– Не табак, а махорка. – Пробурчал Александр не глядя на инспектора.
Вера Дмитриевна прошла к крыльцу и села на ступеньку. Устроив на коленях красную папку, она ожидающе посмотрела на инспектора. Серый мужичок начал обходить двор. С интересом разглядывая все, на что натыкался его взгляд, он медленно продвигался в сторону сарая.
– Я вынужден буду обратиться в фабком. – Продолжал инспектор. – И не просто обратиться, а письменно ходатайствовать, чтобы вас лишили права пользования дополнительным участком. Что за пеньки у вас тут торчат?
– Я ж объяснял уже. Пеньки от старых яблонь. Выкорчевывать надо, потом можно будет сажать что-то.
– Вот видите, Александр Иванович! Вы сами осознаете, что забросили и не обрабатываете приусадебный участок. А ведь на вашей фабрике есть люди, которые все еще лишены возможности вырастить для своих нужд дополнительный урожай картофеля.
Перехватив взгляд Александра, инспектор с интересом стал наблюдать за действиями своего спутника. Серый мужичок подошел к сараю, открыл дверь и заглянул внутрь. Распахнув дверь, он зашел и через мгновение вышел из сарая. Махнув большим пальцем левой руки себе за спину, гость негромко сказал: «У него там кабанчик».
– Александр Иванович! – Улыбнулся инспектор. – Вы что же это не говорите ничего? Скрыть хотели? Вера Дмитриевна! – Серьезным тоном, направляясь к крыльцу, продолжил инспектор. – Заполняйте опросный лист. Все как в прошлом году только допишите кабанчика.
– Третьего дня в газете закон вышел. Там написано, что налог теперь с сотки брать будут. – Попытался оправдаться Александр.
– Ну, Александр Иванович! Вы грамотный человек. За публикациями в газетах следите. Знаете, что табак и махорка по разным ставкам облагаются. А того понимать не хотите, что законы не для меня пишутся, а для министерства. Пришлет мне министерство новую инструкцию – буду работать по-новому. А пока, я действую согласно тех инструкций, которые у меня имеются.
Вернувшись к воротам, серый мужичок со скучающим видом произнес:
– Александр Иваныч! Вы же сознательный советский человек? Да? Вы понимаете, что обязательные закупки сельхозпродукции исполняются безусловно? Мне не придется прибегать к спецмерам? По нормам, утвержденным для нашего района, при реализации кабанчика на мясо вы должны сдать в заготконтору тридцать пять килограмм по утвержденным государственным расценкам.
– Тридцать пять килограмм, говорите? Законы не для вас пишутся, говорите? – Александр увидел, как из дома вышла Матрена и с испуганно-удивленным видом разглядывала гостей. – Плакала твоя кофточка, Матренушка. Товарищи, вот, мяса захотели. А он, этот заморыш, вырастет на тридцать пять килограмм-то? С картошки только животы растут.
Александр твердым шагом направился в сарай. Услышав как завизжал, вечно молчащий, поросенок, Матрена прижалась спиной к двери дома, скрестив руки на груди. Александр нес поросенка, держа его за заднюю ногу. Тарасик извивался, пытаясь вырваться. Остановившись около кучи дров, Александр приподнял поросенка и спросил, глядя на мужичка в косоворотке:
– Тридцать пять?
Выдернув топор, Александр положил голову Тарасика на плаху и резко с придыханием рубанул по шее поросенка. Отскочившая голова ударилась о березовое полено. Оставив кровавое пятно на белоснежной коре, она упала на землю, прокатилась пару метров под уклон и остановилась в середине двора, направив пятачок в сторону Веры Дмитриевны и стоящего рядом с ней инспектора.
Повернувшись Александр сказал: «Вот вам ваше мясо!» и швырнул обезглавленного поросенка. Рубиновые брызги веером разлетелись по двору.
Брюки и туфли инспектора покрылись красными пятнами. Слегка наклонившись, инспектор тряс дрожащими руками штанины и повторял, как заевшая пластинка: «Что за черт?»
Вера Дмитриевна встала. Разведя в стороны согнутые в локтях руки, она смотрела то на кровоточащую шею валяющегося около крыльца поросенка, то на свои забрызганные кровью ноги и туфли, то на топор в руках Александра.
Серый мужичок невозмутимо стоял около ворот и со скучающим видом смотрел на хозяйку дома.
Матрена, закрыв глаза и сжав кулаки скрещенных на груди рук, медленно сползала по двери.
Осторожно, на цыпочках, Вера Дмитриевна спустилась с крыльца. Перешагивая через тушку, она задела ногой окровавленную шею поросенка. Истерический женский крик утонул в гудке паровоза.
Александр стоял в центре двора, держа в руках окровавленный топор, и глядя на жену, беззвучно, одними губами шептал: «Матренушка, прости! Прости, ладушка моя!»