Сашуля начинает кряхтеть, и я разворачиваю коляску, спеша домой. В раковине тает красная рыба для Абу-Таира, а в холодильнике мерзнет песочное тесто для печенья. Дура, скажете вы? Наверное. Такая, как есть – влюбленная дура, стремящаяся задобрить мужика вкусной едой.
День пролетает как комета: Сашка ест и исправно спит, позволяя мне приготовить задуманные блюда. Я даже прибраться успеваю, пока моя воспитанница наблюдает за вертящимся над головой мобилем.
Данил сообщает в "смске", что приедет в одиннадцать. Новость вызывает в сердце приступ нежданной радости – одиннадцать это ведь не полночь, я вполне могу поехать ночевать домой. Купаю малышку и пеленаю в тонкий плед. Усаживаюсь в кресло возле камина и кормлю Сашу теплой смесью. Она плачет совсем немного, отрабатывая ставший привычным мне сценарий под названием "концерт перед сном", а потом засыпает… Время давно за полночь, а Данила все нет… Значит, придется ночевать в его доме и спать с Сашей, как я это делала с Яриком. Принимаю душ и на цыпочках шлепаю из ванной комнаты в гостевую спальню – Сашулька ждет меня там, посапывая в люльке.
В уютную, как будто бархатную тишину дома врывается звук открываемой двери. Данил аккуратно проворачивает ключ и тихонько, на цыпочках ступает в прихожую. Включает настенный светильник и прищуривается в темноту:
– Катя, все в порядке?
– Да. Саша спит, – отвечаю, не обращая внимания на позабытое имя. – Я думала, ты не придешь, – подхожу ближе, отмечая сквозящую в его взгляде чудовищную усталость и чувствуя едва уловимые запахи парфюма и алкоголя. – Ты выпил, Дань? Как ты мог сесть за руль? Ты…
– Успокойся, Рокс. Я на такси. Выпил один бокал. Ты прямо как высокоточный радар, – улыбается Данил, вешая пальто и сбрасывая обувь. – Угостишь кофе?
– Да, – отвечаю, испытывая облегчение. Он пришел… Целый, невредимый, мой… Чужой любимый.
Ступаю по прохладной плитке, включаю свет в кухне и тянусь к коробке с капсулами. Замираю, почувствовав горячее дыхание Данила на затылке, его руки, легко сжавшие мои плечи.
– Боже мой, Данил, что ты делаешь? – оборачиваюсь, столкнувшись с его темным, как грешный омут взглядом.
– Катя… – он не дает мне договорить – подхватывает за бедра, усаживает на край стола и накрывает мои губы своими – горячими и жадными…
Данил.
Со мной происходило что-то страшное. Меня ломало, как наркомана, выворачивало наизнанку от ревности, злости и бессилия. Я походил на запертое в темном чулане чудовище – свихнувшееся и дикое. Бродил по пустому дому, прижимая теплый комочек к груди и гонял в голове дурные мысли. Что сейчас делает Катя? Ужинает в ресторане с этим придурком или гуляет под зимней луной? А, может, они давно приняли горизонтальное положение в какой-нибудь занюханной гостинице на окраине? Потому что на приличную у него денег нет…
Я никогда не судил людей по толщине кошелька, но этого Алексея ненавидел заочно. Не потому, что он дурной человек, вовсе нет… Я эгоистично боялся, что Катя полюбит его и станет счастливой. Жестоко, глупо, самонадеянно – знаю и заранее ненавижу себя за эти чувства. Так уж нас учили – признаваться самому себе в самом постыдном и гадком, открывать эмоции без утайки. Себе – не другому. Для других ты должен быть тем, кем должен. Умницей, скромником, бравым парнем, бандитом или проституткой – нам была по плечу любая роль. Иногда роли прирастали намертво, не желая тебя покидать. Впивались, как паразиты и высасывали душу, оставляя вместо тебя пустую бесцветную оболочку…
Прижимаю Сашу к груди и бросаю взгляд на часы – время давно за полночь, малышка спит в моих руках, сладко посапывая, а в камине трещат дрова, наполняя дом теплом.
Руки сами тянутся к телефону. Может, позвонить Кате и приказать возвращаться домой? Да я и права-то такого не имею! Успокаиваюсь усилием воли. Кладу Сашку под бок, как советует Катя, и проваливаюсь в поверхностный беспокойный сон.
А утром она возвращается в мой дом… Как рассвет, жизнь и давно позабытая радость. Предательство, обида и боль… В ней все – жизнь и смерть, любовь и ненависть, нежность, сила духа, выносливость… Одному богу известно, как мы смогли выйти из той мясорубки целыми и относительно невредимыми?
– Катя? – шепчу как дурак, позабыв о ее новом имени. Пялюсь во все глаза, мечтая поскорее обнять ее, зарыться в густые русые волосы. Как раньше… И тотчас одергиваю себя, увидев в ее руках дочь от другой женщины.
Уезжаю на работу, лично контролируя крупный заказ. Отвлекаюсь ненадолго, погрузившись в рабочие хлопоты, а потом судьба возвращает меня с неба на землю оглушительным известием.
– Добрый день, Данил Львович. Марина Николаевна очнулась. Мы сняли ее с аппаратов жизнеобеспечения, но она еще очень слаба, – сообщает врач.
Скоро мать моей Сашеньки вернется домой… Мне бы радоваться, но грудь заполняется странным колючим разочарованием. Гадкие чувства, не спорю…
– Хорошо, спасибо, – отвечаю сухо. – Когда я могу к ней приехать?
– Лучше завтра. Она находится под действием седативных препаратов и вряд ли сможет поговорить с вами.
– До завтра, доктор, – отвечаю, придавая голосу фальшивую радость. Сердце же щемит от боли… Как Марина воспримет Роксану? Согласится видеть ее в доме и принимать помощь? Да и Рокси… Сумеет ли смотреть на другую женщину возле меня? На ее нежности и милые подколки, к которым я так и не привык? Сможет ли терпеть чужое счастье? Мое счастье, которого на самом деле нет. Фантом. Хорошо, что я сейчас признался себе в этом. У меня нет семьи – фантом… Нет любви – тоже фантом… И пора признаться в этом и жене. Дышать становится легче, а с сердца скатывается тяжелый камень вины.
Я разберусь с прошлым, поговорю с Катей и попробую выяснить все про тех, кто ее вербовал. Разберусь с Мариной… Не сейчас, конечно – я дам ей время на восстановление. На мгновение я чувствую себя вершителем судеб, почти богом… Эдакий «черный плащ», спешащий ко всем на помощь… Звоню приятелю, которым успел обзавестись в этом городе – Тимофею Аверину и приглашаю его в бар. У Тима фирма по установке пластиковых окон и о моем прошлом он не знает. Эх… Жаль, что я не могу позвать в бар Яна – вот кого я считаю другом. И он тот, кому я могу открыться без утайки.
Я выпиваю всего ничего, так и не сумев расслабиться. Да и права такого у меня нет – расслабляться… Не хватает еще открыться гражданскому лицу, поплыв от алкоголя. Тим жалуется на жену, детей и клиентов, почти ничего не расспрашивая о моей жизни… Выплескивает свои проблемы, а потом вызывает нам такси, получив удовлетворение от задушевной беседы…
Завтра в моей жизни все изменится. В дом вернется хозяйка, а Рокси станет просто мамой моего сына, с которой меня больше ничего не связывает…
Ступая по заснеженной дорожке дворика, я почти смиряюсь с судьбой, а когда вхожу в прихожую и вижу ее – растрепанную, немного уставшую, маленькую, плюю на обстоятельства и бросаю им вызов. Подло, потому что завтра Рокси будет меня ненавидеть. По отношению к ним двоим подло… Подлец, врун, двуличный мерзавец – вот кто я. Не такой идеальный, как ее вылизанный Алеша. Вообще, не идеальный… Отвратительный, проблемный мужик из прошлого…
– Угостишь кофе? – шепчу хрипло, ища ее взгляда в полутемной прихожей. Отпускаю проклятые мысли на свободу и с пустой головой ступаю за ней следом.
Рокси включает настенный светильник и тянется за капсулой. Подхожу ближе и делаю то, о чем мечтал весь день – вдыхаю аромат волос и впитываю тепло женского тела. Целую макушку, а потом разворачиваю ее и усаживаю на край столешницы.
– Данил, боже мой, что ты делаешь? – испуганно протягивает она, вскидывая на меня потемневший взгляд.
– Катя…
Целую ее губы – нежные, сладкие, такие знакомые… Краду ее нежность и ласку, зная, что завтра получу ушат ненависти… Катя обвивает мои плечи, стонет мне в рот и подается вперед, навстречу моему порыву. Цепляет дрожащими пальчиками пуговицы на моей сорочке и стаскивает ее с плеч. Гладит мою обнаженную кожу, путается в волосах на груди и целует, целует… Голодная, шальная, Катя проваливается в прошлое так же, как и я… Словно и не было этих лет… И других женщин в моей жизни…
– Та-и-ир, – шепчет, легко справляясь с моим брючным ремнем. – Господи, что мы делаем?
– Потом… – хриплю в ответ, избавляя ее от одежды и притягивая к себе.
Мои руки и губы везде – целуют, гладят, сжимают… Я пью ее дыхание, вдыхаю аромат кожи и волос, присваиваю ее себе – мою Катю, которую знал… Беру то, что она дарит и отдаю себя – нежность и страсть, сжигающую дотла, пью ее стоны, срывающиеся с губ на пике удовольствия.
– Таир… Пожалуйста… Я… – успокаивая дыхание, протягивает она.
Ей мало меня. Поцелуев, ласк и слов, что мы так и не сказали друг другу. Я держу ее дрожащее от удовольствия тело в руках, слизываю слезы с ее лица и часто дышу, захлебываясь украденным счастьем. Оно питает душу и горчит одновременно. Отравляет радость обладания болью вранья… Завтра мне придется рассказать о Марине.
– Таир… Ты… Я…
– Не говори ничего, прошу тебя. Завтра ты будешь меня ненавидеть.
– Почему? – целуя меня в висок, шепчет Катя.
Подхватываю ее на руки – обнаженную и хрупкую, испачканную следами моей страсти и несу в комнату для гостей.
– Не хочу слушать, – опережает меня она. – Завтра будет завтра, а сегодня… Люби меня.
Глава 10
Роксана.
Мне мало его поцелуев, ласк и тихого шепота, обжигающего висок. А моим чувствам мало кожи – они рвутся наружу, растягивая ее как барабан, пульсируют внутри, как кипящая лава. Я того гляди взорвусь от любви, счастья и радости обладания человеком, о ком не забывала все эти годы… Мой Таир… Мой Данил… Сережа, Миша – СВР может дать ему любое имя, но мне плевать, как будут его звать. Плевать, что он мне завтра скажет – я научилась стойко переносить испытания и терпеть лишения. Сейчас я хочу только Таира – его бесконечные поцелуи, объятия, горячее дыхание на моем затылке. И я не боюсь его н