Мысли Ленина были прерваны вошедшим секретарем:
— Владимир Ильич, вам звонят.
— Кто — простите.
— Опять все те же. Чего-то снова не ясно им насчет вазы.
Владимир Ильич взял трубку:
— Я слушаю… Ах вот оно что! Вы бы так сразу и сказали. Сейчас вместе сформулируем. Пишете? Пишите! «Ваза не продается. Ни за пять паровозов, ни за двадцать пять. Да будет известно господину покупателю, что это бесценное сокровище…» Записали? Превосходно. Да, добавьте вот еще что: «Вазу создал гениальнейший художник современности — рабочий класс России». Теперь прочтите, пожалуйста, что у нас получилось… Так, так, так… Спасибо. У вас возражения есть? Тогда действуйте. И будем считать, что решение по данному вопросу принято.
Пельмени
— Владимир Ильич, пришли бы вы к нам в воскресенье, — сказал неожиданно в конце телефонного разговора старый знакомый Ленина Николай Матвеевич Степанов. — Очень просим. У нас ничего и никого не будет. Посидим, поговорим. Может, чайком побалуемся. Обсудим все заветные дела. Пора бы нам и на охоту нацелиться.
Ленин согласился.
— Посидеть, помечтать часок-другой не мешает. И Наденьку сагитирую. Одним словом, ждите! Только, ради бога, никаких чаев. Это твердо, обещаете?
Несмотря на строгое предупреждение, забегала, засуетилась жена Николая Матвеевича, заволновался и сам хозяин.
— Он когда-то страсть как пельмени любил. Настоящие сибирские, морозцем сбитые. Помнишь?
— Помнить-то помню, только…
— Барахолка рядом.
— Ну и что? Серебра у нас с тобой сроду не было, а за тряпки наши ничего не дадут — одно старье.
— Что бы такое все-таки придумать?
Начали Степановы вместе перебирать сундук. На самом дне его чудом сохранилась беличья муфта Веры Спиридоновны — та самая, которую подарил ей Коленька в годовщину их свадьбы. С тех пор прошло много лет, но муфта выглядела еще прилично. Переглянулись старики, повертели ее в руках и понесли на Сухаревку.
Так в доме нежданно-негаданно появились мука и мясо. Для полной удачи надо было бы раздобыть еще хоть несколько капель уксуса и головку лука, а говядину провернуть через мясорубку пополам со свининой, но и так пельмени получились отменными.
Стали ждать гостей, а те, как на грех, запаздывали.
Николай Матвеевич каждые пять минут взбирался на подоконник, через форточку запускал руку за обе рамы, где подвешенные в белом мешочке пельмени погромыхивали на ветру, замороженные по всем правилам.
— Настоящие сибирские! Первый сорт!
Как раз за этим занятием и застал его Ленин.
— Эй! Что это вы там делаете? — еще со двора крикнул Владимир Ильич.
Когда гости вошли, пельмени уже беззвучно перекатывались в крутом кипятке, приправленном перцем.
В давно не топленной квартире пельменный дух распространился мгновенно. Первым уловил его Владимир Ильич.
— Наденька, а нас с тобой, кажется, предали.
— Не предали, а решили порадовать, — из-за фанерной перегородки поправила его смущенная хозяйка.
— Нет, нет, именно предали. Мы ведь с Николаем Матвеевичем условились — никаких угощений. Если б я знал, не пришел бы, честное слово.
Владимир Ильич, натыкаясь на стулья, нервно расхаживал по тесной комнате.
— Сибирские, — торжественно возвестила Вера Спиридоновна, появившись в дверях с пышущей паром кастрюлей.
— Я уже учуял, что сибирские, но откуда? Из каких закромов?
Когда на шумовку упали первые пельмени и Ленин, наклонившись, увидел, что сделаны они из белой, ослепительно белой муки, он даже зажмурился, и щека его перекосилась, как при зубной, нестерпимой боли.
Глянув на Степановых, он сказал как-то глухо и тихо, но совершенно отчетливо:
— Ну вот что, дорогие хозяева. Сердитесь на меня или не сердитесь, я эти пельмени есть не буду. Да, да! Не знаю, у кого как, а у меня они в горле застрянут. До свидания. Решение принято единогласно, — уже с порога обернулся он, крепко взяв под руку Надежду Константиновну, — обжалованью не подлежит.
…Утром в понедельник Ленин пришел на работу мрачный, каким его уже давно не видели. Одного за другим вызвал к себе всех товарищей, в той или иной мере ответственных за борьбу со спекуляцией. Всем надавал срочных и сверхсрочных заданий, а под конец строго-настрого предупредил:
— Проверять буду сам. Рабочие пухнут с голоду, а господа с барахолок благоденствуют и жиреют.
Когда вызванные работники, записав полученные распоряжения, разошлись, Ленин попросил соединить его с Николаем Матвеевичем.
Пока секретарь накручивал урчащую ручку аппарата, Ильич, как бы разговаривая сам с собою, сказал задумчиво и уже совсем нестрого:
— Надо помириться со стариками. Они-то мало в чем виноваты. Честные, хорошие люди.
Ленин не хотел было напоминать Степанову о случившемся, но как-то само собой получилось, что разговор с первых же слов завязался вокруг вчерашнего.
— Николай Матвеевич! — говорил Ленин. — А об охоте мы так и не условились? Может, двинемся в следующее воскресенье, а? Вот убьем медведя, тогда я к вам на пельмени сам напрошусь, а Сухаревку презираю и ненавижу! Слышите? Пре-зи-раю! Так и передайте Вере Спиридоновне от нас двоих.
— Так и передам, Владимир Ильич.
Мяч с золотым пояском
Людей, идущих на прием к Ленину, как всегда, было много, и секретарь едва успевал «регулировать движение».
— Товарищ Соколова, это вы из Сибири?
— Из Сибири. У меня срочный вопрос.
— Проходите, Владимир Ильич о вас уже спрашивал.
— Товарищ Васильева, вы опоздали, вам придется подождать.
— Подожду, если надо.
— А вы, ребята, куда? — обратился секретарь к трем странного вида посетителям, в нерешительности остановившимся на пороге.
— К Ленину, — подавшись вперед, ответил один из них, вихрастый, на вид чуть постарше своих приятелей. — Он велел нам прийти в пять часов.
Секретарь, пожав плечами, поднес поближе к настольной лампе раскрытый блокнот.
— В пять, говоришь? Верно, в пять, но только не сегодня, а завтра.
— Мы завтра не можем, — за всех ответил тот же парнишка. — Сейчас пропустите… Ну пожалуйста…
В эту минуту дверь кабинета отворилась и вышел Ильич. Он удивленно глянул на ребят.
— Как?! Вы уже здесь?! Я отлично помню, мы условились на восьмое.
— У нас восьмого дела…
Ленин развел руками.
— Ну раз так, заходите, что же с вами поделаешь.
Владимир Ильич окинул извиняющимся взглядом сидящих в приемной людей.
Оказавшись в кабинете Ленина, ребята вдруг оробели, а Ильич, устало опустившись в кресло, спросил:
— Рассказывайте, что за дела.
— У нас будет сбор. — Вихрастый достал из кармана листок с записями.
— Сбор? Какая повестка? — глаза Ленина сощурились.
— Чего?
— Я хочу знать, о чем на сборе говорить будете.
— Мы к Октябрьской годовщине готовимся, Владимир Ильич.
— Вот это молодцы! Что решать собираетесь?
— Подарки для бедных готовим.
— Для бедных?
— Да, для детдомовцев.
Ленин пристально поглядел на мальчишек. Худые, бледные, стояли они перед ним. Латаные отцовские пиджаки и гимнастерки неуклюже сползали с детских плеч.
Вчера, когда Ленин только познакомился и разговорился с ребятами, все это не так резко бросилось ему в глаза. Он подошел к ним в тот момент, когда они, забыв обо всем на свете, гоняли мяч по осенним лужам. Больше всего поразило его даже не то, что игра была не по сезону. Впервые в жизни видел он такой футбольный мяч — маленький, черный, взъерошенный, как мокрый щенок. Ильич не удержался от недоуменного вопроса:
— Ну и как? Удобно играть в такой мяч?
Не менее откровенным был и ответ:
— Что вы! Разве это мяч!..
Ленин в задумчивости постоял немного возле прекративших игру ребят, потом спросил:
— Живете далеко?
— Здешние мы, кремлевские, — сказал самый рослый из футболистов.
— Значит, соседи? Отлично. Ну а раз соседи, тогда вот что. Приходите ко мне послезавтра часов… часов в шесть, а еще лучше в пять. Придете?
— А зачем? — удивленно спросил один из парнишек.
— Познакомиться хочу с вами поближе. Живем рядом, а совсем друг друга не знаем.
— Мы вас знаем…
— А если знаете, тем более! Приходите обязательно. Только не опаздывайте, я люблю точность.
— Точно придем, у Славкиного отца часы есть. — Все посмотрели на самого маленького, особенно продрогшего футболиста…
— То, что пришли на целые сутки раньше, даже хорошо! А вот с этим как быть? — Ленин не отрываясь глядел на тонкие ребячьи, полу-босые, конечно, отчаянно замерзшие ноги и молчал. — Значит, подарки решили собирать для самых бедных?
— Сегодня начали, Владимир Ильич. Уже пошли по квартирам.
— И Слава пошел? — спросил Владимир Ильич, не увидев в числе пришедших самого маленького из ребят.
— И Славка.
— Сколько же лет ему, вашему великану?
— Он почему-то не растет, Владимир Ильич, а ему лет много.
— Сколько же все-таки?
— Одиннадцать уже. Скоро будет.
— Да, конечно, — согласился Владимир Ильич, — совсем взрослый человек. А главное — сознательный.
После этих слов Ленин поднялся из-за стола, подошел к книжному шкафу.
— Ну а теперь получайте мой скромный подарок вашей команде.
Застекленная дверца распахнулась — к ногам ребят выкатился новенький, перехваченный золотым пояском красно-синий мяч.
— Тоже не футбольный, — сказал Ленин, — но играть, по-моему, можно. Что скажут крупнейшие специалисты?
Ребята восторженно смотрели на мяч и молчали.
— Ну, смелей, смелей! — воскликнул Владимир Ильич, поднял и высоко подбросил мяч.
Только после этого три пары детских рук сплелись на новеньком мяче.
— Ну, а теперь ступайте. Видели, сколько там еще народу ждет? — спросил Ленин.
— Видели.
— То-то. И еще детдомовцы хотели прийти — может, те самые, которым подарки собираете.
Вышли ребята от Ильича, частые их шаги затерялись в длинных кремлевских коридорах.