Дима ухватился за ржавую металлическую скобу и стал ждать.
Занятые борьбой животные не обращали на него внимания. Они рывками пытались стащить друг друга с места. Наконец крабу это удалось. Рывок, ещё рывок… Перехватывая клешнями, растягивая резиновое тело противника, он подтянул осьминога к себе. Острая клешня погрузилась в мягкий живот врага.
Однако, увлечённый успехом, краб сам сдвинулся с места. Кривые суставчатые лапы потеряли точки опоры, осьминожьи щупальца метнулись вперёд и обхватили многоугольный панцирь краба. На бледном теле осьминога вспыхнули праздничные малиновые полосы. Сокращая щупальца, осьминог стал наползать на краба. Мешкообразное тело легло поверх плоской головы врага, из-под щупалец на мгновение показался чёрный изогнутый клювик и прижался к панцирю. Лапы краба судорожно взметнулись. Коричневое облако мути поднялось со дна…
Болтая ногами и задыхаясь, Дима всплыл, сбил на лоб маску и закричал Эдику:
— Скорее палку!
— Зачем? — удивился Эдик.
Он застучал пятками по настилу, и сверху к Диме опустился изогнутый ржавый прут.
— Нашёл чего? — спросил Эдик и страшно округлил глаза.
Не ответив, Дима скрылся под водой.
Из пролома течением выносило ил. Дима сунул прут между брёвнами. Прут упёрся во что-то упругое, задрожал и рванулся в сторону.
Рассекая жёлтое облако, из пролома, сложив щупальца, головой назад выскочил осьминог. Он плыл толчками, раздувая и сокращая белое резиновое тело.
Заметив человека, осьминожек метнулся вбок. В той стороне, куда он поплыл, дно резко понижалось, Осьминог в два толчка достиг глубины и скрылся среди зеленоватой придонной мглы.
Когда муть в проломе рассеялась, Дима увидал краба. Он лежал на камне, безжизненно раскинув лапы. На плоской пятиугольной голове жёлтым соком курилась ранка.
Подняв краба за ногу, Дима вытащил его из пролома, нашёл ямку, положил туда краба и привалил булыжниной.
Когда он вылез наверх, Эдик сидел далеко в стороне, скорчившись над удочкой. Нитку он держал на пальце. Опустив её в воду, он то и дело поддергивал, водил крючок по дну. Тёмные пятна шевелились около крючка.
— Эдик! — крикнул Дима. — Иди, я тебе такое расскажу!
Эдик отмахнулся. У него клевало. Нитка на пальце вздрагивала. Каждое шевелящееся на дне пятно могло быть рыбой.
— Понимаешь, я подплыл, а там осьминог — не очень большой, тоже с краба…
Эдик не слушал. Вытянув шею, он смотрел в воду.
— Не хочешь, — не надо.
Дима отвернулся и начал одеваться.
У Эдика дёрнуло. Он потянул. Нитка всплыла без крючка и без груза.
— Обкусила! — сказал Эдик. — Раньше надо было тащить.
Он смотал нитку и подошёл к Диме.
— Так я вчера тебе не рассказал. Значит, двое ехали на автобусе и нашли нефть. Поднялся ветер. Их засыпало. А в это время в пустыне ещё одни искали. Тоже нефть. Так они прошли по этому месту и не нашли — ни нефти, ни людей!..
— Не нашли, — значит, не искали, — сказал Дима. — Далось тебе это кино. Чего ты к нему привязался?
— Если бы я был артистом, мне бы глаз вылечили, — сказал Эдик. — Артистов хорошо лечат, я слышал. Они все весёлые!
Дима стоял на причале, слушал Эдика, хмуро смотрел в местами прозрачную, местами чёрную воду.
Там бродили по дну смутные пятна. Они выпускали во нее стороны изгибающиеся кривые лапы, щупали ими бугристые рыжие, похожие на крабов, камни.
Царь Борис
Первым увидел их Дима.
— Сюда идут! — сказал он, всматриваясь в чёрные точки на горизонте.
Косой Эдик привстал и закрыл от ветра глаза ладонью. Чёрные точки приближались. Стали видны белые пенные усы.
Дима и Эдик сидели на кекуре — здоровенной одинокой скале. Скала стояла в воде у самого берега. Между кекуром и берегом желтело мелкое дно.
Чёрные точки подошли ближе и оказались катерами. Четыре серых катера с пулемётными башенками на корме и плоскими рубками. Катера прыгали на пологой волне и тащили за собой пенные гребни.
— Сейчас повернут! — сказал Эдик.
У поворотного буя катера замешкались, повернули в одну сторону, дали стоп, постояли на месте и осторожно, обходя буй, направились в Надежду.
Дима и Эдик сползли с кекура; засучив штаны, прошлёпали по воде. На берегу Дима надел на мокрые ноги ботинки и побежал в посёлок.
За ним вприпрыжку мчался Эдик.
Катера постояли всего с час. Грохоча и стреляя моторами, они по одному отошли от пирса и, описав по бухте широкий полукруг, унеслись за поворотный буй, в море.
С катеров сошёл и остался на пирсе чернявый пожилой старший лейтенант.
— Эй, парень! — сказал старший лейтенант, заметив Эдика. — Не знаешь, у кого здесь можно остановиться?
— Покажу! — краснея, сказал Эдик и повёл старшего лейтенанта в посёлок.
— Вот здесь, у старой Мартынихи. У неё все останавливаются. Ей лишь бы платили.
Старший лейтенант поставил на крыльцо чемодан и постучал в дощатую, на разболтанных петлях дверь…
— Интересно, — сказал Дима, когда Эдик вернулся, — чего ему у нас делать? Ты его не спросил, — может, катера за ним ещё придут?
Эдик поджал губы и покачал головой.
На причале стоял острый запах рыбы. Коричневая соль трещала под нотами. Девушки из рыбозасольного везли в цех вагонетку. На вагонетке — донг! донг! — позвякивали белые жестяные банки.
— Я узнал: его фамилия — Петров, — сказал Дима, встретив на следующий день Эдика. — Он в правление утром ходил. По телефону звонил. Ему ответили: ждать!
— Кто ответил?
— Кто-кто! Начальство. Он во Владивосток звонил А Мартыниха маме говорила, — он артист.
Эдик захохотал. Он смеялся во весь рот, показывая зубы до самых дёсен и закатывая повреждённый глаз.
— Может быть, — сказал Дима, — она спутала? Он сказал «артиллерист», а ей послышалось — артист. А теперь ходит болтает!
— Смотри, — сказал Косой Эдик. — Вот он идёт!
По улице шагал в застёгнутой на все пуговицы шинели старший лейтенант. Холодный ветер, который пришёл ночью с Сахалина, отдувал полу.
Старший лейтенант узнал Эдика.
— Здравствуй, провожатый! — сказал он.
Эдик снова покраснел.
— А ну покажи свой город!
Пошли втроём. Прошли посёлок; тропинкой по берегу в глубь бухты, вышли к двум старым могилам, где в прошло веке были похоронены английские моряки и матросы с русско го транспорта «Надежда».
— С какого корабля эти и отчего умерли, никто не знает. Знают, что англичане, — и всё, — объяснил Дима, показывая на деревянный, серый от дождей и тумана крест.
— Тоже от цинги умерли, — сказал старший лейтенант. Присел на корточки и поправил сухие ветки у подножия крестов. — От чего же ещё!
— За вами скоро вернутся? — спросил Дима.
— Кто? — удивился старший лейтенант.
— Катера.
Он задумался.
— Они не вернутся, — сказал он. — Они ушли совсем Я жду увольнения. Через неделю-две буду гражданский человек, уеду домой.
Дима удивлённо посмотрел на него. Старший лейтенант по-прежнему сидел на корточках и поглаживал руками жесткую ломкую хвою.
— А вы воевали? — спросил Дима. — Должны были воевать: у лейтенанта выслуга три года и у младшего лейтенанта — два. Пять лет, а после войны прошло всего три.
Старший лейтенант встал.
— Правильно. Я воевал, — сказал он.
Они снова пошли тропинкой, — назад, к бухте, в посёлок.
— И много вы воевали? — снова спросил Дима.
— С начала войны.
Вы были матросом, — догадался Эдик.
Старший лейтенант кивнул.
— Сначала матросом, потом старшиной, потом младшим лейтенантом…
— А вы утопили хотя бы один корабль?
Старший лейтенант снова кивнул.
Окраиной посёлка они прошли к морю, берегом добрались до кекура. На берегу завывал свежак. Море было белым от пены. У подножия кекура с пушечным гулом разбивались волны. Обогнув кекур, они выхлёстывали на мель; шипя, добегали до береговых камней и, лизнув их, угасали.
От кекура пошли назад.
Ветер трепал на стене правления афишу. Внизу на афише мелкими буквами карандашом было написано:
Сцена из трагедии Пушкина
«Борис Годунов», исполняет
старлейт Петров.
У афиши стояли Дима, Эдик и Борис Зинченко.
— «Борис Годунов» — это про тебя! — сказал Эдик Зине. — А интересно будет?
Зинченко не ответил.
— Это моя мама поёт, — сказал Дима и показал пальцем на русские народные песни. — Она сейчас репетирует… Выходит, он и верно артист!
Борис пожал плечами..
— С другой стороны, — продолжал Дима, — какой же он артист, если воевал всю войну и сейчас служит? Ведь это же столько лет прошло!
— Точно! — сказал Борис. — До войны артистом мог быть, а сейчас просто моряк.
— Дима, а он бороду приклеит? — спросил Эдик. — Царь же с бородой… Приклеит, а потом как? Отдирать?
— Артисты их теперь не отдирают, — сказал Борис и покосился на Диму. — У них теперь так — приклеил и валяй с ней всю жизнь.
У Эдика широко открылись глаза.
— Точно? — переспросил он.
— Точно! — сказал Борис.
Дима заулыбался и закивал.
— В-в-во! — сказал Эдик.
— Странный тип этот Петров! — сказал Борис. — Старший лейтенант, командир катера. Через десять лет — капитан первого ранга. И уходит. Чудак!
— Конечно, чудак! — согласился Дима. — Командовал бы себе, плавал: во Владивосток, на Камчатку…
— А где он сейчас?
— В клубе костюм себе шьёт. Он у мамы иголку взял. Много тряпок насобирал, серебрина пузырёк купил!
В маленький комбинатовский клуб набилось полно народу. Борис и Дима устроились в первом ряду на полу. Эдика с места согнали. Он перелез через оркестровую яму и сел на самом краю сцены. Начался концерт.
Занавес только починили. Он открывался плохо — застревали колечки, — и его долго каждый раз дёргали.