Харкорт сбросил одеяло и встал. Послышались чьи-то шаги, он обернулся и схватился за меч.
Послышался голос аббата:
– Что случилось, Чарлз?
Попугай что-то проворчал.
– Ничего особенного, – сказал Харкорт. – Мне приснился сон.
– Плохой сон?
– Тревожный сон. Я видел Элоизу.
Аббат придвинулся ближе – бесформенный силуэт в темноте.
– Чарлз, не стоит питать слишком большие надежды. То, что рассказал твой дядя…
– Я знаю. С самого начала знал. Об этих местах много чего рассказывают. Но у меня все-таки появилась надежда.
– Ты должен быть готов испытать разочарование.
– Знаю, Гай. Но я изо всех сил цепляюсь за эту надежду. И все же…
– И все же? Что значит – и все же?
– Во сне Элоиза хотела меня затоптать. Не она одна, и другие тоже, кто был с ней, но она была впереди всех. Они скакали прямо на меня, а я убегал.
– Слишком тяжелым грузом лежит Элоиза на твоей совести, Чарлз. Ты слишком часто о ней думаешь. Ты винишь себя за то, в чем нет ничьей вины. Ты стараешься чаще о ней вспоминать, как будто это какое-то искупление. Может быть, вспоминая ее, ты просто стараешься сохранить надежду.
– Там, в болоте, я слышал множество голосов. И они говорили об Элоизе.
– Я тоже их слышал, – сказал аббат. – Ни о какой Элоизе они не говорили.
– С тобой они и не стали бы о ней говорить.
– И с тобой не говорили. Тебе показалось, что ты слышал ее имя, потому что его подсказали тебе воображение и чувство вины. Чувство, которого ты не должен испытывать, потому что здесь нет никакой твоей вины. Чарлз, долго еще ты будешь себя мучить?
– Я не считаю, что это мучение.
– Ну, конечно, ты считаешь, что это вечное преклонение перед женщиной, черты которой не сохранились в твоей памяти. Ты живешь, как монах, неся покаяние за то, что не требует покаяния. Попытайся сбросить с себя эту ношу.
– Гай, ты безжалостен. Ты не…
– Мое призвание, – сказал аббат, – временами не допускает жалости.
– Может быть, мы с тобой сделали ошибку? – спросил Харкорт. – Может быть, мы зря дали своим чувствам увлечь нас в это отчаянное предприятие? Я – ради Элоизы, ты – ради своего заколдованного святого?
– Может быть, – ответил аббат. – Очень может быть. Но это не умаляет нашу цель. Все равно мы оказались здесь не зря.
– Ты не задумывался о том, чем все это может кончиться? Ты можешь это предвидеть?
– Я не провидец, – сказал аббат. – Все, что у меня есть, – это непоколебимая вера. Мы не должны спрашивать, почему оказались здесь. Здесь, в ночной тьме, в страхе перед Нечистью, может быть, в окружении Нечисти, наши мысли мрачны и безотрадны. Глухой ночью нельзя давать волю своим мыслям: они всегда будут мрачными, а надежды призрачными.
– Может быть, ты прав, – сказал Харкорт. – Давай-ка я посторожу вместо тебя. Мне больше не хочется спать. Я боюсь, что снова увижу тот сон.
– Буду тебе очень признателен, – сказал аббат. – Я еле держусь на ногах. У меня слишком тяжелая туша.
– Оуррк! – произнес попугай.
– Вокруг все спокойно, – сказал аббат. – То и дело кричит эта глупая сова, и где-то на севере бродит много волков. Я всю ночь слышал, как они воют, будто собираются в огромную стаю. Но они далеко, нам нечего беспокоиться.
– Тогда лезь под одеяло, – сказал Харкорт. – Возьми и мое тоже, тебе будет теплее.
Аббат завернулся в одеяло, а Харкорт еще долго стоял неподвижно, прислушиваясь к непрерывным стонам совы. С севера до него время от времени доносился волчий вой. Он подумал, что в это время года волки обычно не воют. Они воют глубокой осенью и ранней зимой, а весной или летом это бывает очень редко. Наверное, там случилось что-то такое, из-за чего они забеспокоились.
Его глаза привыкли к темноте, и он уже мог различить на земле все три спящие фигуры. Аббат причмокнул во сне и захрапел. Попугай что-то проворчал в ответ. Сова наконец умолкла. Сквозь листву понемногу начинал пробиваться свет. Харкорт принялся ходить взад и вперед, чтобы согреться.
Когда еще немного рассвело, он разбудил своих товарищей.
– Еще темно, – недовольно сказал аббат. – Утро еще не наступило.
– Света хватит, чтобы разглядеть дорогу, – сказал Харкорт. – Мы отправимся сразу, без завтрака, и будем идти час или два. Потом, когда встанет солнце, можно будет сделать привал и поесть. Может быть, рискнем развести огонь и что-нибудь приготовить.
Он вопросительно взглянул на Иоланду. Та кивнула:
– Я думаю, это можно. Хотя бы ненадолго. Нам нужно поесть чего-нибудь горячего. Может быть, сварим овсянку.
– И поджарим сала, – с надеждой добавил аббат.
– И поджарим сала, – улыбнулась она.
Аббат повеселел.
– Это другое дело, – сказал он. – Всухомятку есть вредно.
Глава 18.
Они шли весь день и все следующее утро. Идти было легко. Местность была большей частью открытая, лишь кое-где попадались небольшие рощи. Много раз они видели заброшенные хозяйства, заросшие бурьяном и сорняками поля, развалины домов. Когда-то эти места изобиловали зажиточными фермами.
Холмов на пути больше не было – повсюду вокруг лежали сырые низины. Путники то и дело посматривали на небо – не покажется ли там дракон или еще кто-нибудь, но никого не было видно, даже феи не появлялись.
В середине первого дня Шишковатый подстрелил из лука молодого кабана, которого они спугнули в кустах. Вечером они поджарили его на костре и устроили пир, предварительно как следует затоптав огонь. Может быть, необходимости в таких предосторожностях и не было, потому что местность была совершенно пустынна, но на этом настояла Иоланда.
– Чтобы привлечь Нечисть, хватит одной струйки дыма, – сказала она. – Не стоит рисковать.
Во время ужина Харкорт присел рядом с Иоландой и спросил:
– Что говорит тебе раковина?
Он знал, что это глупый вопрос. Раковина ничего не может говорить, у нее нет никакого дара предвидения. Но больше им не на что было полагаться, да и Иоланда в это верила. Такой вопрос мог придать ей новые силы, показав, что Харкорт принимает раковину всерьез. Сама Иоланда, похоже, относилась к ней очень серьезно – она утверждала, что там, на острове, раковина предупредила ее о приближении великанов.
– Ничего не говорит, – ответила она. – Наверное, это означает, что у коробейника нет ничего такого, о чем он хотел бы мне сказать.
– Или что он ничего такого не знает, – заметил Харкорт.
– Может быть, хотя он мало чего не знает. Он умелый чародей, очень умелый.
– А он работает на нас? В наших интересах? Ты в этом уверена?
После некоторого колебания она ответила:
– Уверена, насколько это вообще возможно. Я давно его знаю и верю ему.
– Значит, все, что говорит тебе раковина, исходит от коробейника?
– Мой господин, – сказала она, смело взглянув на него, – в этом я не очень уверена. Это его раковина, он мне ее дал, но я не знаю, заключена ли в ней только его мудрость. Может быть, в ней есть и мудрость кого-то или чего-то другого, еще более мудрого, чем он.
Харкорт решил больше ни о чем не расспрашивать: он понял, что дальнейший разговор заведет его в такие метафизические дебри, которые окажутся ему не под силу. Он не имел ни малейшего желания предаваться глубокомысленным рассуждениям о тонкостях чародейства.
– Ну ладно, – сказал он, смирившись, – слушай и дальше, если хочешь.
Ночью, перед самым рассветом, разразился короткий весенний ливень, и они выползли из-под одеял насквозь промокшие и недовольные. Но ливень кончился, и вскоре уже ярко светило солнце, а на голубом весеннем небе плыли лишь последние клочки пронесшейся тучи. Путники быстро обсохли, хотя их одеяла были все еще мокрые.
– Придется остановиться на ночлег задолго до захода солнца, – сказала Иоланда, – чтобы расстелить их и высушить.
Несколько раз они видели, как вдалеке крадутся волки. Потом в небе показались стервятники, летевшие парами и тройками в одном и том же направлении. Вскоре после полудня к путникам подбежала Иоланда.
– Наверное, мы приближаемся к гнездилищу гарпий, о котором предупреждал коробейник, – сказала она. – Я что-то чую в воздухе. Очень может быть, что это и есть гарпии.
– Где они могут быть? – спросил аббат.
– Как будто вон там, – она указала пальцем. – Чуть севернее.
– По-моему, дело пахнет не просто гарпиями, – сказал Шишковатый. – Слишком много волков. Они всю ночь выли и много раз попадались нам по пути. И еще стервятники.
Харкорт пристально посмотрел на него.
– Ты хочешь сказать…
– Очень может быть, – ответил Шишковатый. – С того высокого холма мы видели великое множество Нечисти. Она спешила куда-то на север и на запад. У нее там какой-то сбор.
– Надо проверить, – сказал Харкорт.
– Только осторожно, – предупредил Шишковатый. – Как можно осторожнее.
Прячась, где только возможно, и стараясь не показываться на открытом месте, путники двинулись в том направлении, куда показала Иоланда. Они еще не успели далеко отойти, когда легкий ветерок донес до них отвратительный смрад разлагающейся плоти. Запах становился все сильнее и сильнее. Впереди возвышался над местностью небольшой пригорок. Они поднялись на него и осторожно подползли к самому гребню. Запах сделался еще сильнее – ясно было, что его источник уже совсем близок. Осторожно заглянув через гребень, они увидели, откуда исходит запах.
Склон пригорка отлого спускался в небольшую низину. В низине и по всему склону неподвижно лежали какие-то темные массы. На одних сидели стервятники, над другими сгрудились волки, то и дело начинавшие грызться между собой из-за добычи. Ветер трепал клочья одежды, которые висели на кустах или еще оставались на трупах. В одном месте валялась мертвая лошадь, задрав вверх все четыре ноги. Многие трупы были неузнаваемы, другие казались человеческими, третьи, несомненно, принадлежали Нечисти. Кое-где они были навалены целыми грудами, в других местах лежали поодиночке. Повсюду блестели на солнце разбросанные щиты и мечи. Волк, угрожающе щелкая зубами, погнался за лисой, которая убегала, лавируя среди трупов. Там и сям белели уже дочиста обглоданные кости. В воздухе над телами тучами летали и дрались стервятники. И над всей низиной поднимался удушливый, тошнотворный запах падали.