– Горожане, как мне кажется, готовы сменить короля. Эктор Придд чуть ли не каждый день вешает смутьянов, но меньше их не становится.
Это было правдой. Простолюдинам надоела осада, они хотят есть досыта, спать в своих постелях, рожать и растить детей. Оллар обещает спокойную, сытую жизнь и свободу. Пока чернь выжидает, и лишь самые смелые или же глупые рискуют выказывать недовольство, но что будет, когда придет зима и Кабитэла начнет голодать и мерзнуть? Без сомнения, Эрнани имел в виду именно это! Бунт, который не подавить.
– Вы сожалеете, что пришли, из-за бунта?
– Из-за бунта? – Рамиро казался удивленным. – Разумеется, нет. Жители Кабитэлы сыты, а сытые ремесленники и купцы, в отличие от дворян, не страдают воинственностью. Чтобы довести город до бунта, Людям Чести нужно очень постараться, разве что осада затянется до зимы.
– Разумеется, затянется. – Алан понимал своего собеседника все меньше и меньше. – Марагонец не уйдет, а мы не сдадимся. И вы все еще не сказали, почему сожалеете о том, что пришли.
– Потому что приходится исполнять приказы спесивого болвана.
Вчера Алана эти слова оскорбили бы. Каким бы ни был Придд, он был маршалом Талигойи, и безродный выскочка не имел права его судить, но сегодня этот выскочка спас город, который едва не погубили глупость и упрямство Эктора.
– Это был не лучший выбор, но маршальский жезл почти Круг принадлежит Волнам.
– Раньше в этой волне были спруты, теперь, – Алва задумался, видимо, перебирая в памяти морскую живность, – медуза. Такая, с бахромой…
Медуза с фиолетовой бахромой… Щит Приддов украшал коронованный спрут, Алан представил на его месте полупрозрачный грибок со щупальцами и неожиданно для себя расхохотался. Алва последовал его примеру. Лед был сломан – властители Надо́ра и Кэналлоа поняли друг друга. Это еще не было дружбой, но неприязни у Алана заметно поубавилось.
– Вы разбираетесь в медузах, герцог.
– Разумеется, в Алвасе́тской бухте их прорва, особенно после шторма… Простите, герцог!
Лицо Алвы озарилось мягким внутренним светом, словно смывшим и усталость, и иронию. Южанин вскочил и бросился навстречу женщине в широком синем платье, которую поддерживали под руки две служанки. Алан видел кэналлийскую герцогиню и раньше, но никогда к ней не присматривался. Немного поколебавшись, Окделл присоединился к супругам, представляя, какую мину скорчил бы на его месте Повелитель Волн.
– Эр Алан, – просиял глазами Рамиро, – вы знакомы с моей женой? Какой-то болван рассказал ей, что был штурм, и ей взбрело в головку убедиться, что со мной все в порядке.
У Октавии Алва были удивительные глаза, такой бесконечной предвечерней синевы Алан еще не встречал. Герцогиня не походила ни на пламенных южных красавиц, ни на величавых талигойских аристократок, и Окделл вспомнил, что Рамиро разорвал помолвку с племянницей Придда и женился на безродной девице, встреченной им чуть ли не на постоялом дворе. Скандал вышел нешуточный, но властителя Кэналлоа чужое мнение не заботило.
Алан Окделл церемонно поклонился.
– Счастлив приветствовать прекрасную эрэ́а. Я видел эрэа один раз на пиру и несколько раз в храме, но, увы, лишь издали.
– Октавия, в отличие от меня, очень набожна. Увы, ангелам положено, надо не надо, славить Создателя.
– И обращать безбожников, – улыбнулась герцогиня.
– Днем, – уточнил кэналлиец, указывая взглядом на живот супруги. – Ночью безбожники берут свое.
Октавия густо покраснела, и Рамиро быстро поднес к губам тоненькую руку. Он любил жену, в этом не было никаких сомнений. Не просто любил – боготворил, а она – его. В этом Алва тоже отличался от большинства Людей Чести, знавших своих невест с малолетства. Самое большее, на что мог рассчитывать в браке глава Великого Дома, – это на дружбу и понимание. До сегодняшнего дня Алан был уверен, что ему несказанно повезло с Женевьев, но она никогда не смотрела на него такими глазами. А он сам? Герцог любил обоих сыновей, глубоко уважал свою супругу и не изменял ей; у них с Женевьев было немало хороших минут, и все же Окделл почувствовал себя обделенным.
Именно поэтому, расставшись с кэналлийцами, он не вернулся в казармы, где жили его люди, а, вскочив на приведенного оруженосцем коня, направился в Цитадель. Герцог сам не знал, чего хочет от Женевьев. Она всегда была строгой, рассудительной и сильной. Истинная Повелительница Скал! Ее кузен Шарль, хоть и возглавил после гибели отца Дом Молний, частенько вел себя как мальчишка, а вот Женевьев ни разу не уронила своего достоинства. Она никогда не забывала, кто она и в чем ее долг перед обоими Великими Домами. Даже в постели.
Да, ему повезло с женой, на нее во всем можно положиться; случись что с ним, до совершеннолетия Ричарда вдовствующая герцогиня удержит знамя Окделлов, а что может синеглазая девочка с выбившейся из-под мантильи светлой прядкой? Только такой сумасброд, как Рамиро, мог забыть об интересах фамилии и пойти на поводу у сердца!
Большая серая крыса отвлекла Алана от мыслей о главенстве долга над чувством. В Кабитэле в последнее время расплодилось множество крыс и почти столько же монахов-торквинианцев. Первые грызут зерно, вторые – души, но и тех и других лучше не задевать, по крайней мере людям.
Алан догадывался, что простые талигойцы не любят своих эров, но лишь после появления Оллара стал понимать, до какой степени. Заслуженно славящийся смелостью и прямотой Повелитель Скал был почти напуган. Дошло до того, что он сожалел о данном сыну позволении оставить у себя уличного котенка. Забавный белый с черными пятнами звереныш не знал, что он пособник Леворукого, видящего кошачьими глазами и слышащего кошачьими ушами.
С тех пор как святому Торквинию открылась Истина, кошки стали почитаться нечистыми. Их пытались извести – не получалось. Рискуя жизнью, твари следовали за человеком, их убивали во множестве, но плодились они быстрей, чем умирали, становясь все изворотливей и хитрей. Потом случилась чума, и вестницей ее стали крысы, а за чумой, выкосившей хлебные провинции, пришел голод. Полчища крыс и мышей были его пособниками, и тогда Эсперадо́р[16] запретил истреблять кошек, чем те не замедлили воспользоваться.
В Талигойе отношенье к мяукающему племени было странным. На севере еще помнили сказания, в которых кошки отгоняют чудовищных крыс, грызущих стену Мира, за которой ревут Изначальные твари, жаждущие добраться до живых душ и горячей крови. В Кэналлоа, почитаемой эсператистской лишь потому, что обратить черноволосых полуморисков в истинную веру силой Святой престол не решался, к кошкам относились, как к любым домашним тварям. В Кабитэле им разрешалось жить в амбарах и погребах, однако пустивший кошку в дом рисковал угодить в пособники Леворукого.
Окделл был северянином, в его родовом замке кошки чувствовали себя вольготно, и герцог не озаботился запретить сыну играть с котятами, ему было не до того. А зря. «Истинники» орут все громче и громче. Они могут начать с кошек, а закончить…
Дорога оказалась короче неприятных мыслей. Копыта процокали по мосту, под которым бурлила темная дана́рская вода. Отделенная от остального мира двойным кольцом Старого и Нового города и широкой рекой, Цитадель жила своей жизнью, вход в нее был открыт лишь Людям Чести и их свитским. Алан спрыгнул с жеребца во дворе Обители Скал, бросил поводья слуге и поднялся к супруге.
Женевьев со своими дамами сидела у окна и вышивала, у ее ног примостился наигрывающий на лютне юноша-паж. При виде Алана женщина изящным движением отложила пяльцы и протянула руку для поцелуя. Повелитель Скал коснулся губами прохладных пальцев и повернулся к свите.
– Сударыни, оставьте нас.
Дамы поднялись и, шелестя юбками, выплыли прочь. Женевьев смотрела на мужа с легким недоумением.
– Что-то произошло? Приступ, насколько мне известно, отбит.
– Да, благодаря кэналлийцам. Эктор выказал себя полным болваном.
– Каковым и является, – со вздохом произнесла герцогиня, на сей раз полностью разделявшая мнение своего необузданного кузена. Алан невольно расхохотался, второй раз за этот необычный день.
– Несчастный Эктор, никто его не любит. Ни Шарль, ни вы, ни я, ни кэналлиец.
– Последнее немудрено, – улыбнулась женщина. – Я удивляюсь выдержке Алвы, другой на его месте Придда уже вызвал бы.
– Рамиро, – Алан и не заметил, как назвал южанина по имени, – мстит ему иначе. Не желаете узнать как?
– Желаю. – Герцогиня слегка улыбнулась.
– Он его спасает, – Окделл сделал паузу, – раз за разом и у всех на глазах.
– Рискованная игра, – покачала головой Женевьев. – Придд – опасный человек и очень злопамятный. Что с вами сегодня? Вы сами на себя не похожи.
– Кто его знает. Возможно, дело в утренней победе, а возможно, в том, что я повидал настоящую любовь. Странно, прежде Октавия Алва не казалась мне красавицей. Беременность редко красит женщину… Простите, эрэа, я сказал что-то не то.
– Отчего же, вы правы. – Женевьев потянулась к пяльцам, и Алан понял, что она все же обижена.
– Сударыня… – Зачем он сюда пришел? У него много дел в казармах, и еще надо переговорить с Шарло о защите Полуденных ворот. – Я рад убедиться, что вы в добром здравии. Это было необдуманно – просить приехать вас и Ричарда.
– Герцогиня Окделл знает свой долг не хуже, чем герцогиня Алва. – В тихом голосе прозвучала сталь. – Остается надеяться, что и мужчины не забудут своей клятвы не сдавать Кабитэлу.
– Можете не сомневаться, – заверил Алан. – Люди Чести могут умереть, но не отступить.
Часть вторая
«Зелен яд заката, но я выпью зелье,
Я пройду сквозь арки, где года истлели…»
1
Лето клонилось к концу, а Кабитэла держалась. После шестого штурма Франциск Оллар раздумал класть людей под стенами и перешел к осаде. Бездомный Король не торопился – время работало на него. Оллар разбил постоянный лагерь, постаравшись, чтобы всем стало ясно – на этом месте будет Третий город