Витьку унесли, а Салман остался. Его немного трясло, но ничего, пройдет. Он втянул голову в плечи и пошагал, как важный преступник, под конвоем двух милиционеров.
Сначала Салмана вели через железнодорожные пути, потом по лестнице вверх. Он увидел у себя под ногами огромную станцию, огни, блеск рельсов и темные крыши вагонов. «Объявляется посадка!» — сказал громкий недовольный голос. Внизу, на освещенной ярко длинной площади, быстрее забегали люди с чемоданами. Салман остановился, чтобы лучше разглядеть. Он никогда не видал столько людей сразу, на одном месте, суетящихся и мешающих друг другу. На базар в поселке народу съезжалось много, но здесь… Он попробовал просунуть голову меж прутьев, огораживающих мост над станцией.
— Ты куда? Пошли, пошли! Никогда не видал, что ли? — Один из милиционеров легонечко подтолкнул Салмана.
Салман, конечно, не сказал, что видит большую станцию впервые в жизни.
Поезд ушел, станция опустела. Салмана привели в комнату с решеткой на окне, усадили на скамейку.
— Есть хочешь?
— Хочу! — Он взял кусок хлеба с колбасой, жадно съел.
— Меня зовут Кудайберген Оспанович, — сказал милиционер, накормивший Салмана. — А тебя как зовут? Откуда ты приехал?
— Меня зовут никак, — ответил Салман без всякого нахальства, очень тихо и вяло. — Я приехал ниоткуда. Ничего не помню, очень хочу спать. Везите меня в тюрьму.
— Скажите пожалуйста! — рассердился милиционер. — Мать, наверное, все глаза проплакала, а он тут партизана изображает.
Салмана посадили в машину с двумя лавками по бокам и повезли. На окошках машины тоже были решетки. Потом ему сказали: «Выходи». Машина с решетками уехала. Салмана повели в дом. Он увидел большую комнату с кроватями, мальчишечьи головы на подушках. «Может быть, не тюрьма, — подумал Салман. — Может быть, детская колония». Ему показали пустую кровать, он лег и сразу куда-то полетел, далеко-далеко.
Ему снилось, что он пришел в школьный кабинет биологии, где на высоком шкафу стоит чучело синей птицы. Салман птицу не убивал. Он снял её, дохлую, с переднего бампера грузовика. Она разбилась о грузовик где-то в горах, на перевале. Синяя-синяя. Витька обрадовался, увидев дохлую птицу. «Она прилетает к нам из Индии», — сказал Витька, снимая острым скальпелем синее оперение, как снимают простую шкурку суслика. Чучело птицы Витька и Салман подарили школе.
Салман помнил: на лакированной подставке приклеена бумажка, и на ней значится рядом с Витькиной его фамилия — Мазитов из 5 «Б».
Но теперь он увидел — птица ожила. Она захлопала синими крыльями и стащила с ног лакированную подставку — так, нога об ногу, человек стаскивает сапоги. Птица взлетела, сделала круг под потолком и устремилась к окну, а оно закрыто. Птица стукается о стекло, не может вырваться на волю. «Надо бы окошко открыть», — говорит сам себе Салман и не может стронуться с места. Поглядел вниз, — а его ноги прикручены к полу, как лапы птичьи к дощечке. Рвется Салман выпустить птицу — и ни с места. И вдруг кто-то широко распахивает окно, оттуда льется яркий, резкий свет. Салману не разглядеть против света, кто же распахнул окно, кто выпустил птицу. Свет всё ярче — глаза болят. Салман заслонился ладонями и проснулся. В комнате горел свет, какой-то человек ходил меж кроватями и смотрел, все ли на месте. Салман притворился, что спит. Свет погас, воспитатель ушел. «Синяя птица зато на воле», — успокоенно подумал Салман. И с тем уснул.
Утром он узнал, что в тюрьму или в колонию попадают после суда, а его привезли в детский приемник. Расспросят, кто он и откуда бежал, — вызовут мать или там ещё кого, кто у него есть, — и до свидания, повезут домой.
— А если не признаваться? — спросил Салман у мальчишки, который показался ему самым простоватым. Беленький, похожий на Витьку.
— Можно не признаваться, — сказал мальчишка. — Видишь девчонку? — Салман кивнул: вижу, малявка. — Так вот. Она тут месяц. Ничего им не говорила, а оказывается, её мать по всей стране разыскивала. Вчера телеграмма пришла — едет.
Салман с уважением поглядел на малявку. Девчонка заметила его взгляд и высунула язык.
— Ты тайны хранить умеешь? — спросил Салмана беленький.
— Ну! — буркнул Салман.
— У меня отец морской адмирал во Владивостоке. Я к нему бегаю.
Салман не понял: зачем всё время бегать, надо один раз.
Мальчишка улыбнулся печально.
— Это кажется: раз — и убежал. Ты сам попробуй — узнаешь.
Салман, конечно, не стал рассказывать беленькому свою тайну — про отца-вора. Только про Витьку рассказал, про то, что случилось в вагоне.
— Хана твоему Витьке, — посочувствовал беленький. — В прошлом году на Алма-Ате первой распечатали вагон, а там покойники. Никуда не уехали. На одну ночь закрылись от милиции — и кранты!..
У Салмана чуть не отнялись руки-ноги, но он свой подлый страх усмирил: «Я-то живой. Отчего же Витьке кранты? Ну, слабже он меня. В котельной не ночевал, в мазарах со змеями не жил. Непривычный к плохому. Понятное дело — сомлел. Но ведь теплый был, дышал. Не мог он… Я-то живой, не сдох…»
Его вызвали в кабинет к начальнику в милицейской форме, стали выпытывать, как зовут и откуда. Салман зубы на замок.
— Когда вспомнишь, как тебя зовут, откуда прибыл, придешь сюда и скажешь. А сейчас ступай, подумай.
Потом ещё раз вызвали.
— Ну как? — спросил начальник. — Надумал?
— Думаю, — ответил Салман.
Не соврал — сказал чистую правду. Он очень сильно думал, как изловчиться и убежать из приемника. Не потому, что ему тут плохо. Ему тут хорошо, кормят сытно, лапшу дали на обед, котлеты с макаронами. Салман уже прикинул, что можно не хуже той девчонки прожить в приемнике целый месяц. Прокантоваться, как говорят здешние ребята. Но не давали покоя мысли о Витьке: как он там, в больнице?
Нет, надо бежать. Сегодня.
— Давай вместе убегать, — предложил Салман сыну адмирала.
— Отсюда не убежишь. Ворота заперты. И вообще… — Сын адмирала замялся. — Я не могу сейчас ехать во Владивосток. Уже опоздал. Отцовская эскадра вчера ушла в плаванье. У меня сведения самые точные. Откуда — сказать не имею права. Военная тайна. — И шепотом, на ухо Салману: — Эскадра вернется во Владивосток через полгода. Ушла в верхние широты. Когда мне дадут знак, двинусь во Владивосток.
— Только через полгода… — Салман от души посочувствовал. — Чего же ты полгода будешь делать? Здесь жить?
Сын адмирала весь сморщился, как старичок.
— Домой поеду. Матери телеграмму дали. Ничего, поживу с ней и с отчимом. А через полгода опять сбегу, непременно доберусь до Владивостока, и отец возьмет меня юнгой на боевой корабль.
— Здорово! — Салман вздохнул с завистью. — Только чего тянуть? Давай сразу во Владивосток. Там подождем. — Ему тоже захотелось в юнги. Наверное, им и форму дают, как морякам. Бескозырки!
— Мать жалко… — Сын адмирала отвернулся, захлюпал носом. — Плачет, когда убегаю…
Открылись ворота, и во двор детского приемника въехал грузовик. На крыльце появился начальник. Мальчишки, гонявшие по двору палками ржавую банку, мигом остановились.
— Не надоело вам, голуби, лодырничать? — зычно спросил начальник. — Все дети учатся, а вы от уроков бегаете. Давайте поработайте хоть немного. В кладовке старые матрацы! Быстро вынести и погрузить!
Орда побросала палки, ринулась в открытые двери кладовки.
— Адмирал, иди матрацы таскать! — сказал начальник беленькому.
Из кладовки заорали:
— Адмирал, поднимай паруса, плыви сюда!
Беленький послушно потопал в кладовку. Салман остался во дворе. Даже нарочно пошел к лавочке у крыльца и сел.
— Тебя, Иван Непомнящий, за ручку отвести? — ехидно спросил начальник.
Салман встал с лавочки будто нехотя, но всё жилки в нем натянулись: помоги, птица, не упустить случай!
Беленький его понял с одного слова. Только начальник отвернулся — Салман в кузове лег на дно, беленький тут же кинул на Салмана сразу пару матрацев — и порядок. Верный парень! Только откуда он знает, ушла или не ушла из военного порта отцовская эскадра? Чего лишнего сообразить на этот счет Салман не хотел. Ему сначала до Владивостока доехать, а там он решит, что к чему. Или по приемникам поболтаться — тоже дело. До лета, до тепла. Но сначала Витьку найти, Витьку отправить домой. Ему-то зачем беглая жизнь.
Мальчишки с хохотом таскали и таскали матрацы, заваливали кузов доверху, наплясались и навалялись на мягком. Салман только кряхтел под их ногами. Ничего, он терпеливый. Наконец грузовик взревел мотором и покатил.
Выждав время, Салман выбрался из-под матрацев. В уши ворвался грохот, грузовик ехал по городской улице. Тут не соскочишь — людей табун.
С грузовика Салман изловчился соскочить в тихом месте. Шофер зашел в дом, в проулке никого. Салман встряхнулся, вычихнул вату, забившую нос, и пошел на шум больших улиц. Впервые увидел не в кино трамваи, троллейбусы, но не жадничал глазами — ещё насмотрится разных городов, а теперь нельзя терять время.
Он подошел к старой казашке в белом кимешеке:
— Бабушка, я из аула, помогите найти больницу.
— Тебе какую? Детскую?
— Да. — Салман обрадовался. Добрая старуха и толковая. Сам-то он не догадался бы спросить детскую больницу.
— Три квартала пройдешь, повернешь налево.
У проходной детской больницы толклись женщины с узелками, банками, бутылками. Неумехи. Зато для Салмана больничная проходная дело знакомое. Отец хвастал, сколько можно выжать из больничной проходной, если умело взяться. Я, мол, для того поставлен, чтобы не впускать и не выпускать. Но ты меня подмажь, двери сами раскроются, без всякого скрипа.
Салману двери «подмазать» нечем. Он шапку на глаза, воротник повыше — и шустро сунулся в дверь. Будто он свой, здешний. Уже во двор проскочил, но вдруг цапнули за шиворот.
— Ты куда? Сегодня день неприёмный!
И вытолкали на улицу. Женщины с узелками сразу же закудахтали над ним:
— Бедный мальчик! Кто у тебя в больнице?