«Слава Богу, хоть этого я не убил, - выдохнул Жан, опуская меч. - Надеюсь, ногу ему как-нибудь починят».
Закинув свой щит за спину и положив меч на траву, Жан протянул противнику руку, чтобы помочь подняться. Скинув кольчужную рукавицу, Гильбер ухватился за протянутую руку. Потом ухватился и левой. С трудом встал, балансируя на здоровой ноге. По ристалищу к нему уже бежали трое слуг. На большом пальце правой руки у Гильбера красовался здоровый, почти во весь палец, синяк, а из под ногтя выступила и уже запеклась бурая кровь.
«Выходит, кольчужная рукавица была не такой уж хорошей защитой… Хотя, без неё я бы просто отрубил ему палец».
Передав Гильбера слугам, Жан подобрал с травы меч и захромал к своему месту у края ристалища. Скинув шлем и подшлемник плюхнулся на складной стул. С удивлением ощупал левую ногу. Стянул сапог:
«Я-то отчего охромел? Его удар пришелся не по ноге, а по щиту. Вон какая борозда осталась. А щит после такого удара, похоже, долбанул меня нижней кромкой по ноге вот тут, у щиколотки… Ладно, фигня. Обычный синяк. А удара я под адреналином даже не почувствовал».
На этот раз от доспехов и оружия побеждённого противника Жан отказываться не стал. Отдышавшись после боя он расслабился. Словно отпустил всё это время сжимавшуюся внутри пружину… Получается, он прошел свой отборочный бой и уже попал в восьмёрку лучших рыцарей турнира! Это оказалось несложно. До завтрашнего утра у него больше не будет боёв.
***
Жан внимательно наблюдал за остальными поединками. В половине случаев бои были пешими. Это вселяло надежду. - Многие гетские рыцари, кажется, как и он, предпочитали сражаться, стоя на собственных ногах, и влезали на коня только по необходимости, если на конный бой хотел выйти противник.
Лошади тут, даже у самых богатых бойцов, были невысокие и не очень массивные. - Ростом чуть больше, чем пони, на которых в его прошлой жизни милые девчата катали детей по городскому парку. И сёдла у этих рыцарей были без высокой луки. Таранных копейных ударов никто не проводил. Конные бойцы просто тыкали в противника копьём, держа его в одной руке, а другой рукой держась за поводья. Улучив момент они метали копьё во врага, а потом набрасывались на него, выхватив меч. Большая часть конного поединка была, по сути, состязанием в умении управлять своим конём, и почти всегда поединок заканчивался, когда один из бойцов падал наземь с седла. Поединщики старались не бить оружием в лошадей, но иногда всё-таки по ним попадали. Ги пояснил, что нет каких-то специальных правил, запрещающих убивать животных. Просто лошадь проигравшего, как и всё его снаряжение переходила к победителю, если бойцы выходили на бой верхом. А лошади у рыцарей, надо сказать, были дорогие, хорошо откормленные и выдрессированные.
Почти все знатные всадники ездили не используя стремян. У некоторых не было даже шпор, и они подгоняли лошадь просто ударяя её пятками в бока. Ги, вообще-то, тоже ни шпор, ни стремян во время езды не применял. У него на седле было привешено только одно стремя, которое он использовал, исключительно для того, чтобы взобраться на лошадь. Но потом он свешивал ноги вниз и просто сжимал ими бока своей лошади. Жан думал, что причиной тому — одноногость Ги. — Что он сунет во второе стремя, если вместо правой ноги у него ниже колена деревяшка? Но оказалось, что такая манера езды — без опоры на стремена, была тут обычным делом.
«Может именно в этом причина того, что они до сих пор не применяют таранный удар копьём? При том, что стремена-то здесь известны. Может быть для меня это шанс? — Устрою им, блин, революцию в военном деле! Введу нормальную рыцарскую конницу, с высокими сёдлами, стременами, длинными шпорами и таранными копейными ударами вместо всей этой акробатики без стремян… Конечно, сперва надо как-нибудь выиграть турнир и заделаться графом. Только бы выгорело. Ох, я тогда развернусь!.. Или не развернусь. Как показала практика, почти все мои прогрессорские идеи при попытке воплощения упираются в какие-то препятствия. Если бы всё было так просто, то кто-то и без меня уже давно бы всё это сделал…»
***
Отборочные бои закончились. Солнце клонилось к закату. Король поднялся со своего кресла на помосте и спустился вниз. Слуги подвели ему коня. Следом за королём в сёдла садились и уезжали с ристалища его знатные спутники. Король выезжал с ристалища не спеша, поджидая своих приближенных и переговариваясь с некоторыми из них. Пышная кавалькада гетельдской знати, вытянувшись в длинную колонну, направилась к центру города.
Из центра города донёсся звон гонга, напоминающий колокольный.
- Призыв на вечернюю службу в честь дня Нисхождения, - пояснил Ги. - Тебе надо ехать туда, куда направился король. В центральный собор Эймса. Возьми в сопровождающие Хельда.
- А ты?
- А я из Рика. Мне вера не позволяет слушать молитвы нечестивого епископа и вдыхать запрещённые святым Сейтилием запахи воскурений.
- Ох уж эти ваши религиозные предрассудки… Где Хельд? - спросил Жан у суетящегося рядом Лаэра.
- А пёс его знает? Наверное опять убежал искать укромное местечко, - оглядел окрестности Лаэр. - Он ведь с утра животом мается. Зуб даю, он снова не послушался твоего приказа и пил сырую воду. В новом месте! Лучше бы вино пил, ей богу! Лучше страдать от похмелья, чем от поноса.
- Тогда сопровождать меня будешь ты, - пожал плечами Жан.
- Э… Позволь мне уклониться от этой чести, хозяин. Я… Ты же знаешь, что я мунганец. Конечно, я верую в Триса, но некоторые принятые в Гетельде обряды… Я с радостью провожу тебя до храма, и дождусь у входа, но внутрь не пойду… А лучше дождись Хельда. Он гет. Тут в чести ваша, гетская вера. Эймский собор не только снаружи, но и изнутри весьма чудно украшен. Хельд, деревенщина, поди, ничего подобного прежде не видел.
- И ты туда же? - всплеснул руками Жан. - Но ты же в Тагоре каждое воскрешение отпрашивался у меня, чтобы сходишь в церковь…
Лаэр виновато улыбнулся:
- В Тагоре я хожу в свою, мунганскую церковь. Я и здесь уже заглядывал в мунганскую вчера, ближе к ночи. Она тут одна. Во-он там, у самой реки. Я поставил свечку святому Приску за успешное окончание нашего пути, и ещё одну, за твоё здоровье и за победу в боях.
- Кто мешает тебе поставить ещё одну свечку тому же самому Приску в нормальной, праведной гетельдской церкви? Это ведь тот же самый Приск, покровитель странников и торговцев. И над алтарём в соборе, наверняка тот же самый Трис. Пошли уже! Выдам тебе два со. Купишь и поставишь свечки и за своё здоровье, и за моё.
- Спаси тебя Трис за твою доброту, господин, - поклонился Лаэр. - Монеты я возьму. И свечки поставлю. Но только в своей, мунганской церкви. Прости меня ради Триса. Уже двести лет прошло, как наш, Иларский патриарх проклял вашего, Меданского патриарха и всех его епископов, а Меданский ответил ему тем же. Если я осквернюсь, во время службы вступив в проклятый собор, и, тем паче, купив у них свечи за деньги, мне потом этот грех месяц придётся отмаливать, а может и год.
«Как же это местное мракобесие утомительно! Я всё время забываю, что и тут у них была какая-то своя Великая Схизма, и, кажется, не одна. Надо потом поподробнее у Лин про всё это выспросить… И где этот чёртов засранец Хельд? Самому-то мне точно надо сейчас в собор. Если меня там не будет, это вызовет пересуды. Будь я белобрысым и бледнокожим, как Хельд, и то бы кто-нибудь спросил — отчего это я не пошел на праздничную службу вместе с королём? А с моей смуглой, чернобровой мордашкой мне и вовсе надо в лепёшку расшибиться, чтобы всем тут доказать, что я правильно, ровно так, как принято среди местной знати, верую в Триса и всех его святых, чтоб им лопнуть вместе со всеми проклинающими друг друга патриархами! Если не докажу - не видать мне Лин, как своих ушей».
Глава 4. Нисхождение
С праздничной службы Жан вышел слегка ошалевший. Прежде он ни разу не присутствовал на вечернем молебне в честь Нисхождения. Песнопения женского хора, расположенного где-то на балконе, почти под куполом собора, сами по себе были удивительны. Жан и не представлял, что тут бывает такая сильная по воздействию музыка. В прошлой жизни он был меломаном, предпочитавшим фолк-рок или классику. В этом мире ничего подобного, естественно, не было. Даже самые лучшие музыканты, которых он тут слышал, извлекали из своих инструментов лишь жалкое подобие аутентичной средневековой музыки, которую он раньше слушал на разных реконских и фолк-фестивалях. Он уже давно перестал этому удивляться и надеяться на что-то хорошее. Ведь дома он слушал лучшие из дошедших до современности старинных мелодий, да ещё и исполняемые отличными музыкантами для весьма избалованной публики. А здешняя публика была совершенно всеядна и рада любой внятно сыгранной ноте. И вдруг в соборе Эймса, как гром среди ясного неба, он услышал сложную, многоголосную полифонию почти баховского качества, исполняемую чистыми, ангельскими голосами женского хора!
Конечно, на восприятие повлияла и прекрасная акустика собора, и, в ещё большей степени, благовония. Запах издавали не только сотни пылающих ароматизированных свечей, но и специальные кадильницы, расставленные у стен. Было в их сладковатом дыме что-то, выводящее из обычного состояния сознания. В середине службы ему вдруг показалось, что тело теряет вес, и он начинает медленно подниматься, взлетать прямо туда, под купол, где в витражных стёклах играют последние отблески заката. Лики святых с настенных фресок шевелили губами, улыбались и даже подмигивали ему, а изваяние Триса, на огненном столбе возносящегося в небеса, вдруг посмотрело таким внимательным, испытующим взглядом, словно смотрел лично Трис, измеряя и взвешивая на невидимых весах все его прегрешения и помыслы.
Торжественные молитвы, приуроченные к Нисхождению Триса в этот мир, Жан как-то пропустил мимо ушей. В старомеданском языке, на котором велись церковные службы, ему ещё не все слова были понятны. Но общий посыл возглашаемых на Нисхождение молитв был, кажется, тот же, что и всегда — общение Триса с породившим его, а прежде и весь мир творцом - Элем, исцеления и прочие чудеса, совершаемые Трисом, смерти и чудесные воскрешения Триса, его смирение, человеколюбие, борьба со внутренним Зверем и со Зверем внешним — всё это он уже встречал прежде, и в церковных книгах, и в молитвах, возносимых в храмах этого мира еженедельно, каждое воскрешение. Отличалась только атмосфера, созданная здесь, в соборе при помощи таких, на первый взгляд, простых способов как музыка и одурманивающие благовония. Жан, конечно, не верил ни в какого Триса. Да и в прошлой своей жизни он не был христианином. Хотя и воинствующим атеистом не был. К любой религии относился уважительно, но, в целом, скептически. И уж если здешняя служба так пробрала даже его… Да, приходилось отдать должное местным церковникам. Они оказались настоящими мастерами своего дела. Настенные фрески, скульптурные изображения Триса и святых, и общий декор собора — всё это вызывало неподдельное восхищение, особенно на фоне царящей в окружающем мире дикости и упадка. Похоже, собор Эймса оказался, своего рода островком древней меданской цивилизации периода расцвета. Островком среди буш