Почему Шеварднадзе тбилисскую трагедию воспринял как собственную? Думаю, не только потому, что он грузин и тбилисец. Если бы Шеварднадзе 7 апреля был в Москве, а не в Лондоне и если бы он в ночь на 8-е вылетел в Грузию, как предлагал Горбачев, побоища у Дома правительства, видимо, удалось бы избежать. Но подготовленная Никольским и подписанная Патиашвили шифрограмма от 8 апреля представляла дело так, что положение стабилизируется и страсти на площади утихают. А в это время уже раскручивался маховик военной операции, и генерал Родионов, если воспользоваться выражением министра обороны, готовился "не спать ночь".
Встретились мы и с Лукьяновым.
А потом вновь пришлось писать письмо на имя Горбачева:
"Уважаемый Михаил Сергеевич!
Комиссия по расследованию событий в Тбилиси завершила свою работу, выслушала всех заинтересованных лиц и лиц, принимавших участие в этих событиях, ознакомилась со всеми документами. Мы пришли к определенным выводам, подготовили заключение комиссии, но хотели бы еще раз встретиться с Вами, чтобы нашу комиссию не упрекали, что она не посмела потребовать у Вас соответствующих объяснений, а Вас, что Вы не дали возможности комиссии получить необходимые объяснения…"
Горбачев согласился, и встреча с ним состоялась. Было это уже в дни работы второго Съезда народных депутатов.
Беседовали около часа. Мы просили объяснить, почему Горбачев на первом Съезде неправильно назвал дату своего возвращения из Англии, когда и как его информировали о положении в Тбилиси…
Горбачев сказал, что на съезде он просто оговорился, что Политбюро по тбилисскому вопросу не собиралось. Была лишь обычная встреча в зале приемов в аэропорту. При этом он даже не мог вспомнить, кто именно информировал его о положении дел в Грузии ("то ли Чебриков, то ли Лигачев?"). Здесь же он узнал, что на всякий случай принято решение оказать Грузии помощь войсками и взять под охрану стратегические объекты и правительственные здания. Тут же Горбачев предложил Шеварднадзе и Разумовскому лететь в Тбилиси, и даже был подготовлен самолет. Но Шеварднадзе позвонил в Тбилиси Патиашвили, и тот заверил: срочности нет, обстановка разряжается.
Для сравнения – строки из стенограммы:
"ЯЗОВ. Часов так в 23.30 прилетел Михаил Сергеевич из Англии. Все встречали. После того как Михаил Сергеевич коротко проинформировал о том, как была проведена поездка на Кубу, затем в Англию, он сразу спросил, как положение у нас. О том, что происходит в Тбилиси, он был в общем ориентирован, товарищ Лигачев сказал: вот получил такую-то шифровку сегодня от товарища Патиашвили; какое решение? Было принято решение направить туда товарищей Шеварднадзе и Разумовского для того, чтобы на месте решить все проблемы. И на случай, если они примут решение ввести комендантский час, вновь будет решение направить один полк воздушно-десантной дивизии и ряд других частей для охраны общественных объектов".
Перечитаем внимательно эти строки: "…вновь будет решение…" Ясно, встречавшие умолчали о том, что внутренние войска уже переброшены в Тбилиси, а десантникам отдан приказ; и в Грузию они прибудут через несколько часов. Горбачев дал согласие на переброску войск только в том случае, если Шеварднадзе с Разумовским на месте примут решение о комендантском часе. Все с ним на словах соглашаются, но Язов "забывает" отменить уже отданный приказ. Напротив, делается все, чтобы форсировать подготовку операции и не допустить в Грузию Шеварднадзе. Таковы факты, и читатель сам может делать выводы из них.
Из стенограммы:
"ЧЕБРИКОВ. На аэродроме состоялся разговор, какие меры предпринимаются. Горбачев дал такой совет: пусть товарищ Шеварднадзе и товарищ Разумовский вылетают в Тбилиси. Но сделайте так: взвесьте, подумайте, когда лететь. Я согласен сейчас же отпустить. Но это же дело такое… Ночью шли переговоры… Мы собрались еще раз. Это было уже на следующий день в субботу (то есть 8 апреля. – А. С.). Это совещание пришлось вести мне. Мы с группой товарищей обсуждали. Взвесили все "за" и "против". Еще раз просили позвонить. Вновь разговор идет о том, что ничего не надо, стоит самолет в аэропорту, все нормально… И потому было принято решение товарищу Шеварднадзе и товарищу Разумовскому не лететь. Отложили…"
Итак, Горбачев едет на дачу отдыхать после визита на Кубу и в Англию, Лигачев скоропалительно уходит в отпуск, а заранее взведенная пружина уже отпущена, и ничто не в состоянии ее остановить.
Приближались дни отчета нашей комиссии. Настало время писать заключение и готовить доклад на съезде.
Напомню: комиссия наша была весьма разнообразная по составу, в нее входили люди очень разные и по политическим пристрастиям, и по социальному положению, да и по степени подготовки и компетентности. С одной стороны, писатели, журналисты, генералы, всемирно известные ученые, с другой – ветераны афганской войны, молодые, искренние и совершенно неопытные в подобного рода расследованиях люди. Те, кто поначалу терялся и сидел молча, потом оказал нам огромную помощь, когда надо было ехать к десантникам и убеждать их сказать правду о 9 апреля. Они же привели на заседание комиссии большую группу "афганцев", проживающих в Тбилиси, и те дали ценные показания о том трагическом воскресном утре.
Когда мы только приступали к работе, казалось, что достичь какого-то единого мнения просто невозможно. И все же наша комиссия стала единственной из всех комиссий съезда, чье заключение подписали все ее члены.
Честная работа, которой ты весь отдаешься, не оставляет времени для амбиций. Ну что общего у генерала с неформалом из народного фронта? Но если оба заняты установлением истины, если оба в равной степени делят ответственность за результат своего труда, нет уже ни генералов, ни рядовых. Они оба из одной команды, матросы одного идущего к цели корабля.
Мы были заняты поиском фактов. Проверяя, перепроверяя, сомневаясь, споря друг с другом и, наконец, убеждаясь в правоте факта, мы вырабатывали общие подходы. И отсекали все недоказуемое или недоказанное. Когда общие выводы стали очевидны каждому из нас, была сформирована редакционная группа нашей комиссии. В нее вошли писатель Борис Васильев, академик Олег Газенко, генерал Александр Голяков, профессор Александр Яковлев. К ним присоединились вскоре журналист из Литвы Витас Томкус и Хардо Аасмяэ из Таллинна.
Мы уехали за город и в пансионате "Известий" на Красной Пахре в течение десяти дней – с утра до вечера – спорили над каждым словом. Десятки и десятки раз мы переписывали заключение комиссии.
Было это так: мы поделили между собой разделы заключения, и каждый написал свой. Потом обсуждение каждой фразы, каждого слова. И – новая редакция. И вновь обсуждение. Здесь, выверяя каждый оттенок мысли, мы, как прачка воду из белья, отжимали эмоции и двусмысленности, выверяли логику и шлифовали стиль.
Я и сегодня с благодарностью вспоминаю эти дни, общение с прекрасными и высокими людьми, соавтораминашего заключения. И при нынешних разброде и смуте в обществе, при, казалось бы, взаимонеприемлемых позициях и взглядах тоже, убежден, можно найти общий язык, можно прийти к согласию и взаимопониманию. Если, конечно, все стороны честны и действительно желают достичь результата, желают служить Истине и своему народу.
ГЛАВА 3
Свободное общество – это всегда общество диалога
События в Грузии назревали давно. Как и повсюду в стране, перестройка обнажила все язвы. То, о чем раньше предпочитали молчать, стало открыто обсуждаться в печати, на радио и телевидении. Все новые и новые факты преступлений, совершенных против народа и утаенных от него за 70 с лишним лет Советской власти, не могли никого оставить равнодушными. Правда о непомерной цене, заплаченной в Отечественную войну, о ГУЛАГе, о миллионах погибших, о геноциде против собственного народа, который не имеет аналогов в истории, наслаивалась на недовольство повседневной жизнью с постоянным унижением человеческого достоинства, коррупцией, привилегиями стоящих у власти "слуг народа" от Коммунистической партии. Естественно, когда появилась возможность открыто говорить о том, о чем раньше и задумываться было не положено, то все это выплеснулось на улицы и площади.
В Грузии недовольство людей было особенно велико, а авторитет правящей коммунистической элиты был давно утрачен. Противостояние существующей власти возглавили бывшие диссиденты, в основном представители гуманитарной интеллигенции, которые взяли на вооружение национально-патриотические лозунги.
Я постоянно задавал себе тогда вопрос: а если бы в это кипящее время руководство Грузии не отсиживалось в кабинетах, вышло бы к народу – смогло бы оно найти путь к его душе? Сегодня это уже невозможно представить. Но тогда… тогда еще был запас веры, очень малый, правда, но был. И это показал ноябрь 1988 года, когда волнения в Грузии были ничуть не меньше, чем будущей весной.
Тогда, в начале ноября, в Тбилиси на территории ипподрома на митинг собралось до 30 тысяч человек. И этот всплеск политических страстей был вполне объясним. С одной стороны, союзное правительство выдало свой печально знаменитый антидемократический Указ о порядке проведения митингов, демонстраций и уличных шествий, с другой, грузин очень взволновали поправки к Конституции СССР и проблема национального языка.
Уже осенью над головами собравшихся реяли старые флаги Грузии и транспаранты: "Да здравствует независимая Грузия!", "Требуем демократической многопартийной системы!" По тем временам эти призывы воспринимались руководством республики как экстремистские и преступные.
Впервые неформальные организации Грузии серьезно заявили о себе именно тогда, в ноябре 1988 года, организовав в двадцатых числах массовую голодовку студенческой молодежи перед Домом правительства.
Начиная с 23 ноября "Меотхе даси" и национал-демократическая партия Грузии ведут непрерывную подготовку митинга-протеста, приуроченного к сессии