Из прибрежного кустарника и травы на воду вслед за первыми птицами хлынули десятки гусей. Гогоча и хлопая крыльями, они сбились на озере в большую стаю. Их было здесь не меньше сотни.
Тут от берега отчалили наши лодки. И едва они стали приближаться к стае, как серая лавина гусей шарахнулась в дальний конец озера, к сетям.
Проплыв немного, птицы сделали попытку прорваться сквозь цепи идущих по берегу людей. Но это им не удалось, и вся стая ещё более стремительно понеслась в узкий заливчик, где было так спокойно и не виднелось ни одного человека…
Гребцы, изо всех сил налегая на вёсла, не отставали от стаи. Вот они вслед за птицами ворвались в залив и резко остановили лодку. Преследование кончилось. Гуси были между двух крыльев сетей и, не видя впереди никакой опасности, торопливо вылезали из озера на берег, стараясь скрыться в высокой траве.
И когда последняя птица оказалась на суше, Тульчин закричал:
— Закрывай!
Мы поспешно выдернули из вязкой почвы колья, на которых были укреплены крылья сетей и, перенеся их на новое место, замкнули круг. Стая оказалась в «пригоне».
— Приготовиться к кольцеванию! — распорядился начальник экспедиции.
Все вошли в обтянутое сетями пространство, где метались перепуганные гуси. Они шарахались от одной стенки к другой, ища хотя бы маленькую лазейку, чтобы выбраться на волю. Но нижний край сетей был плотно прижат к земле, и ускользнуть не удалось ни одной птице.
И вот когда мы начали ловить гусей, чтобы надеть им на лапки алюминиевые кольца и отпустить затем на озеро, из середины стаи вдруг поднялись на воздух две птицы. Это были обыкновенные казарки — самец и самка. Маховые перья выросли у них настолько, что они уже могли летать. Правда, летали казарки ещё довольно тяжело и чаще чем обычно махали крыльями, но они всё-таки улетели у нас из-под носа и теперь кружились над озером.
Всё это было так неожиданно, что мы на минуту прекратили кольцевание и стали следить за беглецами. Однако долго наблюдать за ними было некогда, и мы снова занялись своим делом.
В самый разгар работы я вдруг услышал над собой шум крыльев. Я быстро поднял голову и ещё не успел ничего сообразить, как летящий гусь больно хлестнул меня по лицу концами жёстких перьев и сел на землю. Вслед за ним опустилась гусыня. Обе птицы торопливо юркнули в стаю и исчезли в ней.
Это были казарки, те самые казарки, которые улетели из наших сетей!
Всё время, пока шла работа, странное поведение казарок не выходило у меня из головы. Я всё ждал, что они вот-вот снова поднимутся в воздух и улетят — теперь уже совсем… Но ни одна птица из круга больше не вылетала. Мы поймали и окольцевали всех попавшихся в «пригон» гусей, в том числе и летающих казарок.
Покончив с делом, все устало опустились на свёрнутые сети. Вокруг нас, на притоптанной траве, валялись перья, с дальнего конца озера изредка доносилось сдержанное гоготанье перепуганных гусей.
— Казарки… — проговорил наконец я, не в силах найти объяснения их странному поведению. — Что же заставило их вернуться в «пригон», к страшным для них людям?
— Они не к людям вернулись, а к стае, — ответил Иван Тульчин.
Он пососал короткую трубку, выпустил густой клуб дыма и добавил:
— Стая для них — семья, они дети её. Видно, непривычно и страшно им одним показалось. И хоть тут были люди, они всё-таки вернулись к своей семье. На миру и смерть красна!..
Прав был наш проводник или не прав, не знаю. Во всяком случае, другого объяснения никто из нас найти не мог.
Вороны
После первых осенних заморозков пчеловод Анисим с внуком Васей пошли в тайгу подыскать место для колхозной пасеки. Это было очень важное дело. За лето нароилось столько семей, что ближние луга стали малы для медосбора, и колхозники решили половину ульев перевезти на новые угодья.
Дед Анисим знал одно такое место. Много лет назад в тайге был пожар. Начался он от молнии, ударившей в сухой смолистый кедр. Стояло жаркое лето, и огонь быстро охватил громадную площадь. Лес между речкой Быстрицей и цепью топких болот выгорел дотла. Вскоре почва, обильно удобренная золой, покрылась зарослью медоносного кипрея. Трава росла так густо, что гарь казалась застеленной малиновым ковром.
Тут дед Анисим и решил основать новое отделение пасеки. Оставалось лишь выбрать площадку для ульев.
Таёжная гарь открылась перед путниками со скалистого перевала. Внизу, у подножия сопки, бурлила на камнях речка, и сверкающие брызги взлетали до мохнатых ветвей пихт. На берегу лес обрывался отвесной стеной; дальше тянулась, насколько хватал глаз, равнина, заросшая уже побуревшим кипреем.
— Вот где приволье! — воскликнул дед. — Для пасеки лучшего места не найти.
По крутому склону дед и внук спустились к Быстрице, сняли с плеч и положили на землю котомки. И в тот момент, когда Анисим приготовился набить табаком трубку, почти рядом, за кустом смородины, послышался шорох. Путники, подняв ружья, насторожённо прислушались. Шорох повторился. Кто-то медленно удалялся от людей в глубь зарослей кустарника.
Дед Анисим сделал несколько шагов вперёд, Вася последовал за ним. И тут оба, медленно закидывая за плечи ружья, остановились.
В кустах, среди разбросанных костей, понуро стоял большой ворон. Он еле держался на толстых, узловатых лапах и, чтобы не упасть, упирался в землю концами полураспущенных грязных крыльев. Ворон, по всей вероятности, был тяжело болен. Но несмотря на это, он приготовился к отчаянной борьбе с любым противником: об этом говорил свирепый блеск его острых глаз.
— Ишь ты… — озадаченно пробормотал Анисим, не ожидавший такой встречи. — Даже птица без боя умирать не хочет!
В это время из тайги вынырнул отставший пёс Дружок. Он виновато вильнул хвостом, но, увидев ворона, с лаем бросился на него. Птица угрожающе щёлкнула клювом и отступила на шаг назад, к берегу.
— Дружок, прочь! — закричали в один голос Анисим и Вася.
Но пёс не слушался и продолжал теснить ворона к речке. Птица дошла уже до самого обрыва, дальше ей пятиться было некуда, а собака всё лаяла и норовила цапнуть ворона зубами за перья.
Вася, бросив на землю ружьё, хотел поймать Дружка за ошейник. Но было поздно: ворон изловчился и клюнул собаку в морду. Пёс, жалобно взвизгнув, отскочил в сторону. А птица потеряла равновесие и упала в воду.
Волны захлестнули ворона, помчали вперёд, на шумящий перекат. Казалось, что ещё минута — и птица погибнет в пенистых бурунах.
Однако этого не случилось. Ворон высоко поднял распущенный веером хвост, и под этим «парусом» его порывом ветра прибило к другому берегу.
Когда птица выкарабкалась на отлогую песчаную косу, в воздухе послышалось тревожное карканье. Появившийся из-за сопки с какой-то добычей второй ворон покружил над речкой, потом опустился на землю к своему товарищу и начал заботливо осматривать его со всех сторон.
— Подруга, должно, — проговорил дед. — Вороны — они всю жизнь живут постоянной парой.
Анисим и Вася подняли свои котомки и зашагали возле речки. Скоро они нашли удобное для переправы место, срубили два дерева, сделали маленький плотик и переплыли на противоположный берег.
Выйдя на гарь, дед стал выбирать площадку для пасеки, а Вася задумал наловить к обеду рыбы. Накопав червей, он вытащил из кармана крючок с леской, привязал к длинной хворостине и вернулся к речке.
Не успел Анисим решить, где следует ставить избушку, а где омшаник, как до него донёсся голос мальчика:
— Дед, смотри!
Анисим огляделся вокруг, но ничего особенного не заметил.
— Перенёс! — волнуясь, кричал Вася. — Здоровый ворон перенёс через речку больного!
— Не может быть! — усомнился дед.
Прыгая через обгорелый валежник, он подбежал к внуку.
— Смотри! — показал Вася удилищем.
Обе птицы сидели на том обрыве, откуда упал в воду больной ворон.
— Вот ведь история!.. — развёл руками старик. — Расскажи мне кто об этом — ни за что не поверил бы.
— Но почему они вернулись на старое место?.. — задумчиво спросил Вася.
— Почему — понятно, — ответил Анисим. — Этот берег открытый: от врагов спрятаться нельзя, от ветра укрыться негде. А на том — очень удобно: деревья, кусты…
Старик долго смотрел, как вороны медленно уходили в лесные заросли, потом сказал:
— Великий это закон — помогать друг другу в беде.
Анисим постоял на берегу, покурил и отправился на гарь заниматься своими делами. А Вася снова закинул в воду удочку.
Вечером, когда дед и внук возвращались домой, они взяли Дружка на сворку и далеко обошли то место, где сидел больной ворон.
Ради жизни
Наблюдатель метеорологической станции Миша Соколов был молодой полярник. Он жил на далёкой северной зимовке всего несколько месяцев. И уже через две-три недели после приезда Миша решил, что, живи он в тундре хоть ещё двадцать лет, ничего нового, пожалуй, не увидит. Уж очень унылы и однообразны были эти места! Плоская серая низменность с чахлой растительностью, низкое серое небо, пенистый морской прибой, с грохотом бьющийся у береговых камней… Мало интересного!
Лишь весной, когда с юга «валом валили» перелётные птицы, тундра оживала. Кряканье, гоготанье, писк, свист сливались в шумный концерт, не умолкающий ни на минуту. Огромные гусиные стаи опускались у самой зимовки, и птицы вели себя здесь как дома, почти не боясь людей.
Это были горячие дни для орнитолога Василия Семёновича Котельникова. С ружьём, фотоаппаратом и записной книжкой он сутками бродил по тундре, наблюдая за жизнью пернатых и собирая различные коллекции. В свободное время Миша с удовольствием помогал учёному.
Однажды Миша сказал Василию Семёновичу, что хотел бы занести в свой дневник какое-нибудь интересное наблюдение, но, видимо, ничего не сможет подметить. Далеко уходить он не имеет возможности, а у зимовки всё так однообразно…
Учёный улыбнулся и ответил:
— А вы присмотритесь повнимательнее кругом. Здесь интересное на каждом шагу.