Похоже, мне оставалось положиться только на случай, но если он представится, я не собирался его упускать.
— Товарищ капитан, у меня есть предложение, но сами мы, без помощи сверху, этот план не потянем.
Сталин неторопливо встал, вышел из за стола и, сжимая в руке незажженную трубку, прошелся по кабинету. Остановившись, он окинул цепким взглядом собравшихся и, делая небольшие паузы между словами, произнес:
— Командующий Южным фронтом генерал армии Тюленев проявил себя в боях под Уманью с наихудшей стороны. Он не умеет ни наступать, ни организовывать грамотный отход войск. Тюленев потерял две армии там, где позором было бы потерять два полка. Я уже предлагал товарищу Буденному лично разобраться с этой ситуацией, и, насколько я знаю, расследование было проведено. Я читал предварительные отчеты. Тюленев всю ответственность за потерю армий пытается переложить на командармов Понеделина и Музыченко, но есть мнение, что это лишь попытка самооправдания. Что вы, товарищи, думаете по этому вопросу?
— Позвольте мне, товарищ Сталин, — взял слово нарком внутренних дел.
— Слушаю вас, товарищ Берия.
— Генерал армии Тюленев, несомненно, совершил ряд просчетов, имевших тяжелые последствия и ставящих под сомнение его состоятельность, как командующего фронтом. Однако признаков измены в его действиях следствие не выявило. В боях под Днепропетровском Тюленев получил тяжелое ранение, и сейчас решается вопрос о его эвакуации в Москву для прохождения лечения.
— Это мне известно, товарищ Берия. А что вы можете сказать о роли генералов Музыченко и Понеделина в гибели шестой и двенадцатой армий?
— На Понеделина командованием Южного фронта было возложено руководство прорывом окруженных армий из Уманского котла. Не пытаясь снять с него вины за провал операции, вынужден уточнить, что руководство Южного фронта не известило окруженных об изменении обстановки и оставлении восемнадцатой армией Первомайска. Поэтому задачи, поставленные Понеделиным перед ударными группами, даже при успешном выполнении не могли обеспечить реального прорыва кольца окружения.
— Но ведь Музыченко прорвался. Значит, такая возможность была.
— Генерал-лейтенант Музыченко не имел задачи вывода из окружения своей армии, товарищ Сталин. Руководство операцией полностью сосредоточил в своих руках Понеделин. Музыченко предписывалось выйти к войскам Южного фронта и координировать их действия с усилиями окруженных армий. Первую часть задачи он выполнил, несмотря на то, что под Первомайском наших войск уже не было, и его колонне пришлось прорываться дальше. А вот координировать усилия было уже не с кем — все ударные группы Понеделина были разгромлены, а сам командарм-12 сдался в плен, и теперь над позициями наших войск немцы разбрасывают с самолетов вот это, — Берия достал из папки и положил на стол листовку.
Сталин взял в руки лист. В обрамлении текста на нем была напечатана фотография, на которой генерал Понеделин стоял в окружении немецких офицеров.
— Немцы призывают красноармейцев к сдаче в плен, товарищ Сталин, и в пример им приводят Понеделина. Все признаки предательства на лицо. Командующий двенадцатой армии не смог организовать прорыв, затянул с решением о его начале и не нашел в себе сил до конца выполнить свой долг перед Советской Родиной.
Сталин еще некоторое время рассматривал листовку, после чего отложил ее и вновь окинул взглядом собравшихся.
— С Понеделиным, я считаю, все предельно ясно, товарищи. Есть мнение, что изменника необходимо судить и вынести ему справедливый приговор по всей строгости военного времени. Пусть он в плену, но Военная коллегия Верховного Суда может вынести приговор и заочно. Это будет хорошим уроком для трусов и дезертиров к врагу.
Берия кивнул и сделал пометку в своем блокноте.
— А что вы думаете, товарищи, о дальнейшей судьбе командующего шестой армией генерала Музыченко?
— Разрешите теперь мне высказаться, товарищ Сталин, — попросил слова Буденный, и, дождавшись одобрительного кивка вождя, продолжил, — Музыченко свое дело сделал, причем сделал хорошо. Он выполнил полученный приказ. Его штаб почти в полном составе вышел к своим. Знамя шестой армии из котла он вынес. Прорыв из окружения состоялся организованно, и при этом противнику нанесен серьезный урон в живой силе и технике. Я видел фотографии разгромленной немецкой части, которая преследовала штабную колонну, да и других эпизодов хватает, за которые в других обстоятельствах и самого командарма, и многих его подчиненных стоило бы наградить. А решение о направлении и времени прорыва основных сил принимал не он — не ему и отвечать.
Сталин задумчиво поднес к губам трубку и вновь стал прохаживаться по кабинету.
— Есть еще один важный момент, товарищ Сталин, — вновь заговорил Берия, — Товарищ Буденный очень верно описал чисто военную часть дела, но у этого вопроса есть еще и морально-политическая сторона. Прорыв штабной колонны вместе со знаменем и командармом дает нам возможность вновь сформировать шестую армию, а также с полным правом утверждать на международном уровне, что в котле мы потеряли только армию генерала Понеделина. Всего из окружения под Уманью вырвалось почти пятнадцать тысяч человек. Они могут стать основой, вокруг которой будет воссоздана армия Музыченко.
— Я поддержу вас в этом вопросе, товарищ Берия, — кивнул Сталин, вновь занимая место за столом. — Пригласите ко мне генерал-лейтенанта Музыченко, и подумайте, что еще, кроме показательного суда над бывшим командармом Понеделиным, мы можем предпринять для предотвращения случаев трусости и измены в руководстве наших армий.
Гауптмана у нас приняли с рук на руки и тут же увели на допрос, но и за нас самих, как только что вернувшихся из ближнего немецкого тыла, взялись, не откладывая. К опросу присоединился и представитель штаба армии, отмечая на карте то, что мы успели увидеть на Кременчугском плацдарме.
— Вот здесь, здесь и здесь, — показывал я штабисту, — мы видели довольно крупные блиндажи. Скорее всего, это склады. Что в них хранится, выяснить не удалось — задача была другая.
Подполковник кивал и ставил отметки, а Щеглов искоса поглядывал на меня, но не вмешивался. Сам он никаких блиндажей не видел, хотя я пару раз о них и упоминал.
— На берегу устроены временные пристани, которые днем, видимо, маскируются и не используются. Мы видели такие пункты высадки в двух местах — здесь и здесь, — я опять указал точки на карте.
— Вот на этот остров немцами построен понтонный мост. По нему происходит непрерывное движение техники и войск.
— Откуда эти данные? — подполковник оторвался от карты и внимательно посмотрел на меня. — Вы ведь там не были, младший лейтенант.
— Я был относительно недалеко, когда захватывал лодку гауптмана, и слышал скрип дощатого настила и звук моторов грузовиков, приближавшихся с западного берега. Вы можете уточнить у пленного, товарищ подполковник. Он о существовании этого моста наверняка знает — проезжал по нему перед тем, как пересесть в лодку.
Штабист кивнул, сделал на карте пометку и поставил рядом с ней знак вопроса.
— Что-то еще, младший лейтенант?
— Товарищ подполковник, мы видели, что немцы хорошо наладили переправу на плацдарм пехотных частей и даже легкой артиллерии. Делают они это с помощью лодок и плотов, и для этих целей прекрасно обходятся без моста. Тем не менее, полевой допрос пленного показал, что на западном берегу накапливаются инженерные части и все необходимое для строительства понтонной переправы большой грузоподъемности. Такой мост может быть нужен только для танков и другой тяжелой техники, а значит, немцы готовятся к переброске на Кременчугский плацдарм танковых дивизий…
— Младший лейтенант, — прервал меня Штабист, — пока это только ваши фантазии. У вас есть доказательства ваших слов?
— Товарищ подполковник, разрешите доложить, — вмешался Щеглов.
— Слушаю вас.
— У нас есть только предварительные наблюдения. Мы решали другую задачу и не могли отвлекаться на что-то еще. Чтобы получить доказательства подготовки немцами переправы для танков, нужно провести дополнительную разведку.
— Так проведите, капитан. Вы ведь командуете разведротой — вам и карты в руки.
— Проблема в том, что даже если мы обнаружим доказательства слов младшего лейтенанта Нагулина, армия не успеет ничего предпринять. С теми средствами, которые задействованы немцами для сооружения переправы, они успеют построить мост за несколько дней, если не за сутки, а потом за одну ночь перебросят на плацдарм танки.
— Капитан, вы, кажется, заразились фантазиями вашего подчиненного, — усмехнулся подполковник, но смотреть на нас он продолжал очень внимательно. — Я пока не понимаю, чего вы хотите от меня.
— Десять минут вашего времени, товарищ подполковник. Мы готовы изложить план разведывательно-диверсионного рейда, но нам, весьма вероятно, потребуется поддержка артиллерии.
— У вас в дивизии нет артполка, капитан? Почему вы обращаетесь за этим к представителю штаба армии?
— Потому что только в распоряжении штаба армии есть гаубицы, способные достать до нужных нам целей и качественно их подавить. Я говорю о Б-4, товарищ подполковник.
— Ну что, Виталий Николаевич, особый отдел допросил пленного немца? — командующий тридцать восьмой армией развернулся к вошедшему начальнику штаба.
— Так точно, Николай Владимирович, и не только его. Разведчики из трехсотой дивизии, которые этого гауптмана взяли, тоже кое-что рассмотрели. Подполковник Семенов опросил их и нанес на карту полученные данные и последние изменения в обстановке. Вот, взгляните.
Генерал-майор Фекленко склонился над картой, развернутой на столе начальником штаба.
— Гудериан еще продвинулся, — мрачно констатировал командарм, глядя на протянувшиеся с севера синие стрелы ударов немецкой танковой группы, — Теперь уже очевидно, что он хочет окружить весь Юго-Западный фронт. Но, я смотрю, продвиже