Он немедленно начал играть снова, скорбную короткую каденцию без начала и конца, исполняемую снова и снова, лишь с самыми тонкими вариациями.
Двое других людей в зале встали при появлении вновь прибывших. Крупный костлявый человек, которого можно было охарактеризовать только как человека с сомнительной репутацией, поднялся со стула, на котором он развалился среди кучи газет, и вышел вперед с оловянной кружкой в руке. Он слегка встряхнулся, и его мятая шерстяная одежда приобрела некое подобие условности. Он был очень высоким, а его красные скулы выделялись на квадратном молодом лице.
“Привет, дядя”, - сказал он. “Это мистер Кэмпион, не так ли? Извините, Джеймс так сильно занят, но ничего не поделаешь. Присаживайтесь, пожалуйста. Я принесу тебе пива через минуту. О, ты не принесешь? Хорошо, тогда позже. Ты всех знаешь?”
У него был приятный, но мощный голос и естественная непринужденность манер, которые очень успокаивали незнакомца. Его черные волосы были зачесаны со лба и, казалось, были намазаны вазелином, в то время как его маленькие глубоко посаженные глаза были проницательными и дружелюбными.
Дядя Уильям плюхнулся в кресло и посмотрел на Кэмпион.
“Это Сак Петри”, - сказал он почти таким же тоном, каким мог бы произнести “Экспонат А”.
“О, а это Ева. Извините… Я не заметил тебя, моя дорогая”.
Он изо всех сил пытался подняться с низкого стула и потерпел поражение.
Девушка вышла вперед, чтобы пожать руку. Она, очевидно, была сестрой Сутане. Кэмпион никогда не видел более явного сходства. Он предположил, что ей было семнадцать или восемнадцать. У нее были изогнутые брови ее брата и глубоко посаженные, несчастные глаза, а также большая часть его природной грации, но ее губы были надуты, и в ней чувствовалось странное чувство обиды и разочарования. Она отошла в угол сразу после представления и сидела очень тихо, ее худое тело сгорбилось в простом хлопчатобумажном платье.
Сак огляделся.
“Позволь мне представить сквайра Мерсера”, - сказал он. “Мерсер, ради Бога, заткнись на минутку и поздоровайся”.
Мужчина за пианино улыбнулся и кивнул Кэмпион, но его пальцы не прекратили свое бесконечное бренчание. Он выглядел приятным, даже очаровательным, когда улыбался, и в его глазах, которые были не темными, как должны были быть, а светло-прозрачно-серыми, на мгновение появился интерес.
“Он просто бедный чертов гений”, - сказал Петри, снова плюхаясь среди газет. Он расплескал на себя пиво, перекинув огромную ногу через подлокотник и продемонстрировав сбившийся носок, над которым на дюйм или около того виднелась голая нога. У посетителей создалось впечатление, что отсутствие гостеприимства у Мерсера смущало его.
Кэмпион нашел стул и сел. Петри ухмыльнулся ему.
“Бешеная активность, чередующаяся с периодами забытья, вот что такое эта жизнь”, - заметил он. “Что вы думаете об этом последнем деле? У вас вообще было время подумать об этом?”
Из угла донесся усталый вздох.
“Мы должны повторить все это снова, Сак?” Запротестовала Ева Сутане. “Глупые маленькие обрывки мусора, которые ничего не значат. Они все такие мелкие”.
Петри поднял брови.
“Вот как ты на это смотришь, крошка?” сказал он. “Это расстраивает Джеймса, я могу тебе это сказать, и это плохо сказывается на его репутации. Я не справлялся с его рекламой в течение пяти лет, не имея возможности сказать это определенно. Это происходит изнутри, ты знаешь, Кэмпион. Это раздражающая часть… Мерсер, обязательно ли тебе продолжать ту же самую глупую мелодию?”
Автор песни удовлетворенно улыбнулся.
“Это похоронный марш по умершему танцору”, - сказал он. “‘Приглушает звуки во время танца’. Мне это нравится”.
“Очень может быть. Но ты даешь мне козырь”.
“Тогда уходите”. В тоне прозвучала неожиданная ярость, и это поразило всех.
Петри покраснел и пожал плечами.
“Продолжайте”.
“Я буду”.
Мерсер продолжал наигрывать. Он снова был тих и счастлив, казалось, потерявшись в своем собственном частном мире.
Петри вернулся в Кэмпион.
“В Корнете есть пара, - сказал он, - и еще одна в воскресенье утром. Посмотри на них”.
Он достал бумажник, который опозорил бы ложь, и извлек два обрывка газеты. Кэмпион прочитал их.
ЧЕСНОК ДЛЯ ЗВЕЗДЫ
возглавлял процессию корнет.
На сцене много междоусобиц. Как только звезда, какой бы величины она ни была, становится по-настоящему непопулярной, никогда не бывает недостатка в людях, обеспокоенных и способных сообщить ему об этом. Среди подношений к рампе в одном театре Вест-Энда прошлой ночью был маленький букетик белых цветов. Звезда взяла их и прижала к своему носу. Только долгая тренировка в искусстве самоконтроля помешала ему тут же отбросить букет, потому что белые цветы были диким чесноком. Он кому-то не понравился и он выбрал этот изящный способ сказать об этом.
Воскресное утро отнеслось к этому вопросу по-своему.
ТАНЦУЮЩИЕ Со СЛЕЗАМИ НА ГЛАЗАХ?
Кто был тем шутником, который послал Джимми Сутане пучок чеснока в трехсотую ночь The Buffer? Это не могло быть комментарием к его работе. Летающие ноги Джимми не нуждаются в подобном поощрении. Может быть, он заставил кого-то плакать, и они захотели ответить комплиментом.
“Я не могу получить ни строчки об этом, пока парни из прессы не вернутся к работе”. Сак извлекла абзацы. “Но вы понимаете, что это значит. Кто-то распространил эту информацию раньше. Это был конец шоу, когда Джеймс сказал этому ослу Блаженному о цветах — слишком поздно шить эти тряпки. Остаются Генри, к которому я бы приколол свою рубашку, Ричардс, привратник, который вне подозрений, и, конечно, парень, который их прислал. ” Он сделал паузу. “Информация дошла до этих парней по телефону. Любая другая газета позвонила бы за подтверждением, но эти двое печатают что угодно. Корнет опустили название и в воскресенье утром обошли клевету комплиментом — не то чтобы их волновала клевета. Если у них не получается пяти выступлений в неделю, они думают, что тряпка становится скучной ”.
Он поморщился и наполнил свою кружку из бутылки, стоящей за стулом.
“Может быть, все это чушь собачья, но чертовски прискорбно”, - сказал он. “Если бы это пришло извне, это мог бы быть один из бедных сумасшедших, которые изводят артистов сцены, пока какой-нибудь милосердный бобби не запрет их, но когда это изнутри, вот так, в этом есть подлинная злоба, и это не так смешно”.
Мистер Кэмпион был склонен согласиться с ним, и его интерес к этому делу возродился. Сок Петри дышал атмосферой мирского здравого смысла.
“Вероятно ли, что у Сутане есть враги?” поинтересовался он.
Мерсер прервал игру на пианино.
“Джимми? О, нет, Джимми нравится всем. Почему они не должны? Я имею в виду, я люблю себя, и я не должен был бы, если бы он не был хорошим парнем ”.
Слова были произнесены так небрежно, что смысл был едва понятен. Кэмпион с любопытством взглянула на него, ища в этом замечании какой-нибудь намек на сарказм. Он прямо посмотрел в светло-серые глаза и был поражен. Мерсер, как он внезапно понял, был редкостью в современном мире - простым буквалистом. Его лицо было мягким и невинным; он имел в виду именно то, что сказал.
Сак улыбнулся в свою кружку, а затем поймал взгляд Кэмпиона.
“В этом много чего есть, Мерсер”, - сказал он, и в его тоне было больше привязанности, чем покровительства.
Мужчина за пианино продолжал играть. Он выглядел спокойным и счастливым.
Тень упала на порог, и дядя Уильям резко сел.
“Вода со льдом”, - виновато воскликнул он, и Петри застонал.
В зал вошла Хлоя Пай, озабоченная своей фигурой и демонстративно раздраженная. Она проигнорировала Кэмпион и дядю Уильяма, который с трудом поднялся со стула, испытывая большие личные неудобства, чтобы встретиться с ней, и жалобно заговорила с Евой.
“Не будет ли для меня слишком большой проблемой выпить немного воды со льдом? Я уже несколько часов изнываю от жары в саду”.
“Конечно, нет. Я пошлю за кем-нибудь, Хлоя”. Девушка нажала кнопку звонка на панели. “Кстати, это мистер Кэмпион. Ты знаешь дядю Уильяма, не так ли?”
Мисс Пай смотрела на незнакомцев с открытой враждебностью. Ее губы были обиженно поджаты, и Кэмпион с изумлением увидела, что в ее глазах действительно стояли слезы.
“Мы встретились на подъездной дорожке”, - сказала она и, повернувшись к ним спиной, облокотилась на пианино, чтобы поговорить с Мерсером.
Это была странная маленькая демонстрация, и Кэмпион, в чьем опыте не было многих сорокалетних женщин, которые одевались и вели себя как угрюмые шестилетние девочки, был немного шокирован. Он чувствовал себя пожилым и не в своей тарелке.
На звонок появился неожиданно корректный слуга и был отправлен за водой. Когда ее принесли, мисс Пай скромно взяла ее.
“Ненавижу доставлять столько хлопот”, - сказала она, делая большие глаза поверх края бокала, - “но бедняжка Хлоя была такой нетерпеливой. Подвинься, дорогой сквайр. Она тоже хочет посидеть на музыкальной скамейке. Что ты собираешься сыграть для меня?”
Кэмпион, которая ожидала небольшого взрыва, почувствовала облегчение, увидев, что Мерсер освободил для нее место. Он был недоволен, но, похоже, не был расположен поднимать шум. Женщина поставила свой бокал и обняла его за плечи.
“Сыграй что-нибудь из старых песен”, - сказала она. “Те, которые сделали тебя знаменитым, дорогой. Сыграй ‘Третий в толпе’. Я плачу всякий раз, когда слышу это, даже сейчас. Сыграйте ‘Третий в толпе”.
Мерсер смерил ее своим откровенным взглядом.
“Но я не хочу заставлять тебя плакать”, - сказал он и снова сыграл свою короткую незаконченную мелодию, которая начала раздражать даже железные нервы мистера Кэмпиона.
“Не так ли, дорогая? Ты милая. Тогда сыграй ‘Waiting’. ‘Waiting’ напоминает мне о счастливых солнечных днях в Кассисе. Или ‘Теперь ничего не имеет значения". "Сейчас ничего не имеет значения’ - это был чистый гений, чистый, неподдельный гений ”.