О значении восстания сипаев в истории страны поговорим после. Пока же о его последствиях. Оно было подавлено, Бахадур-шах умер в изгнании, его сыновья были расстреляны, династия Моголов окончательно упразднена, в Красном форте расположился английский гарнизон. Ост-Индская компания тоже не пережила потрясения. Английская королева в своей неисчерпаемой милости преобразовала владения Компании в «Индийскую империю», провозгласила себя императрицей Индии и решила в дальнейшем заботиться о благосостоянии ее народов сама, хотя и через назначаемых вице-королей.
Памятники бурного 1857 г. в Дели делятся на видимые и невидимые. Видимые — это кладбище английских офицеров и громадная часовня на холме, откуда английские батареи три месяца бомбардировали город. А невидимые — это стены, снесенные победителями, чтобы ничего подобного не могло случиться, и еще сознание, что Дели есть сердце Индии и тот, кто хочет ею править, должен быть здесь.
Англичане не сразу уяснили это. Но когда в начале XX в. в Индии вновь начался подъем национально-освободительного движения и когда стало не очень спокойно в мятежной Калькутте, они именно Дели сделали своей новой столицей. Логичнее всего было бы разместить правительство вице-короля в древнем Красном форте и придать новый блеск старому городу и старой славе. Но это уже было выше английских сил. Перенос столицы в Дели с его резко континентальным климатом и так казался им грандиозной уступкой национальным чувствам подданных. Жить же в старом городе с его грязью и стойкими запахами сандала, пота, дыма и навоза — нет, увольте. И англичане рядом со старым городом принялись строить новый, по своему вкусу, город для себя. Что из этого получилось, мы уже видели.
Старый Дели остался провинцией, пригородом, но пригородом перенаселенным, шумным и деятельным. Он так же отличается от нового города, как бодрствующий человек от спящего. Оговорюсь сразу, различие это стирается, и даже за пять лет, истекшие между моими поездками туда, чопорность нового города смягчилась, а старый заметно модернизировался — проложены широкие магистрали, кое-где введено одностороннее движение, выросли современные дома.
И все же средневековые черты здесь проступают очень явственно. На узких улочках весь день бурлит разноликая толпа. Здесь любят и умеют ходить пешком и ходят вольно — и по тротуару, и по мостовой. Здесь индийский велосипедист проявляет все свои удивительные способности маневрирования, лавируя на приличной скорости между людьми, коровами, торговыми тележками. С трудом продираются сквозь толпу велорикши и повозки-тонги. Такси тут не в почете. Лишь по нескольким улицам на нем можно ехать со скоростью, оправдывающей плату за проезд.
А еще здесь умеют сидеть: на земле, на корточках, на ступеньках, обочинах тротуаров, подложив под себя какую-нибудь тряпку или просто так. Сидят нищие, безработные, работающие и торгующие. Пожалуй, самая главная черта улиц старого города — на первый взгляд противоречивое сочетание покоя и энергии, причем сидящий полон энергии, спешащий — покоя. В этом сочетании тайна очарования восточного базара...
Мне бы хотелось передать картину именно Старого Дели. Другие крупные города Индии — все же создания англичан. Есть, правда, Варанаси, где традиция замешана так густо, что еще многие века не удастся ее расхлебать, но он был исключением всегда, и в средние века не менее, чем теперь. Город паломников, живущий только и исключительно религией, город-храм. Остальные города средневековья — Майсур, Пуна, Лакхнау, Аллахабад перенесли столь большие потрясения — экономический упадок и затем подъем уже на совершенно иных основах, — что их восточный характер сгладился, чуть ли не исчез. Только Старый Дели да, пожалуй, еще Хайдарабад сохранили красочность города-базара, унаследованную от средних веков. Однако описать этот город как раз труднее всего.
Может быть, надо упомянуть о густых и постоянных запахах. Сначала они оглушают, подобно шуму, и воспринимаются как сплошное зловоние. Потом привыкаешь и начинаешь различать оттенки. Запах сандала. Значит, проходишь мимо лавки или лотка, где тлеет сандаловая палочка. Таких палочек много — большие и маленькие, с ароматическими добавками и без них. Они тлеют в лавках, домах, даже в такси и распространяют специфический аромат, не для всех и не всегда приятный. Но ведь нравится же кому-то запах ладана в церквах! Если же вы успели полюбить Индию — а запах сандала неотделим от образа страны, — вам он понравится. Я это почувствовал, когда приехал в Индию второй раз и сел в такси, заполненное дымком сандала. Так что в применении к индийцам слова русского поэта — «Когда ж постранствуешь, воротишься домой, и дым отечества нам сладок и приятен» — имеют самое буквальное значение и лишены иронического смысла.
Вот повеяло просто дымом — горит кизяк или хворост. В индийских домах нет печей, но в зимние месяцы в Северной Индии по вечерам и ночам требуется какой-то обогрев. Люди разводят костры, и дым стелется по всему Дели, старому и новому. В этом нет ничего приятного. По утрам дым, скопившийся на улицах от ночных костров, ест глаза и вызывает кашель.
Однажды я попал в кинотеатр в декабре, когда кондиционер, конечно, бездействовал, и зал заполнил обычный уличный воздух. Было тяжело дышать. Даже изображение на экране казалось слабым: лучи проекторов с трудом пробивались сквозь дым.
Господствует на улицах Старого Дели запах пота, людского и конского. Можно, разумеется, воротить нос, если приехал сюда, вылезши из ванны в первоклассном отеле. Но походишь по улицам несколько часов, вытирая лоб, время от времени отлепляя рубашку от плеч и чувствуя нестерпимое жжение в ботинках, и уже не будешь замечать этого запаха. Конечно, испытываешь блаженство, возвратившись в отель, даже не первоклассный, и принявши душ. Однако подавляющее большинство делийцев лишены возможности последовать этому примеру — у них нет не только душа и ванной комнаты, но и вообще укромного места, где можно помыться. И вот когда вспомнишь об этом, начинаешь понимать, насколько индийцы чистоплотны. Они моются прямо на улице, у водоразборных колонок, фонтанов и труб, прикрыв то, что следует прикрывать, небольшой тряпочкой.
Есть еще один запах, не специфически восточный, а просто связанный с неблагоустроенностью большого города — запах пыли. Северная Индия — засушливый район. Несколько месяцев — с июня по сентябрь — льют дожди, а остальное время очень жарко или холодновато, но сухо. Мостовые в старом городе сделаны кое-как, улицы перемежаются с пространствами выжженной и вытоптанной земли. Пыль тут — законный властелин. Она доставляет мучения всем, и торговцам больше, чем чистеньким клеркам, фланирующим по магазинам. Она покрывает выставленные товары, скрипит на зубах, заставляет почесываться и потирать мокрые руки, на которых образуется грязная корка. Наконец нельзя не упомянуть и о запахах навоза и мочи — результат отсутствия канализации (пускай открытой, вроде арыков в городах Средней Азии) и перенаселения улиц людьми и животными. Проблема священной коровы и вообще отношения индийцев к животным — достаточно серьезный вопрос, чтобы поговорить о нем отдельно. Пока же отметим, что санитарное состояние старых индийских городов ужасное, даже по сравнению с деревнями. Нет, старый город не назовешь приятным местом для житья.
Наверно, более всего характеризует восточный город одежда. Тут встретишь подчеркнуто простые и нарочито неряшливые тряпки, носимые со своеобразным щегольством, и красочно-яркие женские сари, умеренно декольтирующие фигуру сверху и туго пеленающие ее внизу. Может быть, самая верная деталь, точно передающая облик Дели, это золототканое шелковое сари, подметающее заплеванный, покрытый красными потеками пана тротуар. На улицах города то и дело мелькают сикхские тюрбаны и мусульманские чалмы, черные облегающие «кителя» со стоячим воротником, поднятыми плечами и узкими рукавами (шервани), простые бумажные рубахи навыпуск, похожие на наши нижние сорочки, с распахнутым воротом, в петле которого горит золотая запонка.
Среди пыли, коров и полуодетых (полураздетых?) тел нередко попадается крахмальная рубашка и выглаженный костюм клерка — обуженный пиджак и брюки дудочкой. Казалось бы, он чужд всему! А приглядишься — он здесь свой. Он не сторонится окружающего мира. Он плывет по грязи с очаровательным достоинством. Главное же — его не сторонятся, европейский костюм не замечают. Все понимают, что не по доброй воле он в него влез. Такова униформа, хочешь работать — будь накрахмален. А дома он скинет с себя и костюм и европейские манеры.
(То, что пиджак стал в Индии символом социального статуса, я ясно понял на одной из свадеб, церемония которой проходила весьма традиционно. Жених, согласно обычаю, ехал на белой лошади, покрытой золотой попоной. Он был в золотой шапке, при сабле, но в черной суконной «тройке» с галстуком бабочкой.)
Картину делийской улицы следовало бы еще озвучить — пронзительные крики зазывал, гудки допотопных рожков с грушами, привешенных к такси, стук палок по деревянным спицам колясок (что-то вроде пулеметной дроби, заменяющей водителям гонг, звонок или гудок), переливчатые звонки велосипедистов и редкие тяжелые — велорикш. Все это на фоне глухого шума толпы, в которой никто не пытается говорить шепотом или понизив голос.
Если соединить вместе запахи, краски и звуки, быть может, удастся составить хотя бы приблизительное представление об атмосфере Чандни Чоука — сердца Старого Дели, улицы, начинающейся от Красного форта, проходящей мимо Джама Масджид, мимо Делийского муниципалитета и растворяющейся затем в сети улочек и переулков.
Но вот мы выбрались из толчеи, ступили на залитый нежарким вечерним солнцем пыльный плац, который должен служить, судя по торчащим кое-где прутикам, обнесенным кирпичной или железной оградой, общедоступным парком. Жители Старого Дели здесь отдыхают, гуляют, сидят, спят в пыли, закутав голову тряпкой. Есть карусель и «чертово колесо» — все до смешного миниатюрное, потому что приводится в действие человеческой мускульной силой.