– Какое это имеет значение?
– Для Людей Чести огромное. – Старик поднялся и внимательно и строго обвел взглядом зал Совета. – «Нет большего позора, чем стать ниже врага своего, – процитировал он рыцарский кодекс. – Нет большего оскорбления, кое может нанести вассал своему сюзерену, нежели действовать от его имени, не имея на то должных полномочий». Вы еще не были регентом, Придд, когда казнили посла, ваш поступок опозорил всех Людей Чести. Я прошу Высокий Совет спросить регента, кому предназначалось письмо и где оно?
– На шее у посла. – Эктор огрызался, но в его голосе сквозила неуверенность. – Если угодно… Ублюдок требовал в четырехдневный срок сдать крепость и признать его королем.
– Что ж, – по-прежнему тихо произнес Эрнани, но его услышали все, – теперь дело за малым. Бастард ждет ответа. Кто из Людей Чести объяснит бастарду, как становятся талигойскими королями? Эктор Придд? Вы повесили посла, будет справедливо, если вы его замените.
– Слишком много чести! – регент старался говорить с презрением, но крепкая шея побагровела.
– К тому же, – вставил доселе молчавший Рамиро Алва, – жизнь регента слишком ценна для Талигойи, не правда ли? Поговорить по душам с Бездомным Королем должен тот, кого никому не будет жаль.
Ноздри Эктора раздувались, как у загнанного тяжеловоза, но что отвечать, он не знал. Кэналлиец откровенно нарывался на ссору, Придд ссоры не хотел, понимая, что поединок с Рамиро превратит его из победителя в труп. Высокий Совет ничем не мог помочь своему избраннику – обычай был на стороне полукровки. Подобные оскорбления смывают кровью в присутствии свидетелей. Пустит в ход арбалеты? Вряд ли… Его и так поддержали, а стрелков лучше приберечь на будущее.
Алан смотрел на дерзко улыбающегося южанина. Алва прикончит Придда, но не может же он перебить всех его сторонников! Место Эктора займет Ариго, только и всего. Отречение Эрнани обратного хода не имеет. До конца осады король не правит, а лишь царствует, осада же закончится со смертью последнего из осажденных. Плетью обуха не перешибешь, это понимает даже Эпинэ.
Затянувшееся молчание прервал король.
– Вы правы, герцог. Маршал Придд и Бездомный Король вряд ли поймут друг друга. Мне одинаково дороги все Люди Чести, но вы уже встречались с бастардом и вернулись. Я могу лишь просить, и я прошу вас поговорить с ним еще раз.
– Просьба короля – закон для Человека Чести, – поклонился Рамиро, – вне зависимости от того, правит он или только царствует. Не правда ли, Придд? Я полагаю, Высокий Совет захочет посмотреть на нашу встречу?
– Это неправильно! – Эпинэ и так терпел слишком долго. – Ответ должен передать тот, кто приказал повесить посла. Рыцарь отвечает за свои поступки сам, а не прячется за чужими спинами.
– Пустое, – кэналлиец улыбнулся, но на сей раз без своей обычной иронии. – Оллар – воспитанный человек, он знает, как обходиться с парламентером. Наш незаконнорожденный друг не пожелает выглядеть заходящимся от бессильной ярости дураком.
– И все равно я как член Высокого Совета требую, чтобы Рамиро Алва остался здесь. Если на то пошло, чем быстрее убьют Придда, тем дольше проживем мы все!
– Герцог Эпинэ, – Эрнани Ракан стукнул кулаком по столу, пожалуй, впервые за свои сорок восемь лет, – замолчите! Герцога Алва́ никто не неволит; если он откажется, Высокий Совет подумает над вашим предложением.
– Зачем мне отказываться от своих слов? – пожал плечами кэналлиец. – Если у марагонца есть хоть капля ума и гордости, он меня и пальцем не тронет. Ну а если что-то пойдет не так, герцог Эпинэ помянет меня в каких-нибудь молитвах.
3
…Все повторялось. Точно так же распахнулись ворота Полуденной башни, пропуская всадника в черном и синем. Точно так же посреди вытоптанного поля его ждал широкоплечий воин на могучем коне. Точно так же в лагере Оллара реяли знамена с Победителем Дракона, а с Королевской башни за встречей следили Эрнани Талигойский и его рыцари, среди которых был и Алан Окделл. Точно так же не было надежды. Никакой.
Единственным отличием было то, что и Бездомный Король, и властитель Кэналлоа сняли шлемы. С высоты в сорок бье[23] лица́ бастарда было не разглядеть, и Алану внезапно мучительно захотелось увидеть, каков с виду их будущий палач.
Оллар и Алва немного поговорили, затем Рамиро повернул коня. Ветер швырялся пылью, рвал с деревьев еще зеленые листья, трепал черные волосы кэналлийского соберано, треугольные флаги, хвосты и гривы коней.
Эрнани повернулся к Алану.
– Вам не кажется, что все повторяется?
– Я как раз думал об этом.
– Мне бы хотелось, чтобы мы всегда думали одинаково. Я не сразу решил, кому поручить столь щекотливое дело, но вы слишком прямодушны, Дорак стар, а Эпинэ излишне горяч.
– Да, – встрял Эктор Придд, – Человек Чести вряд ли смог бы стерпеть оскорбления ничтожного бастарда.
– Три месяца назад на этом самом месте вы их терпели, – сверкнул глазами Эрнани. – Оллару ответил лишь Алва.
– Ублюдку следовало об этом напомнить. – Генрих Гонт никогда не блистал умом. – Правильно, что ответ отвез именно кэналлиец.
Эктор гордо промолчал. Если б маршалу предложили выбирать между головой Бездомного Короля и головой Рамиро, он выбрал бы последнюю. Ревнив, как побитый молью ростовщик, женатый на танцовщице, – так, кажется, говорит Савиньяк…
Стражники раздвинули копья, пропуская вернувшегося посла. Смуглое лицо Алвы было невозмутимым.
– Вы передали письмо бастарду, герцог?
– Я исполнил приказ моего короля. Франциск Оллар получил то, что хотел.
– Благодарю вас, Алва. Вы оказали мне и Талигойе неоценимую услугу. Я и впредь рассчитываю на вашу руку и вашу голову. Проводите меня. Все свободны. Алан, Шарль, призываю вас к благоразумию. Мы еще не побеждены. Прощайте, господа. Доброй ночи.
Эрнани тяжело поднялся и оперся на руку кэналлийца. Рядом с южанином Эрнани казался серой тенью, тенью того, что исчезало навсегда. Если ничего не предпринять, они все исчезнут, больные и здоровые, старые и молодые, чистокровные и не очень. Если ничего не предпринять… Но что они, во имя Создателя, Четверых, Леворукого с его кошками, могут сделать? Что?!
Часть четвертая
Кони мотают мордами.
Всадники мертвые.
1
Когда в казармы ворвалась Женевьев, проведший всю ночь на стенах Алан не сразу понял, что случилось, а случилась беда. Адепты Истины поймали на площади у комендантского дома котенка и, как это у них водится, принялись избивать своими посохами. Но страшным было не это, а то, что восьмилетний сын и наследник Окделлов ударил одного из проповедников кинжалом в спину и, похоже, убил. Герцог бросился к двери, но она оказалась заперта – верные слуги спасали господина то ли от гнева сбежавшейся толпы, то ли от святотатства. Поняв, что высадить дубовое чудовище не удастся, Алан кинулся к окну. Он мог видеть, что творится внизу, но высота в полсотни бье и кованая решетка не позволяли броситься на помощь. Женевьев вцепилась ему в плечо, он этого не заметил. Там, внизу, непонятно откуда взявшаяся толпа готовилась растерзать его сына, а он ничего не мог сделать.
В странном оцепенении Повелитель Скал смотрел на сжимающего кинжал мальчика в центре стягивающегося кольца. И это в Новом городе, который он, герцог Окделл, защищает! Где его люди?! На стенах? В таверне? Живы ли? Как забрали такую власть фанатики в серых балахонах? Откуда столько злобы?
Просвистел брошенный кем-то камень, и Алан вздрогнул, словно целили в него, хотя, будь это так, он держался бы лучше. За первым булыжником полетел второй, третий. Истинник неистовствовал, размахивая своим посохом и призывая кары небесные на головы пособников Врага. Пока камни цели не достигали, но лишь пока…
– Прочь! Квальдэто цэра![24]
…Алан не понял, откуда вынырнул Рамиро Алва со своими рубаками, зато кэналлиец понял все. Южане обнажили клинки и рванулись сквозь толпу с яростью вепрей. Они, как и в день гайифского бунта, шли клином, прикрывая друг друга, и впереди всех рубился Рамиро. Несколько рук со все еще зажатыми в них камнями упали на землю, растрепанная баба взмыла в воздух и, пролетев пару шагов, врезалась в необъятное мужское брюхо, которое сделало бы честь любой беременной. Кто-то рассы́пал непонятно откуда взявшиеся зеленые яблоки, и они, подскакивая, покатились по испятнанной кровью мостовой. Толпа зарычала и расступилась, на грязных камнях остались наследник Повелителя Скал, скребущий булыжники котенок, два проповедника, живой и мертвый, да герцог Алва с окровавленным мечом.
– Ты что-то говорил о проклятой крови и демонах? – Рамиро ухмылялся не хуже Повелителя Кошек. – И, кажется, я расслышал имя его величества?
– Горе чтящему древних демонов! – взвыл торквинианец, потрясая посохом. – Будет повержен он и…
Растрепанная голова с так и не закрывшимся ртом покатилась, будто еще одно чудовищное яблоко. Туловище в сером балахоне рухнуло рядом с затихшим котенком. Все замерло. Сейчас они или схватятся за колья, или разбегутся.
Рамиро Алва пнул ногой убитого и засмеялся.
– Если меня сейчас не убьет молнией, значит, я прикончил не святого, а бунтовщика и вражеского подсыла.
Окделл невольно поднял глаза – небо было высоким, синим и равнодушным. Высшим силам не было дела ни до «истинников», ни до котят.
– Прекрасно, – голос кэналлийца вернул Алана на землю, – Создателем я оправдан. А теперь считаю до ста. Если здесь кто-то останется, пеняйте на себя. Мои лучники не промахиваются.
Словно в ответ, что-то свистнуло, и стрела с черным оперением пригвоздила мертвую голову к земле, угодив в щель меж двух булыжников. Окделл поднял глаза и увидел на крыше стрелка в синем и черном. Видимо, вверх посмотрели многие, так как толпа стала стремительно редеть. Алва подошел к Дикону и взял было его за руку, но потом наклонился и поднял казавшегося тряпичным котенка. Мальчик что-то сказал герцогу, тот в ответ покачал головой – мол, ничего нельзя сделать. Лишь сейчас Алан понял, что его запястье все еще сжимают пальцы жены.