Один из наёмников, огромный бородач с обезумевшими от ярости глазами, почти перепрыгнул ров и замахнулся на меня двуручным топором. Я едва успел отпрянуть, чувствуя, как лезвие со свистом рассекло воздух в сантиметрах от моего лица. Мейнард, оказавшийся рядом, без колебаний всадил свой меч в незащищённый бок наёмника. Тот захрипел, выпучив глаза, и рухнул в ров, забрызгав нас горячей кровью.
— Спасибо, — выдохнул я, чувствуя, как бешено колотится сердце.
— Не за что, — пожал плечами немец. — Сделай то же, чтобы прикрыть меня!
И в этот момент настал черёд нашего следующего козыря. Конные отряды графа Длай-Ка-Кобетуша, получившие от Эрика накануне карту с помеченным безопасным проходом, прошли «сухим» путем по краю Ржаного поля и, как нож в масло, ударили в тыл, прямо по ставке командования Альянса.
Эффект был ошеломляющим. Войска Альянса, увидев вражеских рыцарей у себя в тылу, решили, что попали в окружение. По их рядам, как лесной пожар, пронеслись крики: «Предательство! Нас предали!». Дисциплина рухнула. То, что было армией, за секунды превратилось в обезумевшую, паникующую толпу, спасающуюся бегством.
Мы продолжали удерживать позицию, хотя врагов перед нами уже не было.
Битва, которая должна была длиться весь день, закончилась за пару часов. Воспользовавшись хаосом, солдаты моей роты без приказа выскочили из окопов. Их лица, ещё минуту назад бывшие сосредоточенными лицами воинов, исказились жадной гримасой. Они стали делать то, что умели лучше всего — грабить.
Они принялись беспардонно грабить убитых рыцарей, срывая с них дорогие доспехи, стягивая с остывающих коченеющих пальцев кольца, и брать в плен тех, кто ещё был жив и сулил богатый выкуп.
Мы с Эриком и Мейнардом, хотя и разрешили это, не участвовали лично. Хотя бы пара человек должны удерживать позиции.
А наши бойцы, они заслужили эту добычу. Но сам я не участвовал в грабеже. Вместо этого я сидел на краю окопа, ощущая странную пустоту внутри. Адреналин схлынул, оставив после себя лишь усталость и какое-то тупое, глухое осознание произошедшего. Мы победили. Сконцентрируюсь на этом. На остальном не надо фокусироваться.
Эрик, словно прочитав мои мысли, присел рядом. Его обычно чистый доспех был измазан грязью и кровью, а на щеке красовалась глубокая царапина.
— Не терзайся, Ростик, — сказал он тихо. — Это была их игра. Мы просто сыграли в неё лучше. Если бы мы проиграли, они бы не пролили ни одной слезы над нашими трупами.
— Я не склонен к рефлексии, англичанин, — ответил я, глядя на поле, усеянное телами. — Мы, русские, причём, чтоб ты понимал, русские двух сотен национальностей, впитываем культуру войны, уважение, мужество, стойкость, работу, подготовку, принятие, много чего. Сейчас я перескочил на следующий этап. Я знаю, что моя сторона победила, считаю потери, радуюсь победе, грущу от того, что за моей спиной не Родина. Знаешь такое выражение как «загадочная русская душа»?
— Слыхал.
— Так вот. Ты мог бы меня пытать, я бы всё равно не ответил на то, что это такое. Она просто есть и у меня именно такая. Моей ярости хватило бы, чтобы убить всех на этом поле. Но сейчас моя загадочная русская душа грустит. Не больше, не меньше.
— Аааа… Достоевский? Читал, читал.
— Ты будешь смеяться, но я сам — не читал, не дальше школьной программы. Короче… Мне грустно и объяснить причину я не могу. А раз так, то этот разговор, как и любой достойный, мы закончим на полуслове.
Он ещё какое-то время помолчал, потом встал и перешёл на правый край окопов.
Когда все немного улеглось, мы занялись своими ранеными. Потерь было на удивление мало, несколько легкораненых и ни одного убитого. Ко мне подошёл лейтенант, командовавший лучниками. Молодой аристократ, с усталым, но довольным лицом, перепачканным сажей.
— Молодцы, старшина, — сказал он, обращаясь ко мне на равных, несмотря на разницу в званиях. — Ваша рота сегодня обеспечила нам победу. Хотя, должен сказать, всё это чертовски не по правилам. Альянс теперь будет кричать на всех углах, что мы применили запрещённую магию земли.
Я посмотрел на него, чувствуя странную смесь усталости и раздражения. Его руки, белые и ухоженные, никогда не знали настоящей работы. Его лицо, несмотря на грязь и сажу, сохраняло аристократическую надменность. Он говорил о правилах войны так, словно это был долбанный бал с мазуркой и дамами в печатках, а не бойня, где люди умирали в грязи и крови.
— Победителей не судят, господин лейтенант, — ответил я, вытирая пот со лба. — И легко рассуждать о правилах, пока мы живы, здоровы и, похоже, выиграли сражение.
Он усмехнулся и кивнул:
— В этом Вы правы, старшина. Чертовски правы. И хотя мои Вам этого не скажут. А я скажу… Спасибо, брат по оружию.
И он развернулся. И в том, что он не закончил разговор по их дебильному этикету, было что-то глубоко искреннее.
Мы сидели на своей позиции до позднего вечера. Солдаты, уставшие, но довольные добычей, развели в окопах костры и готовили ужин из трофейной провизии. Кто-то из них припёр на позиции котёл, кто-то мясо и крупу. Кто-то не забыл про воду.
— Война — войной, а обед как там… по расписанию! — изрёк один из бойцов.
Я усмехнулся. Вот мне и удалось зародить в этом мире элементы моей культуры.
Запах чуть пригорелой каши смешивался с думами поля боя.
Несмотря на дебилизм ситуации, мы не получили приказа оставить позиции, поэтому всё ещё торчали посреди Ржаных полей.
Мейнард, сидя у костра, методично чистил свой меч, время от времени поднося лезвие к свету, чтобы проверить, не осталось ли пятен. Его движения были точными, экономными, почти ритуальными. Эрик, устроившись рядом, что-то записывал в свой неизменный блокнот, вероятно, подсчитывал прибыль от сегодняшнего дня или планировал следующий ход.
Я смотрел на огонь, чувствуя, как тепло медленно возвращает жизнь в замёрзшие конечности. День был долгим, изматывающим, но мы справились. Мой план сработал. И все же… что-то грызло меня изнутри. Какое-то смутное беспокойство, которое я не мог облечь в слова.
«Может быть, — подумал я, — это просто цена, которую мы платим за выживание в этом мире. Цена, которую платит каждый солдат, каждый командир. Цена победы».
Уже глубокой ночью, когда большинство солдат спало тяжёлым сном измотанных работой людей, в наш лагерь прискакал гонец. Его конь был в пене, а лицо серьёзным и сосредоточенным. Он не кричал, а подъехал прямо к нашему костру, где мы втроём молча пили тёплый травяной отвар.
— Специальная сапёрная рота! Приказ полковника Курца! Немедленно вернуться в расположение в Хайбарг!
Солдаты, обрадованные возможностью наконец оказаться в своей хоть и убогой, но казарме, стали вставать, будить товарищей, собираться в путь.
— Не все, — остановил нас гонец, его голос был твёрд и не допускал возражений. — Приказ касается только роты. Старшины Ростислав, Эрик и Мейнард должны следовать за мной. Вас желает видеть сам командор Ордена Ре Бахтал.
Слово «командор» было произнесено с большой буквы «К».
Мы переглянулись. Мейнард напрягся, положив руку на рукоять меча. Ну это по привычке. Эрик, до этого сохранявший олимпийское спокойствие, заметно помрачнел, его лицо на миг превратилось в холодную маску.
— Командор… — прошептал он так, чтобы слышали только мы с Мейнардом. — Это может означать что угодно. Либо нас ждёт награда, о которой будут слагать легенды, и титулы. Либо… либо приказ зарезать нас под ближайшем кустом, чтобы скрыть правду об этой «неблагородной» победе и приписать её какому-нибудь знатному лорду. Учитывая нравы аристократии, я бы поставил на второе. Шансы примерно равны. Готовьтесь, джентльмены. Ставки повышены кратно, игра перешла на новый уровень.
Я молча кивнул, чувствуя, как внутри снова закручивается спираль напряжения. День еще не закончился, и самое интересное, похоже, только начиналось. Хотя, после всего пережитого… Мы всегда готовы.
Глава 26Оплата для победителя
Шатёр командора, герцога Гасдрубала Баркида, фактического правителя рыцарского Ордена Ре Бахтал, оказался обманчиво скромным для человека его ранга.
Снаружи обычная, хоть и большая, палатка из просмолённого полотна, какие разбивают для полевых штабов, охраняемая двумя рыцарями в тусклых от дорожной пыли доспехах. Но стоило нам, троим новоиспечённым героям, отодвинуть тяжёлый, пахнущий дёгтем и кожей полог, как мы оказались в другом мире.
Внутри горели не чадящие факелы, а ровным, мягким светом сияли несколько магических светильников, разгоняя тени по углам. На полу лежал толстый, потёртый, но явно дорогой ковёр, приглушающий шаги, а в воздухе витал тонкий, едва уловимый аромат дорогого табака и сваренного на травах вина. Под ногами мягко пружинили шкуры каких-то диковинных зверей, выделанные так искусно, что казались живыми. По углам шатра стояли сундуки с тяжёлыми коваными замками — походная казна командора и его личный архив, как шепнул мне Эрик, знающий такие вещи.
Нас встретила тишина. Напряжённая, густая, как смола.
Ни адъютантов, ни писарей, ни вечно снующих слуг. Только двое. Полковник Курц Вейнхаррид, стоявший по стойке «смирно» у входа, с лицом, непроницаемым, как гранитная скала, и сам командор, сидевший за массивным походным столом, заваленным картами и свитками. Мейнард едва заметно напрягся, его рука инстинктивно дернулась к мечу, однако, во-первых, оружие у нас забрали на подходе к палатке командора, а во-вторых, не дёргайся, мой дорогой немецкий друг, тут такой жест мог стоить головы. Буквально.
Герцог Баркид был странным сочетанием силы, крепости и возраста. Он был стар, как сами горы Кайенна и так же крепок.
Его лицо, испещрённое глубокими морщинами, напоминало карту пережитых войн и интриг. Но глаза… глаза под седыми, кустистыми бровями были живыми, острыми и невероятно проницательными.
В них не было ни рыцарского благородства, ни старческой усталости. В них была власть. Не та, что дается по праву рождения, а та, что выковывается десятилетиями в горниле сражений и политических игр. Я смотрел на него и видел не просто вояку, а хитрого, безжалостного политика, на чьих плечах лежала ответственность за судьбу всего Ордена. Он не был ни добрым, ни злым. Он был правителем, а это куда сложнее и страшнее.