получу свою степень, без тебя я схожу с ума.
никак не насмотрюсь кино.
твой увечный возлюбленный,
бенджамин черепах
НА ПРОЛОМ ЗВУКОВОГО БАРЬЕРА
гнусавый звук F–дыры неонового добра и климакс от разочаровывающих стихов матраса изгоя жилых кварталов, лапая гастролирующие трофеи и подпорный никудышник с сумкой на голове в постели с почти ровней обнаженной тени — болтливое сердце и волк неизбежной серебряной мороси угрожает чреву с разверстым ржавым прудом, бездонным, грубое пробуждение и напрочь замерзнув от мечтаний о тумане в день рождения/ в рессорной коробке печально без свечки сидя и завися от запятнавшего себя гида, ты не чувствуешь себя таким уж архиважным/ успех, ее ноздри скулят, старшие басни и зарезанные короли и вдыхай манеры свирепых пропорций, выдыхай их прямо в стекловатую грязь… страшиться убожества водянистых поветрий, гротесковых и блюющих в цветы дополнительной помощи будущему заговору и рассказывающих кошмарные истории о вчерашнем влиянии/ пусть эти голоса объединятся с агонией и колоколами и растопят сейчас же свои тысячи сонетов… пока нафталиновая женщина, белая, такая милая, усыхает на своем радиаторе так далеко и вглядывается внутрь своим телескопом/ ты будешь сидеть, мучаясь холодностью и в неочарованном чулане… облегчение тебе приносит только твой темнокожий друг с ямайки — ты нарисуешь на электролампочке рот, чтоб она могла смеяться более свободно
забудь о том, куда направляешься.
ты направляешься к трехоктавной
фантастической гексаграмме. ты увидишь
ее. не беспокойся, ты направляешься Не
собирать дикие лесные цветочки… как я
уже сказал, ты направляешься к трех
октавной титановой тантаграмме
твой маленький бельчонок,
Пети, Пшеничинка
ТЕРМОМЕТР ПАДАЕТ
оригинальная гробовщица, Джейн, с бацами и своим истеричным телохранителем Куу родом из Джерси и всегда носящим свой завтрак с собой/ со скрежетом провизжав из–за угла, они ввязывают старый бьюик в фонарный столб/ мимо шли три бакалавра, окропляя тротуар рыбой/ они просекают такое дело. первый бакалавр, Константин, тот подмигивает второму бакалавру, Лютеру, который немедленно снимает башмаки и вешает их себе на шею. Джордж Кастер IV, третий бакалавр, устав хряпать аиста, вынимает свою губную гармошку и передает ее первому бакалавру Константину, который, после перекручивания оной в некое подобие вилки, залезает в кобуру телохранителя, вытаскивает серп и заменяет его этим бесформенным музыкальным инструментом… Лютер начинает насвистывать «Пробираясь до калитки» Джордж IV испускает еле слышный смешок… все трое продолжают свой путь по авеню и сваливают остаток рыбы в контору по найму рабочей силы. всё полностью — конечно, за исключением нескольких форелей, которых они отдают даме в бюро находок/ о случившемся доложено в 15.00, температура десять градусов мороза
а говорят вам в лицо,
что вы изменились? вы
обижаетесь? вы ищете
общества? вы пухлы?
рост 135 см? если вы подходите и
являетесь полнокровным алкоголиком
католиком, просьба дать знать
УХ2–6969
спросить Уумпу
ПРЕЛЮДИЯ К ТУПОМУ КАЙЛУ
мама/ хоть я не делаю ни малейшей попытки дисквалифицировать унылую мрачную тебя. мама с безутешным пастырем на плече, брильянт за двадцать центов у тебя на пальце, я больше не играю со своей душой как с жестяною игрушкой/ теперь у меня глаза верблюда и сон на крюке… прославить твои судебные процессы было бы легче всего, но ты не королева — звук, вот королева/ ты принцесса… и я был твоею медовой землею, ты была моей гостьей и я не стану терзать тебя
«есть вопросы?»
спрашивает преподаватель, маленький
светловолосый мальчик в первом ряду
поднимает руку и спрашивает
«сколько до Мексики?»
бедная оптическая муза, известная как дядя и несущая шмат ветра и деревьев с луга и дядя такого рода, что говорит нежным шепотом «хули мули» при встрече с фермером, который говорит «вот. вот вам немножко голода.» и оттягивает к тошнотворному себе кое–какую прекрасную и тонкую работу/ торговая палата пытается сообщить музе, что миннесотский жир был из Канзаса, да и не таким уж жирным, а просто широко известным своей тяжестью, но они возводят напротив, через луг, супермаркет и это будет заботой о фермере
«кто–нибудь хочет быть чем–нибудь
неординарным?» спрашивает
преподаватель. самый находчивый пацан
в классе, который приходит в школу
пьяным, поднимает руку и говорит
«да, сер. я бы хотел быть
долларом, сер»
дадаист–метеоролог выходит из библиотеки после того, как внутри его побила кодла хулиганов/ он открывает почтовый ящик, влезает в него н засыпает/ выходят хулиганы/ они этого не знают, но в их среду проникла кодла религиозных фанатиков… вся группа озирается в поисках какой–нибудь легкой добычи… и решает заняться каким–то безработным билетером из кино одетым в одеяло и лётную пилотку/ без одной секунды четвертое июля и он не отбивается/ дадаиста–метеоролога отправляют по почте в Монако, у грейс келли рождается еще один ребенок и все хулиганы превращаются в пьяных бизнесменов
«кто может назвать мне имя
третьего президента
соединенных штатов?» девочка со
спиной, полной чернил, поднимает
руку и говорит «эрнест табб»
еще голубых пилюль папа и кулдыкни маленьких замысловатеньких пилюль/ эти фонтанирующие лебеди, ритуалы и цыплята в твоих снах — их одобрили и дали ордер на бешеный обыск да и ты, знаменитый Викинг, выхватывающий мину замедленного действия из наконечника фильтра Софии, а потом вниз по какому–то джеку дэниэлсу и выбираешься там, чтобы встретить Джеймса Кегни… раскачивающийся армадил–броненосец для твоего друга, твоей верной толпы и мона лиза у тебя за спиной… Боже ма, обожатели пекут его и как бы я хотел принести облегчение ему и почтить миром его через вены его. успокоить его. всемогущий и убить ужасного гиппопотама из его кошмара… но я не могу ни принять никакого имени мученика, ни заснуть ни в каком наслаждении застенка и устал от полости… смехотворный, мертвый ангел монополизирует мое право на голосовые связки, собирая ее овцеродителя загодя и в–дом–вводя в поминальный список. она враждебна, она древня… арета — золотая сладкая/ чья нагота — пронизывающая штука — она как лоза/ твой счастливый язык ни за что не сгноит меня
«есть ли кто–нибудь в классе, кто
может назвать точное время, когда его
или ее отца нет дома?» спрашивает
преподаватель, все
внезапно роняют карандаши
и выбегают за дверь — все, кроме,
разумеется, мальчика в последнем
ряду, того, что носит очки и
таскает яблоко
собираются сочные розы к кашляющим рукам и срывают национальные гимны! всем привет! футбольное поле объято пламенем, голубиным с аллеями, где автостопщики бродят и поджигают свои карманы, резонируя монахинями и бродягами и отказывая хилому сирийцу, буруны полуразума; неразлучные как джеки и джиллы и восковой Михаил с церковного акра, которые плачут в расцвете себя и кляпа их близнецов… пустые корабли в пустыне и постовые регулировщики на метле и плача и прицепившись к дурацкой кувалде и все тромбоны разваливаются, ксилофоны трескаются а флейтисты теряют своих ближних… пока весь оркестр, стеная, отшвыривает меры и удары сердца, пока знание того, кто на самом деле твои друзья, окупается, но также окупается и знание того, что у тебя нет никаких друзей… как окупается знание того, чего нет у твоих друзей — дружелюбнее иметь то, за что платишь
долой тебя, сэм. долой и твои
ответы. гитлер не менял
историю, гитлер БЫЛ историей/ конечно
ты не можешь учить людей быть прекрасными,
но разве ты не знаешь, что есть
сила, более могущественная, чем та, которая учит
их быть легковерными — да, она называется
проблемной силой/ они каждому назна–чают проблему/ твоя проблема в том, что ты
хочешь лучшего слова для мира…
ты не можешь убить то, что живет, и думаешь, что
никто не замечает, история жива/
она дышит/ ну, прекрати эту дребедень/
иди считай своих рыб. пора идти. кто–то
пришел укрощать мою мегеру, надеюсь, они из–влекли твое легкое успешно, привет
сестре
люблю,
Рохля, Твой
Дружелюбный Пират
МАРИЯ НА ПЛОВУЧЕЙ БАРЖЕ
в выжженной солнцем земле зима спит снежной головой на запад от кровати/ Мадонна. Мария–Храмовница. Джейн Расселл. Ангелина–Шлюха, все эти женщины, их слезы могли бы наполнить океаны. в выброшенном картонном ящике из–под холодильника дети в Пепельную Среду, день покаяния, готовятся к войне и к гению… а в это время измотанная архаичная цыганка — зевая — заливается в отрыжке, и, засекая котов и противоборствуя с тараканом размером с крысу, она едва выглядит и опускает взгляд на свою чувственную арену
дорогой клык, как оно, старина?
давно, не виделись, думаешь, чё?
собирался голосовать за голдуотера, потому что,
знаешь сам,
он пал жертвой несправедливости, но потом
я узнал об этой штуке с дженкинсом
и думаю, это немного, но оно
единственное, что срабатывает
на него, поэтому я передумал и буду голосовать
за джонсона. получил ли ты одежду, что я
послал тебе? рубашка раньше принадлежала
сэмми рукоятке, поэтому хорошенько займись
ею
до встречи
Мыш
ПЕСОК ВО РТУ КИНОЗВЕЗДЫ
странный человек, которого мы называем Просто Это просыпается и находит