Вот так странно, да, это все было про Анну Каренину. Причем никто тогда, ни Таня, ни я, никто не собирался заниматься Карениной. Она была так случайно упомянута в сценарии. И в этой случайно упомянутой вещи, так нежно, трогательно, естественно и нефальшиво сыгранной Таней, вдруг стало прорастать это самое зерно и проклевываться, которое через много-много лет очень непростой, очень сложной жизни закончилось тем, что и обстоятельства, и Господь Бог помогли сыграть ей эту великую роль, которая началась с уроков помахиваний Рафаила.
Анна Каренина
История с «Анной Карениной» — это особая история и в моей жизни, и в жизни Тани, и в нашей общей жизни, и в нашей общей судьбе. Потому что то, что так смешно и необязательно начиналось в фильме «Спасатель», вдруг стало огромной главой в истории нашей жизни. Мы занимались «Анной Карениной» в общей сложности лет двадцать. И кроме тех самых главных проблем, которые сформулировал Лев Николаевич Толстой в эпиграфе «Мне отмщение, и аз воздам», были еще и чисто технические, смешные проблемы. Когда мы начинали первые пробы по «Анне Карениной», это было начало 90-х годов. Я все время волновался, что Таня очень молода для этой роли и что из этой роли может уйти что-то страшно существенное и важное. Мне всегда казалось, что история и драма Анны Карениной — весь этот клубок, все это сплетение чувств — это трагедия очень зрелых, очень взрослых людей. Это совершенно не результат тех или иных юношеских заблуждений и недомыслия, которое вдруг сменилось домыслием. Ничего этого нету. Это действительно то, что случается с очень зрелыми людьми. И потом, когда снималась картина, прошло двадцать лет. И эта позиция женщины, которая понимает, что она такое в Божьем мире как женщина. Вот это очень важная вещь, она в Тане не просто проявилась, она в ней уже жила, она уже была. И это страшно важный компонент в этой истории.
Кстати, то же самое относится и к Олегу Янковскому, который тоже был в тех пробах 90-х годов. Кто-то мне говорил: «Старик, ну посмотри, как у него глаза сияют и играют. Он так уж переживать и страдать не будет». Хотя Олег мог и тогда, и всегда изобразить и сыграть все, что угодно. Тем не менее вот с этой мудростью много пожившего и много понявшего человека он был не в силах понять того, что с ним произошло. То есть это драма зрелых людей.
Другая важнейшая вещь, которую мы даже с Таней не обсуждали, которая просто явилась такой данностью, что ли… когда Таня только-только сказала первые слова от имени Анны Карениной.
Анна Каренина
Я читал лекции в Вермонте, в университете. Это было несколько лет тому назад. И картина была на диске готова, но еще не смонтирована. И меня студенты упросили ее показать. Я назначил просмотр. И вдруг я увидел в углу зала знаменитого русского князя с женой, уже такого человека преклонных лет, за которым была слава очень большого хулителя экранизаций «Анны Карениной», причем такого принципиального хулителя любых экранизаций «Анны Карениной». Я дико перепугался, увидев его в зале, и спросил: «А кто его позвал? Зачем это надо? Я же вам хотел, студентам, показать. Кто его позвал?» Они говорят: «Да, нет, это — Америка. У нас тут никто никого не зовет. Все ходят, куда они хотят, и сидят там, где они хотят. Тем более он — попечитель нашего университета. А вы не бойтесь. Он очень интеллигентный человек. Он старинный русский князь». Я говорю: «Да знаю я про этого князя. Я знаю, какая слава ходит за ним. Как он относится ко всем экранизациям Льва Толстого. И уж особенно к „Анне Карениной“». И вот мы показали «Анну Каренину». После чего этот русский князь вместе с женой подошли ко мне. И уже по его первым репликам я понял, что в принципе ему понравилось все это. Это была еще не картина, а материал к картине. Очень понравилось. И может быть, для меня это самый большой комплимент, который прозвучал за все время существования нашей «Анны Карениной».
Анна Каренина
Он сказал: «Вы знаете, меня дико раздражают все эти разговоры — а кто лучшая Анна Каренина? Вивьен Ли, или Грета Гарбо, или Софи Марсо?» Он говорит: «Что это такое? Каким же нужно быть диким и необразованным и внутренне неинтеллигентным человеком, чтобы подумать о том, что „Анна Каренина“ Льва Николаевича Толстого представляет из себя повод для бенефисов. Да никто не лучше. Все они очень плохие, потому что дело не в том, как они сыграют Анну Каренину. А дело в том, что они поймут, что им Господь Бог дал невиданное счастье произносить те слова, которые написал Толстой. Вот у вас в картине у меня было ощущение, что в роли Анны Карениной снялась сама Анна Каренина».
Очень смешно и трогательно среагировал на то, что мы снимаем «Анну Каренину», замечательный американский актер Ричард Гир, с которым и меня, и Таню долгие годы связывают дружеские и близкие отношения. Ричард Гир мне погрозил пальцем и сказал: «Учти, Сергей, учти, ты сейчас занимаешься очень серьезной вещью! Девяносто девять самых великих топ-звезд Голливуда, женщин, мечтают сыграть Анну Каренину». И он помолчал и добавил: «Правда, по-моему, ни одна из них ее не читала. Но все они точно слышали, что там какая-то история любовная, а в конце — паровоз». Что-то там про паровоз. Вот про паровоз они все слышали. И конечно, мы очень хорошо понимали. Даже когда мы шли на премьеру с Таней в Московский Дом кино и было очень много народу. И Таня говорит: «Боже мой, жара чудовищная, там, по-моему, с кондиционером что-то. Я все-таки ужасно переживаю за этих людей. Ну, как, столько народу. И потом самое главное — какой смысл все это смотреть? Ведь они же прекрасно знают, чем все дело кончится».
Когда снимаешь «Анну Каренину», хочешь не хочешь, то ты попадаешь и в сплав того, что думают про это дело девяносто девять американских топ-звезд — великих кинематографических актрис. Что что-то там такое про паровоз. И еще то, что думают все и что знают все, — это то, что нехорошо изменять мужу, иначе попадешь под паровоз.
Анна Каренина
А Таня еще все время мне говорила: «Давай серьезно поговорим про роль! Давай серьезно обсудим, что хотел Лев Николаевич». Я говорю: «Не надо никаких разговоров. Он сам не знал, чего он хотел. Он находился под обаянием, под чарами, под магией флюид, исходящих от этой женщины, которую он сам выдумал и сам изобрел. Не надо нам разговаривать и придумывать какую-то концепцию. Тут не в ней дело». Но тем не менее вот эта проклятая история, что нехорошо изменять мужу, иначе попадешь под паровоз, она сидела где-то в подсознании, в подкорке. До той поры, пока я не вспомнил и не сказал об этом Тане. Я говорю: «Таня, это картина совершенно не об измене. Это картина о любви. О том, что стоит любовь. Что стоит подлинная, настоящая любовь, если она действительно любовь. И тогда определяется ее подлинная стоимость, и она иногда измеряется целой жизнью».
Это действительно фантастический, может быть, самый прекрасный в мировой литературе, как говорил Набоков, роман о любви. И вот это чувство Таня с исключительной целомудренностью, ясностью и простотой выразила. Я не хочу и не буду произносить слово «сыграла». Я настаиваю именно на слове «выразила». Потому что, конечно, дело тут совсем не в игре.
Вообще у картины, пока она снималась, было очень большое количество людей, которые сочувствовали этому делу, хотели, чтобы все было доведено до конца и чтобы все получилось. И я, конечно, не могу без просто невероятной нежности и благодарности вспоминать огромное количество, допустим, яснополянских людей, служащих, ученых Ясной Поляны, которые помогали нам снимать. И, например, там был потрясающий номер один, который я запомнил навсегда. Мы с кем-то из смотрителей музея проходили по комнатам. Я говорю: «Вот хорошая комната. Если можно, вот здесь мы снимем сегодня вечером небольшой кусочек. Делать ничего не надо, пусть так все и стоит.
Анна Каренина
И стол, и стулья, и кувшин, и таз. Все пусть стоит на месте». А мне и говорят: «Между прочим, это комната, в которой от начала до конца была написана „Анна Каренина“». Я говорю: «Как?» Это такая маленькая-маленькая, скромная-скромная комнатушка. И я вдруг подумал, что как же это так? Значит, был какой-то период в жизни России, в жизни русских людей, в жизни человечества, когда никто не знал, кто такая Анна Каренина. И только человек, который вошел в эту комнату, нам про нее рассказал. И человека этого давно нет в этой комнате. А «Анна Каренина» до сих пор с нами, среди нас и век ее исключительно долог.
Анна Каренина
Я уже говорил о том, что было очень много трогательно сопереживающих и сочувственно относящихся к нашему замыслу людей, которые очень хотели, чтобы у нас в конечном итоге все получилось. В частности, есть вот такой, на мой взгляд, очень большой режиссер, совершенно потрясающим рисовальщик и живописец, мои товарищ по институту — Рустам Хамдамов. И вот Рустам Хамдамов в какой-то момент позвонил мне и сказал: «Сережа, давайте где-нибудь с вами повидаемся. Я хочу передать вам акварельку». И я говорю: «Конечно, Рустам. Давайте, давайте! Я обожаю все ваши работы». И вот он принес такой рулон и раскрыл. Он сказал: «Это Анна Каренина. Так как я ее себе представляю». И я передарил ее Тане Друбич. И у Тани она висит дома. И когда была премьера «Анны Карениной» в Михайловском театре в Санкт-Петербурге, этот рисунок Рустама Хамдамова был основным образом, который нас всех представлял первым зрителям картины. Это волшебный рисунок и волшебное ощущение Анны.
Анна Каренина
А Рустам очень хорошо понимает Таню и очень хорошо ощущает природу ее артистизма. Как бы совершенно со своей особой стороны. Как-то я позвонил Тане и спросил: «Ты где там?» Она говорит: «А я на „Мосфильме“ снимаюсь, у Рустама Хамдамова». — «А где?» — «В восьмом павильоне. Может быть, зайдешь». Я говорю: «Ну, я зайду, хорошо». Она говорит: «Ты зайдешь, спроси, где я». — «Ну что, я не увижу где ты?». — «Да нет. Ты ни за что меня не узнаешь, даже примерно меня не узнаешь». И я действительно зашел и не узнал…