После выпуска Павлу присвоили звание «сержант», и всех курсантов первой школы отправили в Нижний Тагил, на танковый завод. На месте и формировали танковые полки, стараясь, чтобы в один экипаж попали и уже опытные танкисты, понюхавшие пороху на фронте, и молодые выпускники.
Они получили танки и отправились на полигон — испытать боевые машины пробегом и стрельбой.
Павла назначили командиром танка. Из молодых были также заряжающий и стрелок-радист. Повезло в том, что механиком-водителем к ним в экипаж попал дядька средних лет, уже успевший повоевать. Танк его, БТ-7, сгорел в бою. Он да ещё командир танка успели выскочить из горящей машины.
Павлу тридцатипятилетний водитель казался совсем пожилым. Первоначально он даже не понимал, как им командовать. Михаил Андреевич, как звали водителя, был старше Павла по возрасту, старше по званию — он был старшим сержантом — и более опытным, причём как в житейской мудрости, так и в военной.
— Люки в бою не закрывайте, — поучал он экипаж вечером в казарме, — не то угорите при стрельбе. Да и выбираться при попадании снаряда быстрее. Как только ударило в броню сильно и дымком потянуло — всё, вон из машины. Замешкаешься — сгоришь. Танк хоть и железный, горит быстро, а ещё хуже — боекомплект взрывается.
Молодые слушали с вниманием. Этого в учебнике не написано, да и в танковой школе преподаватели словечком не обмолвились. Скорее всего, сами азов выживания не знали, на фронте не побывав.
— Скорее бы на фронт отправили, — добавил Михаил Андреевич как-то. — Там хоть кормят сносно, а тут не успел из столовой выйти, а кушать снова хочется.
Кормили и верно плохо. Супчик перловый жиденький, кусочек «ржавой» селёдки со слипшимися в ком серыми макаронами да едва заваренный чай. И ещё три куска чёрного липкого хлеба. С голоду не умрёшь, но есть хотелось всегда.
— На фронте хоть мясо иногда перепадает, — делился впечатлениями водитель. — А ещё лучше, когда в немецкие траншеи ворвёшься да по блиндажам пошаришь. У немцев жратвы полно, и харч хороший. Жаль только, не часто такое бывает. Мне только два раза и удалось. Отбили у немцев позиции, а через сутки они нас оттуда выбили.
Хорошая машина «тридцатьчетвёрка». У немецких танков и броня тоньше и пушка слабее. Только вот танков у нас мало, немец количеством берёт. Пехота их в атаку идёт — от пуза из автоматов огнём поливает, патроны не жалеют. А перед атакой обязательно самолетами нашу передовую обработают, потом из пушек обстреляют.
— М-да, — только и нашёлся что сказать Павел.
— Да ты не дрейфь, командир. И на фронте люди живут. Не лезь сам на рожон, не подставляй башку попусту под пули. Бомбят или артналёт — не бегай, не паникуй, сразу ложись. Ищи воронку или другое укрытие. Под танк не лезь, в него в первую очередь целят.
Танковую бригаду сформировали быстро. Танки погрузили на железнодорожные платформы и отправили на запад, в действующую армию. Вместе с платформами, на которых стояли танки, и теплушками, в которых ехали экипажи, техники и механики, получилось три эшелона, каждый из которых тянул по три паровоза — вес-то был изрядный.
Эшелоны шли быстро, останавливаясь только для бункеровки паровозов углем и водой. А навстречу им тянулись санитарные поезда и эшелоны с эвакуируемыми заводами.
— Вся страна на колёсах, — заметил кто-то из танкистов.
— Не о том говоришь. Обрати-ка внимание на название станций, — посоветовал Михаил Андреевич.
— Зачем? Я их всё рано не знаю.
— К Сталинграду везут.
Сводки о боях под Сталинградом мелькали почти в каждой газете, о боях между Доном и Волгой говорили по радио.
Разговоры в вагонах стихли. Все знали, что едут на фронт — но куда? Командиры не говорили. Лишь теперь стало понятно, куда эшелоны держат путь — в самое пекло сражений.
Через несколько дней эшелоны остановились в степи, у небольшого полустанка. Последовала команда выйти из вагонов и разгрузить технику. Для этого выделили наиболее опытных механиков-водителей. Ведь стоило допустить одно неверное движение, и танк свалится с платформы. Поди потом докажи, что ты не вредитель и сделал это не умышленно.
После выгрузки пустые поезда ушли, а бригаду построили. Выступил командир.
— Вам выпала честь служить и воевать в тринадцатом танковом корпусе. Командир его — генерал-майор Танасчишин. Я — командир двадцать пятой танковой бригады подполковник Мясников! Я приказываю — до вечера осмотреть и заправить технику. Ночью бригада совершит марш к месту сосредоточения. Командиры рот — ко мне!
Экипажи разошлись по своим танкам. Каждый занялся своим делом. Танки, хоть и были новыми, требовали регулировки, протяжки. Занимался этим механик-водитель, помогал ему заряжающий.
Пока они регулировали натяжение гусениц, Павел осмотрел двигатель, потом уселся за рацию, покрутил верньер настройки. В наушники неожиданно ворвались немецкие голоса. Звук был то чистым и чётким, то пропадал. Но тем не менее Павлу удалось понять из разговоров, что немцы говорят о станице Голубинской.
— Чего говорят?
В открытый люк сунул голову механик-водитель.
— Сводку хочу послушать, да связи устойчивой нет. — Павел покрутил верньер. Прорвалась музыка, а потом женский голос монотонно забубнил набор цифр.
Павел почему-то поостерёгся говорить Михаилу о том, что знает немецкий.
Когда стемнело, дали команду строиться в колонну и начать движение.
— А почему по свету не двинуться? — удивился Павел.
— Потому что бомбардировщики сразу накроют. Даже когда одинокий танк по степи идёт, пылит сильно. А уж когда колонна на марше, её издалека видать. У немцев самолёты-корректировщики, их ещё на фронте «рамой» называют за двойной фюзеляж. Почти постоянно в воздухе висят. Как что заметят, сразу «лаптёжников» посылают.
— Это что ещё за зверь?
— Пикировщиков так называют, «юнкерсов». У них шасси в обтекатели закрыты, и выглядят со стороны как лапти. Очень противная штука. Как в атаку заходит — сирены включает, аж кровь в жилах от воя стынет. И бомбят точно. Потому если увидишь, что он в атаку заходит — покидай машину.
Павел ни разу под бомбёжкой не был. Чего немецким бомбардировщикам в глубоком тылу делать? Да и городок их слишком мал, целей для немцев достойных не было.
Ночной танковый марш оказался занятием сложным. Спереди на броне стояла единственная фара, пускавшая через узкую щель тонкий лучик света, не пробивавшийся через густые клубы пыли и сизого солярочного выхлопа.
Над грунтовой дорогой висело густое облако. У Павла першило в горле, хотелось чихать, невозможно было вдохнуть полной грудью — сразу начинался сухой удушливый кашель. Ехали с открытыми люками, иначе механик-водитель вообще ничего не видел. На механизмах, на пушке, на лицах и комбинезонах осел толстый слой пыли.
За ночь сделали только две короткие остановки — осмотреть технику. Пока отставших не было.
Больше всех доставалось механику-водителю. Он должен был и двигатель осмотреть, и ходовую часть. Меж тем стрелок-радист просто спал на своём неудобном кресле, как, впрочем, и заряжающий. Всё равно делать им во время движения нечего, да и видимости никакой.
Заряжающий бросил телогрейку и брезент для укрывания моторного отсека на пол и устроился вполне сносно. Павел завистливо на него поглядывал, задумав мелкую пакость — именно заряжающего поставить часовым после марша. Хотя, по сути, в армии всегда так было. Ежели нечего делать — спи, служба быстрее пройдёт.
Поутру бригада остановилась у каких-то кустов. Экипажи, обнаружив небольшую речушку, с удовольствием умылись. Из грузовиков, следующих в конце колонны, раздали сухой паёк — буханку чёрного хлеба и по две банки тушёнки на экипаж. Проголодавшиеся танкисты быстро съели завтрак.
Потом командиров танков позвали к ротному.
— Получен приказ — нашему батальону выдвинуться вот сюда. — Палец ротного упёрся в точку на карте. — К высоте сто девяносто три. Будем ждать сигнала к атаке. Неисправные машины есть?
— Никак нет!
— По машинам!
Командиры экипажей сложили в планшеты карты. Чёрт его знает, где эта высота? Топографию в танковой школе изучали плохо — слишком мало часов на неё отводилось. На карте Павел её нашёл, но вот где они сами находились? «Буду держаться в строю роты, не заблужусь», — решил он.
Командир роты взмахнул флажками — не на всех танках были рации, да и командир бригады приказал не выходить в эфир, соблюдать радиомолчание, рации держать включёнными только на приём.
Взревели моторы, танки повернули вправо. Основные силы бригады — второй батальон, мотострелковый батальон, разведрота, автотранспортная рота и прочие службы вроде ремонтно-эвакуационной, медицинской и прочих, остались позади.
На этот раз марш был недолгим. Пройдя около пятнадцати километров, танки встали.
Павел высунулся из люка. Впереди что-то погромыхивало. По ТПУ — танковому переговорному устройству — вдруг закричал радист:
— Товарищ сержант! Команда: развернуться по фронту, атака!
Танки из колонны начали расползаться по полю, пыля и чадя сизыми выхлопами.
Павел старался не отставать. Слева и справа шли танки его второй роты. Куда идут, где враг? Было непонятно.
Вдруг впереди, в сотне метров раздался взрыв, взметнулось облако дыма и пыли.
— По нам стреляют? — удивился Павел, нырнул в башню и захлопнул люк.
Танки его роты начали стрельбу из пушек. Куда же они стреляют?
Павел приник к прицелу пушки. Танк раскачивался на кочковатом поле, как лодка на волнах. В прицеле мелькали то земля, то синее небо. Где же немцы, где их позиции, куда стрелять? Павел растерялся.
— Командир, прямо по курсу — пушка! — закричал механик-водитель. — Стреляй!
— Заряжай осколочным! — скомандовал Павел заряжающему.
Клацнул затвор пушки.
— Готово! — закричал заряжающий.
— Остановка! — вновь скомандовал Павел.
Танк встал, а Павел начал крутить маховик башни, поворачивая орудие по горизонту. Вот — вроде бугорок, и фигурки мелькают рядом. Павел подвёл марку прицела, нажал педаль спуска. Танк дёрнулся, громыхнул затвор, выбрасывая из казённика дымящуюся гильзу.