риса. Ну чем не королева здешнего царства!
— Пожалуйста, подходите! — взывает она к пассажирам. — Порция всего десять пья.
И люди живо откликаются на зов «королевы», усаживаются за стоящий у сходен столик, узкий и длинный. Торговка горстями насыпает кушанье на тарелки, а ее клиенты при помощи четырех пальцев правой руки быстро уплетают за обе щеки вкусный разварной рис. В Бирме принято есть руками, для супа служит фарфоровая ложка. Некоторые вместо масла поливают сухой рис рыбной или мясной подливой.
Обработка риса — здесь основное занятие местной промышленности. Дымят рисоочистительные заводы, длинной чередой выстроившиеся по берегам. Во время сбора урожая они работают круглосуточно. Ночью мы посетили один из таких заводов. Хозяин — низкорослый полный китаец — показал нам процесс очистки рисового зерна от оболочки. Рис опускают на несколько минут в огромные чаны с кипящей водой. Затем вынимают и рассыпают тонким слоем на специальную бетонированную площадку, где девушки граблями ворошат распаренную массу для равномерной просушки. От нее вверх поднимается легкий пар, резкий запах бьет в нос и далеко разносится вокруг. После того как рис высохнет, его направляют на обдирочные машины.
Такой процесс очистки трудоемок и длителен, но зато, как объяснил нам хозяин, шелуха легче отделяется и очищенный рис получается более высокого качества, т. е. достигается больший выход цельного, неполоманного риса.
Город Бассейн знаменит на всю Бирму также своими зонтиками. Мастерские по их выделке занимают целый квартал. Изящные, легкие, со вкусом разрисованные зонтики пользуются большим спросом у прекрасного пола. Зонтики работы бассейновских мастеров я находил потом во многих городах страны.
Бассейн — тихий одноэтажный городок. Но внешний вид бывает обманчив. Еще в годы второй англо-бирманской войны он стал одним из основных опорных пунктов героического сопротивления бирманского народа чужеземным захватчикам. После захвата Бассейна англичане построили там крепость, от которой теперь не осталось и следа.
Бассейн — второй по значению порт Бирмы. Город расположен в нескольких десятках километров от моря, на крайнем западном рукаве дельты. Там потоки риса вливаются в трюмы пароходов. К нескольким причалам могут подойти только мелкие речные суда. А большие океанские корабли стоят на рейде, посредине потока. Они обычно, словно наседка цыплятами, окружены баркасами и лодками, которые ссыпают зерно в глубокие вместительные трюмы гигантов. Отсюда его развозят во многие страны мира.
Бирма — крупный в Азии экспортер риса. От его продажи государство получает основные средства для финансирования своих экономических планов, для закупки необходимого промышленного оборудования и машин. Одним словом, рис — это золотой фонд Бирмы. А Дельта не только житница этой страны, но и всей Азии.
Рис — любимая пища бирманца. Рабочий съедает миску риса, отправляясь на работу. Он ест рис и на обед, и на ужин. К нему иногда добавляют различные специи, зелень, рыбную, а иногда и мясную подливку. Рис приготовляют рассыпчатым, несоленым, без жиров и подают ко всем блюдам. В местном ресторане, чтобы вы ни заказали, будь то яичница, лапша, крабы, печеная рыба, на ваш стол без напоминания поставят большую чашу пахучего риса. И я потом в странствиях по Бирме так приобщился к заведенному обычаю, что предпочитал рис привычному хлебу.
Да, миска риса дешева здесь. Но какой огромный труд нужно приложить, чтобы вырастить это золотое зерно. Мне привелось увидеть весь процесс выращивания риса с самого начала до конца. Рису нужно много тепла и влаги. Тщательно выровненное поле прежде всего разбивается на мелкие участки, каждый из которых ограждается земляными валиками для удержания воды.
Основные полевые работы начинаются с наступлением сезона дождей. Всюду видишь согбенные фигуры взрослых и подростков, которые под хлещущими струями ливня, по колено в жидкой грязи идут за быками, распахивая, боронуя, разравнивая участки. Десятую часть поля обычно отводят под питомник рассады. Месяца через полтора рассаду пересаживают из рассадника на участки, залитые водой. Крестьянин, как правило, прибегает к помощи соседей или нанимает для выполнения этой работы до десятка женщин, ибо своими силами он не может управиться в срок с таким трудоемким делом. Над полем стоит страшная духота, от тяжелых испарений нечем дышать. В этой обстановке женщины, согнувшись пополам, работают, как заведенные автоматы. Они молниеносно выхватывают пучки по 3–6 растений и быстро лепят их на илистое дно поля. Слышится только дробь коротких шлепков: чоп, чоп, чоп. Когда женщины вылезают из воды и переходят на другой участок, их икры иногда буквально унизаны черными пиявками.
С раннего утра мы выехали за город. Там шла уборка урожая. В поле работали все: от мала до велика. Рис жали серпами, как у нас рожь сто лет назад. И ни одной простейшей машины вокруг, только согнутые спины людей. Вдруг босоногий мальчишка издали закричал нам что-то, показывая пальцем на землю. Я взглянул вниз и похолодел: прямо у наших ног здоровенная кобра судорожно пыталась заглотать большую полевую крысу.
Змей в Бирме много. Самые страшные из них кобра и випера русселли, укус которых смертелен. Когда созревает рис, поля кишат змеями, которые сползаются сюда за обильной поживой в виде лягушек, мышей, крыс. Уборка урожая становится крайне рискованным предприятием. Чтобы в какой-то степени уменьшить риск, крестьяне обращаются за помощью в близстоящую воинскую часть с просьбой дать во временное пользование подержанную обувь и перчатки. От укусов змей в Бирме погибает ежегодно несколько тысяч человек.
Но плохо и когда нет змей. Как это ни парадоксально, змеи, даже самые ядовитые, невольно помогают бирманскому земледельцу уберечь урожай от грызунов. В те годы, когда змей мало, поля подвергаются опустошительным нашествиям грызунов и значительная часть урожая погибает.
Утром мы покинули Бассейн. Нас провожали мальчишки, голышом забегавшие на пароходик и бросавшиеся с него в воду. Купаться с берега было нельзя: действовал отлив, оставляя после себя широкую полосу жидкой грязи и противной тины. Уходили назад рисоочистительные заводы с длинными дымящими трубами, скрывались и последние домики города.
Но что это? Наплывом надвигается темно-зеленая косматая масса растительности. Только дикая расточительная фантазия тропиков может создать что-либо подобное. Мангровые деревья, разлапив искривленные ветви, так переплелись между собой, что не разберешь, где кончается одно и начинается другое. Толстые канаты лиан, обвивая мангровые заросли, образуют удивительно запутанную сеть. Снизу буйными фонтанами тянутся вверх бамбук и карликовые дикие финиковые пальмы. Из воды, извиваясь, словно щупальца осьминога, вылезают темные коряги корней. В глубине чащи иногда мелькнет черная лужа воды или густо заросшая тростником поляна — болото, от него дурно пахнет гнилью и плесенью. А над всем этим хаосом гордо покачивают своими пышными кронами пальмы.
Заросли скоро кончились. Это был небольшой лесок. Всего каких-нибудь шесть-семь десятков лет назад всю дельту покрывали непроходимые леса и гнилые малярийные болота, кишевшие ядовитыми змеями. Но вот в страну нагрянули англичане. Спасаясь от земельных налогов, которыми колонизаторы обложили крестьян, бирманские земледельцы стали переселяться в район Дельты. Здесь за расчистку участка земли с крестьян не брали налогов. Бирманцу приходилось в поте лица своего расчищать заросли простым крестьянским тесаком— дахом. А потом лет через пять после этой каторжной работы «покоритель» болотной целины терял свои привилегии.
И опять перед нами потянулся пейзаж, созданный руками человека. Человек крепко держится за эту землю, обильно политую его потом и кровью. В 1824 году, когда англичане с пушками вторглись в южные районы Бирмы, им крепко доставалось от бирманских воинов, вооруженных лишь пиками и ножами. В годы японской оккупации, в 1942–1945 годах, в районе Дельты был крупный центр народного сопротивления захватчикам…
В полдень пароход сделал остановку в Мьяунгмья. Я стоял на верхней палубе и смотрел на оживленную сутолоку, вызванную прибытием нашего парохода. По мосткам сновали крепкие полуголые грузчики, согнувшиеся под тяжестью вместительных корзин и мешков. Между ними пробирались молчаливые женщины, взгромоздив на голову большой короб или чемодан; тут же у сходен наскоро закусывали горячим рисом проголодавшиеся путешественники; толпой стояли на берегу любопытные зеваки, шныряли востроглазые, обугленные солнцем мальчишки; а вокруг нашего ковчега расположились ялики, в которых рыбаки, стоя у корзин с живой серебристой рыбой, предлагали свой товар пассажирам.
Вдруг послышался крик и треск. Приближался смерч. Мы обернулись, посмотрели вниз. Там у самой кормы парохода, словно в лихорадке, трясся рыбачий баркас. Вот лопнул парус, и один его кусок взмыл вверх. Стоявший в баркасе человек закачался, взмахнул руками и шлепнулся в воду, которая кипела мелкой рябью. Толпа на берегу охнула, всполошилась, но через минуту-две баркас неожиданно перестал трястись, вода вокруг него успокоилась, рыбак влез обратно и все приняло прежний вид. Только обвисший порванный парус напоминал о мимолетном происшествии, случившемся две минуты назад. Удивительно было то, что мь», находясь совсем рядом, почувствовали лишь легкое дуновение ветерка. Такие короткие шквальные смерчи бичами хлещут здесь в феврале — апреле, топя нередко рыбачьи баркасы и даже более крупные суда.
Река-кормилица
Рангунский порт, пожалуй, самое оживленное место в Бирме. Здесь, на берегах великой Иравади, сильнее всего ощущается пульс жизни всей страны. Я приехал в порт с первыми лучами солнца, а трудовая страда была уже в полном разгаре. На рейде стояли громады океанских гигантов, ждущие своей очереди у главного пирса. К мелким причалам бесконечной вереницей подплывали тяжело груженные баркасы, большие лодки, колесные грузо-пассажирские пароходики. На пристани росли горы всякой снеди. С разных концов Бирмы стекается на Иравади — главную артерию страны — все, чем