на меня восторженный взгляд.
Мне показалось, что Света Клубничкина нервно дёрнула плечом.
Показалось это и моей сестре. Потому что Иришка победно улыбнулась.
Глава 2
Ещё по пути от спортзала в класс я сказал Иришке, Алексею и Наде-маленькой, чтобы они не рассказывали, каких именно преступников милиционеры задержали с моей помощью. Пояснил, что причастность Дмитрия Фомича Попова к военным преступлениям пока не доказана в суде. Поэтому не стоило распускать слухи о том, что в нашей школе работал учителем физкультуры бывший фашистский полицай и предатель Родины. Черепанов, Лукина и Степанова согласились с моими доводами. На вопросы одноклассников они отвечали уклончиво, намекали на полученный от милиционеров запрет.
Генка Тюляев, тоже не поделился со старшеклассниками рассказом о поимке банды константиновских полицаев. Это я понял, когда по школе поползли противоречивые слухи о «настоящей» причине моего награждения. На переменах ко мне подходили одноклассники и старшеклассники из других классов. Они задавали вопросы, начинавшиеся с одних и тех же слов: «Вася, а правда, что…» Подборку ходивших по школе слухов нам на перемене после пятого урока озвучила Надя Степанова. В её рассказах часто звучало слово «банда», словно часть информации о моих свершениях в народ всё же просочилась.
Поговаривали, что я на прошлой неделе разоблачил банду работников почты, воровавших вещи из посылок советских граждан. В этот слух мало кто поверил. Поэтому к концу учебного дня о нём уже позабыли. Ещё говорили, что я выдал милиционерам «тех самых спекулянтов», торговавших в квартире около Октябрьского рынка импортными виниловыми пластинками. К этому слуху добавилась информация о засвеченной мною работе «большого» цеха по производству пластинок из рентгеновской плёнки. Говорили и о том, что я задержал банду карманников, промышлявших воровством в трамваях.