Его руки, покрытые старческими пигментными пятнами, однако с буграми мышц, сильные и уверенные, перебирали свитки с печатями и гербами. Пальцы, на которых не было дорогих украшений, никаких перстней с камнями, потому что такие персти могли помешать ловкому управлению мечом, уверенно сортировали документы, словно карточный шулер колоду.
— … таким образом, Ваша светлость, — как раз заканчивал свой доклад полковник Курц, и его голос, лишённый обычной грубости, звучал непривычно ровно, — благодаря нестандартным, хоть и весьма рискованным, действиям сапёрной роты под командованием этих трёх оболтусов, нам удалось не только остановить, но и практически полностью уничтожить ударный клин тяжёлой кавалерии Альянса. Их тактика, какой бы подлой и неблагородной она ни казалась некоторым чистоплюям из числа высокомерных лордов, принесла нам победу. Без них мы бы сейчас собирали остатки нашей армии по всей долине, а Вы бы вели переговоры о размере выкупа за пленных.
— Сколько рыцарей Альянса полегло? — спросил командор, не поднимая глаз от бумаг.
— По последним подсчетам, около трёхсот, Ваша светлость, — ответил Курц. — И не меньше восьмисот тяжелораненых. Сегодня мы и в значительной степени они, положили весь цвет их кавалерии.
— Пленили?
— Собираем данные, Ваша светлость… Ну, я думаю, флагов двести забрали… Их рота тоже, к гадалке не ходить, не менее тридцати спеленала.
— Наши потери по рыцарям?
— Сорок шесть рыцарей убито, восемьдесят девять ранено. Пехоты — около тысячи шестисот человек.
— Получается, что они выведены из строя. А если по результатам, то один к шести, — задумчиво произнес командор, словно прикидывая соотношение в уме. — Неплохо. Очень неплохо.
— Так точно!
— И что, эти трое, — командор впервые поднял на нас свой пронзительный взгляд, от которого по спине пробежал холодок, — действительно придумали и осуществили весь этот план самостоятельно?
— Они подготовили поле боя к сражению, такой у них был приказ, — кивнул Курц. — Я лишь выдал им общий приказ занять позицию и удерживать ее. Все остальное — их инициатива.
Я почувствовал, как по спине стекает холодная капля пота. Командор смотрел на нас, как ястреб на полевых мышей, решая, стоит ли тратить силы на охоту.
— Подойдите ближе, — приказал он.
«Хренов питон Каа», — подумал я.
Мы сделали три шага вперёд, стараясь держаться прямо и не выказывать страха, хотя моё сердце колотилось где-то в горле. Я слышал, как тяжело дышит за моей спиной Мейнард, верный признак того, что и он нервничает.
— Ты, — командор указал на меня костлявым пальцем, — Мне кажется, это всё придумал ты?
«Ачивка: тет-а-тет с финальным боссом», — мелькнуло в голове, но я тут же отогнал эту неуместную мысль.
— Мы действовали сообща, Ваша светлость, — ответил я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — Каждый внёс свой вклад.
— Не юли, старшина, — в голосе командора прорезалась сталь. — Я слишком стар для дипломатии и лести. Кто придумал основной план?
Я сглотнул.
— Я, Ваша светлость.
Командор молча слушал, постукивая костяшками пальцев по столу. Потом медленно кивнул и перевёл взгляд на нас. Это был взгляд хищника, оценивающего добычу не с голодом, а с холодным расчётом.
— Я успел принять все рапорты и будет наивным считать, что я их не слушал. И полковника Курца, и других командиров. И я видел поле боя своими глазами. Это я перевёл в центр лучников. Вы дали нам путь к победе, сукины дети. Но… — он сделал паузу, и от этого «но» у меня внутри все похолодело, — у победы всегда есть цена. Иногда она оказывается выше, чем мы готовы заплатить.
Он взял со стола свиток с тяжёлой восковой печатью Альянса Солнечный Чектори и развернул его. Бумага была дорогой, герб — надменным. Печать, выполненная из красного воска с вкраплениями золота, изображала восходящее солнце, пронзающее лучами облака — символ Альянса. Даже в этой мелочи чувствовалась их претензия на величие и превосходство.
— Старший Герцог Альянса прислал мне послание. Он готов немедленно заключить мир. Его армия разбита, лучшие рыцари полегли в вашей грязной ловушке. Но он ставит одно условие, — командор поднял на нас свои колючие, всевидящие глаза. — Он требует выдать ему виновных. Тех «подлых обманщиков и негодяев, что при помощи запретной тёмной магии опорочили саму суть рыцарского поединка». Он пишет, что вы нарушили вековой уклад, по которому исход битвы решают благородные рыцари в честном бою, а не простолюдины с лопатами. Он готов обменять мир и прекращение войны на ваши головы.
…
Страх. Липкий, холодный, парализующий страх, который я не испытывал даже в самой гуще боя, сковал меня.
Ситуация слегка попахивала… скажем, керосином.
Я вдруг с ужасающей ясностью осознал, что вся наша доблесть, все наши победы, вся наша жизнь — ничто. Пыль. Игрушка в руках этого старого, умудрённого опытом и движимого своими интересами человека, для которого судьба Ордена несравнимо важнее жизней трёх безродных старшин. Нас просто спишут, как расходный материал, разменяют на выгодный мирный договор.
И да. Всем плевать. Как и говорил когда-то шаман. Всем плевать… Если сейчас мы скажем, что иномирцы, что прибыли из другого мира? Всем плевать, командору плевать, это вообще ни на что не влияет.
— Но это же нелепо! — не выдержал Мейнард, его немецкий акцент стал заметнее от волнения. — Никакой магии не было! Только лопаты, кирки и простая физика! Пусть пришлют своих магов, пусть проверят!
— Тише, господин старшина, — холодно оборвал его командор. — Я ещё не сказал о своём решении. Не имеют значение их слова и интересы. Для вас важна моя воля.
Эрик, стоявший рядом со мной, напрягся, как струна. Его лицо оставалось бесстрастным, но я видел, как лихорадочно работает его мозг, просчитывая варианты спасения.
— Ваша светлость, — начал он осторожно, — возможно, есть способ удовлетворить требования Альянса, не жертвуя… ценными кадрами Ордена?
Командор усмехнулся, но в его усмешке не было веселья, только мрачная ирония.
— Ценными кадрами? Вот как вы себя теперь называете? — он покачал головой. — Но да, ты прав, старшина. Я думаю и над этим.
В этот момент воздух в шатре неуловимо изменился. Он стал плотнее, тяжелее, словно наэлектризованный перед грозой. Я почувствовал это всем телом, лёгкое покалывание на коже, необъяснимую тревогу. Магия. Сильная, древняя, давящая. Мой взгляд метнулся к углу шатра, где на небольшом переносном столике стоял грубо вырезанный из чёрного камня алтарь, посвящённый, видимо, местному богу войны.
Но эта сила исходила не от него.
Магические светильники на мгновение мигнули, словно от порыва невидимого ветра. Тени в углах шатра сгустились, стали почти осязаемыми. Воздух наполнился странным, едва уловимым звоном, словно кто-то провёл мокрым пальцем по краю хрустального бокала.
И тут мы почувствовали голос и влияние. Это был тот самый властный, мелодичный женский голос Хранительницы, что говорил со мной в подземелье. Он звучал не в голове, а словно отовсюду сразу, но слова были неразборчивы, как будто она говорила с командором на каком-то ином, недоступном для нас языке. Непонятном языке гулких, резонирующих тонов, сотканных из самой тишины. Герцог Гасдрубал Баркид не шелохнулся, лишь глаза его на мгновение прикрылись, а пальцы замерли, словно он к чему-то прислушивался. Это был диалог, в котором мы были лишь немыми статистами.
Я заметил, как Мейнард побледнел, его глаза расширились от смеси страха и благоговения. Эрик же, напротив, подался вперёд, словно пытаясь уловить каждый звук, каждую ноту этого странного разговора. Его лицо выражало жадное, почти болезненное любопытство учёного, столкнувшегося с неизвестным явлением.
Курц, стоявший у входа, казалось, ничего не замечал. Или делал вид, что не замечает, что было ещё более жутким.
Воздух вокруг командора слегка мерцал, как марево над раскалённым песком. Его тронутые сединой волосы едва заметно шевелились, словно от лёгкого ветерка, хотя в шатре было абсолютно тихо. На миг мне показалось, что за его спиной мелькнула тень. Огромная, величественная, с очертаниями, напоминающими женскую фигуру в развевающихся одеждах. Но стоило моргнуть, как видение исчезло.
Диалог, если это был диалог, а не монолог, длился не больше минуты. Но за эту минуту я успел ощутить такой спектр эмоций, какого не испытывал за всю свою жизнь, от первобытного ужаса до странного, почти экстатического восторга.
Когда странный разговор закончился, и магия отступила, оставив после себя лишь звенящую тишину и лёгкий запах озона, командор открыл глаза.
— Итак, старшины, — его голос прозвучал глухо, — Что, по-вашему, я должен делать?
Наступила тишина. Мейнард мрачно молчал, сжав кулаки так, что побелели костяшки. Я лихорадочно пытался придумать хоть какой-то выход, но в голове была пустота. И тогда вперёд шагнул Эрик.
— Ваша светлость, — его голос был спокоен и на удивление твёрд, как у адвоката, начинающего свою речь в суде. — Мы солдаты Ордена. И мы выполнили приказ — победить. Мы использовали те методы, которые были нам доступны. Наша рота числится сапёрной. И все работы, проведённые на поле, юридически являются сапёрными работами по созданию оборонительных укреплений. Никакой магии, тем более запретной, мы не применяли. Это были обычные плуги, лопаты и кирки. Я требую, нет, прошу, нижайше прошу… чтобы Вы создали специальную комиссию из магов Ордена, которая обследует поле и подтвердит отсутствие каких-либо магических аномалий. Это докажет нашу невиновность и лживость обвинений со стороны Альянса!
Я с удивлением смотрел на Эрика. Никогда раньше я не видел его таким — уверенным, прямым, говорящим без обычных своих уловок и хитростей. Он стоял перед командором, как равный перед равным, и в его голосе звучала не просьба, а требование справедливости.
Командор отмахнулся, словно отгоняя назойливую муху.
— Мне плевать на комиссии и на то, была там магия или нет, — отрезал он. — Это политика, старшина. А в политике правда — это то, во что верит народ. И сейчас армия Альянса верит, что вы — подлые колдуны.