ТЕОДОРА-ХРИСТИАНА
Одноактная монопьеса с прологом и эпилогом
Памяти Евгения Львовича Шварца
На сцене:
ТЕОДОР-ХРИСТИАН, он же — ТЕНЬ ученого Христиана-Теодора из пьесы Евгения Шварца «Тень». Он же — ВЕДУЩИЙ в Прологе и Эпилоге. Он же — АКТЕР в Прологе и Эпилоге, исполняющий все эти роли.
За кулисами (в спектакле не участвуют):
ВСЕ ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА пьесы Евгения Шварца «Тень». ГОЛОСА некоторых из них звучат и в нашей пьесе. Но большинство — просто подразумеваются и угадываются.
ПРОЛОГ
На авансцене перед занавесом — Теодор-Христиан. На самом деле, это еще не Теодор-Христиан, не действующее лицо нашей пьесы, а актер, эту роль исполняющий. Впрочем, он сам об этом расскажет. Мы же назовем его пока — в Прологе — Ведущим. Итак, перед занавесом — Ведущий. В руке у него книжный том с множеством закладок.
ВЕДУЩИЙ.
Добрый вечер. Вряд ли найдется сегодня человек, который не читал сказку великого датского сказочника Ганса Христиана Андерсена «Тень», верно? (Смотрит в зал; удивленно). Нет, не читали? Вы? И вы не читали? И даже вы? Странно. Что же, тогда, вы наверняка смотрели спектакль по одноименной пьесе замечательного драматурга Евгения Львовича Шварца. И уж, во всяком случае, видели экранизации этой пьесы — режиссеров Надежды Кошеверовой и Михаила Козакова. Были такие фильмы. У Надежды Кошеверовой фильм назывался, опять-таки, «Тень». У Михаила Козакова чуть сложнее — «Тень, или, Может быть, всё обойдется». И там, и там — настоящее созвездие замечательных актеров. Тоже нет? Невероятно!
Теперь Ведущий исчезает, на авансцене — Актер. Как добиться такого перевоплощения, я не знаю, но, уверен, оно вполне возможно.
АКТЕР (расстроенно).
Что же делать? А ведь я, в качестве ВЕДУЩЕГО, должен был бы начать с того, что просто назвать главного героя, роль которого досталась мне. Меня зовут — вернее, будут звать в этом спектакле — ТЕОДОР-ХРИСТИАН. Но, если вы не знаете пьесу Шварца, вам это имя ничего не скажет! (Пауза). Что же, выход один: несколько слов о том, что вы сегодня увидите. (В раздумье прохаживается по авансцене). Делать нечего. Что смогу — расскажу, что смогу — покажу. Но о чем-то вам придется догадываться самостоятельно.
Актер вновь становится Ведущим.
ВЕДУЩИЙ (раскрывает томик на одной из закладок, читает).
«... И ученый рассердился не столько потому, что тень ушла от него, сколько потому, что вспомнил известную историю о человеке без тени, которую знали все и каждый на его родине. Вернись он теперь домой и расскажи свою историю, все сказали бы, что он пустился подражать другим...» Ганс Христиан Андерсен. «Тень». Сказка. И вот еще (открывает книгу на другой закладке, читает). «Чужой сюжет как бы вошел в мою плоть и кровь, я пересоздал его и тогда только выпустил в свет». Ганс Христиан Андерсен. «Сказка моей жизни». Автобиография. (Закрывает книгу). Две цитаты из книг великого сказочника Евгений Шварц поставил в качестве эпиграфов к своей пьесе. Удивительно! Пьеса «Тень» стала единственной пьесой драматурга, которой автор предпослал эпиграфы. Целых два! И еще удивительнее то, что никто и никогда не учитывал их в постановках. Ни один режиссер ! Ни в спектаклях, ни в фильмах вы не увидите и не услышите эпиграфы, выбранные Евгением Шварцем! Допустим, вторая цитата никак не связана с сюжетом пьесы — она всего лишь проясняет отношение автора к оригиналу — сюжету Андерсена. Кстати, фраза Андерсена не имеет никакого отношения к его сказке «Тень». Но первая, первая цитата! Она ведь очень важна! Подумайте — ведь в ней Андерсен прямо говорит, что и его оригинальный сюжет — о человеке без тени, — не оригинален. Но что это за сюжет? О чем речь? И — главное — почему Евгений Шварц счел для себя необходимым упомянуть его? Что он хотел сказать этим? (Качает головою). Зря, ох, зря многочисленные постановщики отмахивались от эпиграфов. Писатели такого уровня, такого мощного интеллектуального масштаба, каким был Евгений Львович Шварц, не пишут ненужных фраз. Цитаты эти не просто важны — они чрезвычайно важны. И вы в этом убедитесь очень скоро. Как только я превращусь в главного героя — Теодора-Христиана. Ах, да! Кто такой Теодор-Христиан? Ну, как сказать... Теодор-Христиан — это тень ученого по имени Христиан-Теодор. Христиан-Теодор, приехав в некий курортный город, однажды утратил тень. По собственной инициативе. Или по глупости, которая иногда оказывается присуща даже очень умным людям. И тень, назвав себя Теодором-Христианом... вот как забавно: Христиан-Теодор и его тень Теодор-Христиан... Да, так вот, тень зажила собственной, весьма интересной жизнью, сложной и даже опасной. Впрочем, Христиан-Теодор тоже оказался в щекотливой и тоже опасной ситуации. Он едва не погиб. (Понизив голос). Между нами говоря, Теодор-Христиан приказал Христиана-Теодора казнить. За отказ того поменяться с ним местами. Короче говоря, Теодор-Христиан предложил Христиану-Теодору стать тенью Теодора-Христиана, а Христиан-Теодор почему-то отказался от такой чести. Вот за это Теодор-Христиан, уже женившийся на принцессе и ставший правителем города, приказал отрубить бывшему своему хозяину голову. Вот так просто: взять — и отрубить. Но оказалось, что, если отрубить голову Христиану-Теодору, то и Теодор-Христиан тоже лишится головы. Ничего не поделаешь: Тень есть Тень. Если у человека нет головы, то и у Тени ее нет. И наоборот, так-то. И ученого в срочном порядке оживили, и он, в конце концов, просто ушел из города. Прихватив с собой влюбившуюся в него девушку по имени Аннунциата. А Теодор-Христиан остался правителем замечательного и беззаботного города-курорта.
Ведущий (всё еще не Теодор-Христиан, он лишь собирается перевоплотиться в этого персонажа) вновь задумчиво проходит из конца в конец по авансцене. Свет прожектора следует за ним, не выпуская из освещенного круга.
(Бормочет). Так, ну, это я рассказал, об этом я сообщил, вроде бы и об этом. Ах, да!
Останавливается, говорит, постукивая указательным пальцем по книжному томику с закладками.
Оказывается — мы узнали о том совсем недавно, — Теодор-Христиан все время вел дневник, и этот дневник, эти его мемуары оказались в наших руках. Как и почему — позвольте не отвечать на этот вопрос, ибо тут имеются несколько весьма щекотливых моментов, которые неуместно излагать со сцены. Мемуары Теодора-Христиана, Тени ученого-фольклориста Христиана-Теодора, стали основой нашего рассказа. Рассказа о частной жизни Теодора-Христиана. Приступим!
Взмах руки. Книга исчезает из рук Ведущего, словно растворяется в воздухе. А сам Ведущий — собственно, он уже не Ведущий и не Актер, он уже на полпути превращения в Теодора-Христиана, — делает шаг из освещенного круга в темноту.
Исчезает. Точнее, сливается с темнотой за пределами освещенного круга. Свет на авансцене гаснет — и зажигается уже на сцене. И начинается действие.
АКТ ПЕРВЫЙ (он же — единственный)
На сцене — тронный зал дворца правителя города — Его Превосходительства Теодора-Христиана. В центре — трон с высокой спинкой. На спинке изображен герб Теодора-Христиана. Герб — два профильных силуэта, черный и белый, вырастающие из одной весьма длинной шеи. Над профилями — солнце, символические лучи которого направлены вниз, на профили. Силуэты и солнце обрамляет лента с надписью на латыни: «Impetousus et Silentium? Inklementia et Liberalis»{2}.
А еще на угол спинки, справа или слева, небрежно нахлобучена черная блестящая шляпа-цилиндр.
Справа и слева от трона — два портрета. На первый взгляд, это портреты одного и того же человека, но на одном из них — белая ленточка и надпись «Христиан-Теодор», на второй — черная ленточка и надпись «Теодор-Христиан».
По обе стороны трона, вряд — одинаковые вешалки для одежды, на которые насажены каски с «норманнскими» рожками; под касками висят автоматы. Это не просто вешалки — это стражники-гвардейцы, самая надежная охрана правителя города Его Превосходительства Теодора-Христиана.
На авансцене слева — письменный стол. На столе настольная лампа под зеленым колпаком, письменный прибор с гусиным пером в чернильнице, телефон и большая стопка листов бумаги.
На троне, развалившись, сидит Теодор-Христиан (недавний Актер и Ведущий), в скромном темно-сером костюме, с цветком черной гвоздики в петлице. В руках у Теодора-Христиана гитара.
ТЕОДОР-ХРИСТИАН, в дальнейшем ТЕНЬ (вздыхая).
Господи, как же скучно-то! Ей-богу, когда я был всего лишь тенью господина Христиана-Теодора, знаменитого ученого, собирателя фольклора и исторических курьезов, мне было куда веселее. Когда я еще не носил имя Теодор-Христиан, моя жизнь была разнообразнее, встречи неожиданнее, а развлечения — полнее. Да, я лежал у ног того самого Христиана-Теодора, в пыли и грязи, меня полоскали в лужах и сушили на песке... но иногда я становился гигантом! Я вырастал до облаков — при ярком лунном свете, в ночи полнолуния, когда хозяин мой страдал бессонницей и выходил на ночные улицы. Я крался за ним. Я забирался на верхние этажи домов! Я заглядывал в окна спален! Чего только я не насмотрелся в те времена! А сейчас (встает с трона, кладет на трон гитару, прохаживается перед строем вешалок; уныло), а сейчас — одиночество. Полное одиночество, полнейшее одиночество. О, люди не знают, что такое одиночество. Как можно быть в одиночестве, если твоя тень всегда при тебе? Ты можешь с нею спорить, беседовать, советоваться. Ты можешь разделить с нею трапезу. Ты можешь даже влюбиться в неё... то есть, в него... то есть, в собственную тень! Можешь подраться с тенью. В конце концов, у боксеров даже существует такой термин — «бой с тенью». (Вновь вздыхает). Но если ты — тень, и человека у тебя нет (а такое иногда случается), ты один-одинешенек. Вот оно, подлинное одиночество, способное довести до безумия.
Тень останавливается перед одной вешалкой. Снимает каску, придирчиво рассматривает ее.
ТЕНЬ (обращаясь к вешалке, строго).
Почему шлем нечищеный? Что за разгильдяйство? Два наряда вне очереди! (Надевает каску, встает рядом с вешалкой; отвечает, за нее, изображая проштрафившегося стражника). Да, ваше превосходительство ! Есть — два наряда вне очереди! (Снимает каску, вешает ее на вешалку; вешалке). То-то. Ну-ка, давай автомат сюда. (Снимает с вешалки автомат). И еще два наряда! Как ты посмел отдать оружие? (Вешает автомат на вешалку). Командиру передай: его превосходительство Теодор-Христиан очень недоволен дисциплиной в гвардии. Не наведет порядок — пущу на растопку бани! И его, и всех остальных. (Проходит вдоль строя, подходит к трону, на котором лежит гитара; отдаёт честь). Ваше превосходительство! (Кланяется трону). За время моего дежурства никто не пытался покушаться на вашу жизнь! Чрезвычайный и Полномочный Посол Короля сновидений просит его принять в любую удобную для вас полночь. Призрак Окровавленной Монахини благодарит за присланные ей воспоминания. Она тронута. Просит вас почтить присутствием ее фамильный склеп. Ее гроб открыт для вас всегда, в любое время дня и ночи. Лучше, конечно, ночи.
Тень вновь берет в руки гитару и садится на трон. Вздыхает, проводит рукой по струнам.
ТЕНЬ (меланхолично).
И вот так — каждый день. Тени, сновидения, призраки. Воспоминания. Игры ни во что. И ничего больше. Кто бы мог подумать, что жизнь правителя окажется вот такой. А принцесса Луиза? Катается по всему свету и только шлет телеграммы. (Берет со столика пачку телеграмм). Вот, пожалуйста. (Читает верхнюю телеграмму). «Дорогой, у меня кончились деньги, тэчэка. Париж дорогой город тэчэка. Вышли десять тысяч тэчэка. Помню о тебе тэчэка. Твоя кошечка». (Комкает, швыряет в сторону). Кошечка. Мяу-мяу. (Читает следующую). «Лондон похож на наш милый провинциальный городишко, но больше тэчэка. И дороже тэчэка. Пришли десять тысяч тэчэка. Твоя рыбка». (Комкает и эту телеграмму). Рыбка. Буль-буль. Кошечка, рыбка. Где-то еще были зайка, ласточка, курочка и мышонок. Зоопарк настоящий. Да, и медвежонок тоже. Господи, да я уже забыл, как она выглядит, эта принцесса! Ее черты кажутся мне зыбкими, дрожащими, словно ее и не было никогда. И накатывает такая меланхолия, такая печаль! И начинаешь бренчать на струнах, которые ничуть не виноваты в этом. И стонешь, выплескивая грусть на окружающих, которых, возможно, и нет вовсе. Как-то вот так... (Проводит по струнам, гитара издаёт печальный минорный аккорд). Вспоминается сразу прошлое, наплывает ностальгия...
Тень поет «Бессонный романс».
Героем притворяется изгой.
Изменчивость играет в постоянство.
В который раз очерчено пространство
Бессонницы натянутой дугой.
И в этой части мира моего
Рождается иллюзия движенья,
Зеркальные тревожит отраженья,
Не предвещая, впрочем, ничего.
И женщина испуганно глядит
Из глубины стеклянного квадрата
И думает: она ли виновата,
Что кто-то в этой комнате не спит?
Ее черты мне помнятся едва,
Ее, конечно, упрекнуть не смею,
Я не смогу и, право, не сумею
Произнести замерзшие слова,
Но все-таки... Но сигаретный дым...
Но тишина... Но тонкая граница...
Беззвучно рассыпается страница,
Придуманная временем иным.
Бессонницы натянутой дугой
В который раз очерчено пространство...
Изменчивость играет в постоянство...
Героем притворяется изгой...
После еще нескольких аккордов — возможно, не очень гармоничных, — Тень откладывает в сторону гитару. Подходит к стоящему на авансцене письменному столу.
ТЕНЬ.
Стоит только дать слабину, стоит поддаться настроению, меланхолии — и готово, весь день насмарку. А ведь надо работать, работать, работать! Меня ждут мемуары. О, это большой труд! Многие — да что там, многие — все уважаемые люди нашего города дорого дали бы за то, чтобы хоть одним глазком их прочитать. Ведь это мемуары Его Превосходительства Теодора-Христиана, Великой Тени, вставшей во главе города! Тени, понимаете? А разве для Тени могут быть секреты? Тень проникает во сны, в мысли, даже в желания. И нет никакого способа укрыться, нет никакого способа что-либо скрыть от Тени. Всё равно, что пытаться скрыть от своего зеркального отражения прыщ на носу. (Смеется). Наивные людишки! Под различными предлогами они стараются не приходить в мой дворец. Некоторые даже уехали за границу, в соседние царства. Они думают, что, чем дальше они уедут, чем большими стенами отгородятся, тем больше у них шансов укрыть от меня свою жизнь. Свои мысли. От меня! От великой и вездесущей Тени! Наивные людишки. Жалкие и смешные. Здесь (указывает на стопку листов, лежащих на краю стола), здесь, в мемуарах, я поведаю об очень многих секретах. О скрытых сторонах жизни разных знаменитостей — b о заветных мечтах простых людей. О замятых скандалах и вышедших наружу постыдных тайнах. И назову я свои мемуары скромно. Что-то вроде: «Частная жизнь Теодора-Христиана». А подзаголовок дам «Теневой театр вашей жизни». Или «Тени ваших соседей». Или еще что-нибудь этакое.
Звонит телефон. Тень берет трубку.
ТЕНЬ (нехотя).
Алло. Да. Да, Теодор-Христиан. Да, Его Превосходительство. Да, занят. Да, государственными делами. Нет, не могу. Кто говорит? (Пауза). Кто? Кто?! Христиан-Теодор?! (Вскакивает с трона). Ты?! Ты вернулся? Ты где? Где ты сейчас?! Идешь ко мне? Во дворец?! Конечно! Конечно, рад, господи! Я даже мечтать не смел, дорогой Христиан-Теодор! Жду с нетерпением. Когда? Через час? Конечно! Что? Вопрос? Задавай, пожалуйста. Я отвечу, от тебя у меня нет секретов. Почему я Превосходительство, а не Величество? Да, я женился на Луизе, принцессе-наследнице, но скромность не позволила мне объявить себя королем. Хотя многие, очень многие просили меня об этом. Уже после твоего ухода. Но — скромность, скромность! Ты-то знаешь, я всегда был скромен, я тихо и покорно лежал у твоих ног, пока ты сам... Да-да, в общем, вот так. Жду тебя, дорогой мой Христиан-Теодор, жду тебя, мой господин! Мой хозяин! (Кладет трубку). Гвардия! Через час выстроить почетный караул! (Выстраивает вешалки в две шеренги — от авансцены к трону; говорит явно возбужденно, приподнято). Ага., вот так, держать равнение, дубины стоеросовые! Смирно! Не дышать, не моргать! Стоять! (Машет рукой, улыбается). Ладно, дышите, черт с вами. Еще час можете дышать. Но не выходя из строя. Вольно.
Тень подходит к письменному столу, берет несколько исписанных листков из стопки, возвращается к трону, убирает с трона гитару, ставит ее в сторону. Усаживается удобнее на трон.
ТЕНЬ (с усмешкой).
Самое время вспомнить — как всё начиналось. (Перебирает записи на листках). Так, где тут у нас? А, вот оно, вот оно. «Всё случилось в первый же день нашего с Христианом-Теодором пребывания в этом очаровательном курортном месте. Устроившись в гостинице, той самой, в которой некогда останавливался Ганс-Христиан Андерсен, мы уже готовились ко сну, когда...»
Свет гаснет. Некоторое время голос Тени звучит в полной темноте.
«... после пустого и даже бессмысленного разговора с девушкой на соседнем балконе, я уже готов был отойти ко сну, когда человек, которого я считал братом и другом, с которым я привык делить горести и радости, солнечные дни и ненастную погоду...»
Луч прожектора освещает участок авансцены. Край кровати, прикроватный коврик. Тень лежит на коврике, дремлет. В темноте звучат голоса Принцессы и Христиана-Теодора.
ГОЛОС ПРИНЦЕССЫ.
«До свидания, Христиан-Теодор, милый. Не улыбайтесь! Не думайте, что вы ловко обманули меня. Нет, не огорчайтесь... Я говорю это просто так... Когда вы сказали так вот, вдруг, прямо, что любите меня, мне стало тепло, хотя я вышла на балкон в кисейном платье».
ГОЛОС ХРИСТИАНА ТЕОДОРА.
«Тень, моя добрая, послушная тень! Ты так покорно лежишь у моих ног. Голова твоя глядит в дверь, в которую ушла незнакомая девушка. Взяла бы ты, тень, да пошла туда к ней. Что тебе стоит! Взяла бы да сказала ей: «Все это глупости. Мой господин любит вас, так любит, что все будет прекрасно. Если вы царевна-лягушка, то он оживит вас и превратит в прекрасную женщину». Словом, ты знаешь, что надо говорить, ведь мы выросли вместе... {3}»
Тень поспешно поднимается, оглядывается по сторонам и одним прыжком исчезает в темноте. Вспыхивает свет.
Вновь на сцене тронный зал с двумя рядами вешалок-стражников. Тень сидит на троне, с листками воспоминаний в руке.
ТЕНЬ (растроганно, с улыбкой).
Вот так всё и началось. Аннунциата, та самая девушка, влюбившаяся в Христиана-Теодора, изо всех сил пыталась не допустить его встречи с принцессой Луизой.
ГОЛОС АННУНЦИАТЫ (за сценой).
«Не смотрите на эту девушку. Позвольте мне закрыть дверь на балкон. А вдруг эта девушка Принцесса? Тогда что? Что вы будете делать тогда?»
ТЕНЬ (также).
Но что такое робкая влюбленность юной горничной по сравнению с железной волей ученого? И, тем более, со мною, его верной — ха, ха, ха! — Тенью? Впрочем, я тогда еще был молод, неопытен и, главное, растерян. А главное — что греха таить, — несколько уязвлен. (Передразнивает Христиана-Теодора). «Мой господин»! Господин, скажите, пожалуйста! (Без улыбки, мрачнея с каждым словом). Тот, кого я считал другом, можно даже сказать — братом, так отнюдь не считал. Он, оказывается, был уверен, что он — мой господин, мой хозяин. Кто же, в таком случае, я? Слуга, раб? Ничтожество у ног Христиана-Теодора? Говорящее орудие, как говорили в древнем Риме? На этот вопрос у меня не было ответа. (Пауза). Вот так всё и началось. (Пауза). Так началось. (Пауза). Так.
Тень подбрасывает вверх исписанные листы, некоторое время следит за тем, как они падают на пол. После этого, прихватив гитару, идет к письменному столу. Ставит гитару к столу, сам садится.
Берет в руки перо, пишет. Откладывает перо, берет исписанный лист, читает.
ТЕНЬ.
«Важную роль в моей дальнейшей жизни сыграла неожиданная встреча. Это случилось в самом начале моей общественной деятельности, я еще не успел провести основные намеченные реформы. И вот однажды ко мне на приём записался приезжий. Я привык к просителям, их всегда было великое множество. И среди них, конечно же, хватало приезжих — все-таки, курорт, модный курорт. Что интересно — просителей всегда было четное количество — ведь каждый проситель, знает он об этом или нет, приходил ко мне вдвоем с собственной тенью. И его тень немедленно доносила мне обо всех тайных целях и неназванных желаниях просителя. Согласитесь, это ведь очень удобно!» (Откладывает листок). В тот день ко мне на прием попросился человек, записавшийся в секретариате как некий Петер Шлемиль. Петер Шлемиль. Мне это имя ничего не говорило. В тот момент, разумеется. (Берет в руки гитару). Правда, уже позднее (аккорд), после нашего знакомства (аккорд), я вспомнил, что Аннунциата, влюбленная в Христиана-Теодора, несколько раз упоминала это имя. Хотя, возможно, упоминала не она. Неважно, всё равно я не обратил на это внимание — как не обращал внимания на многое, на что следовало обратить. Потому-то я узнал некоторые важные подробности об этом человеке (аккорд) и о его истории (аккорд) гораздо позже. Но, главное, все-таки, узнал.
Тень поет «Песню о Петере Шлемиле».
Турниры, трубадуры,
Восторги и венки.
Породистые дуры,
Ликеры, коньяки.
Там канцлер развлекался,
Игру держал барон.
И кое-кто смеялся,
Народ считал ворон.
Народ считал монеты
На шляпы и манто,
И огненной кометы
Не замечал никто.
Свистел в карманах ветер,
Трубил герольд в трубу.
И только бедный Петер
Оплакивал судьбу.
Коварным кавалером
Огонь коснулся крыш.
А рядом некто в сером
Подсчитывал барыш.
Он чужд игре и лени,
Его глаза сухи.
В его карманах тени
Смиренны и тихи.
Вращаются ступени,
Игра идет быстрей.
Глядят печально тени,
Утративши людей.
За этими, за теми ль
Увяжешься — сгоришь.
Несчастный Петер Шлемиль,
Куда же ты спешишь?
Дорога-недотрога,
Не видно ей конца.
Не попросить у Бога
И не поднять лица.
Вокруг — все те же дуры,
Все те же коньяки,
Турниры, трубадуры,
Увядшие венки...
(Отставляет гитару). Когда он пришел, я сразу обратил внимание на то, что мой очередной проситель не отбрасывает тени. Я не поверил собственным глазам — ведь даже Христиан-Теодор, после того, как с присущим ему высокомерием отослал меня прочь, — даже Христиан-Теодор, повторяю, вскоре обзавелся новой тенью. Вырастил, так сказать, в собственном коллективе (смеется). Да, маленькую, да, робкую, ничего не понимающую в окружающем мире. Этакая тень, пугающаяся собственной тени — каламбур, господа, всего лишь каламбур! Вернее было бы изменить эту поговорку, определить высшую степень страха как «тень, боящаяся собственного человека». Да, стоит, пожалуй, записать... (Пишет). «Боящаяся... человека...» Остроумно, да, остроумно. Кстати, я кое-чему успел ее научить, эту новую юную тень Христиана-Теодора — почему бы и нет? Но это — так, к слову... Да. Так вот, поначалу мне казалось, что это очередной нищий. Из тех бедолаг, что вечно приходили просить у меня то ли денег, то ли квартиру, то ли, может быть, пенсию. На самом-то деле, все они были совсем не нищими, они владели целым состоянием — собственными тенями. Но никто им этого не говорил. Первым, кто понял эту истину, был, к моему несчастью — или счастью ? Кто знает... Первым был Христиан-Теодор (указывает на молчащий телефон). Вот он. Остальные не знали и мучились. Мучились даже не от реальной, а от кажущейся нищеты. О, таких было много, очень много. И желания каждого мне становились известны. Раньше, чем сам проситель успевал раскрыть рот. От кого? Но я же говорю — от его тени. Тень докладывала мне немедленно, стоило мне (включает лампу, стоящую на подлокотнике трона) вот так включить свет.
Свет падает на стоящий перед столом стул. От стула падает длинная тень сидящего человека.
(Выключает лампу). Удобно, правда? (Смеется). Некоторые мои враги распространяли слухи, будто я включаю яркий свет, чтобы ослепить просителя мои подчиненного. Экие глупости! Хотя — я, разумеется, знаю, откуда эти слухи пошли. Подражание, господа, всего лишь стремление слуги подражать хозяину. Сотрудники моей службы безопасности. Им стало известно, что делаю я (включает лампу, вновь появляется тень от стула), и они стали делать то же самое. Просто они не знали причину моего поступка и придумали своё объяснение — дескать, яркий свет, во время допроса, слепит глаза, и подследственный, чтобы избавиться от неприятных и болезненных ощущений, выкладывает правду-матку. Ну, или то, что следователь позже выдает за правду-матку. Забавно, правда? (Смеется). Люди подражают Тени, стараясь объяснить своё обезьянничанье не истинными, а, как бы это сказать, теневыми причинами. «Теневые причины». Неплохо, неплохо. Это стоит записать. (Берет перо, что-то вычеркивает в рукописи, что-то записывает). «...Причины». (Откладывает перо). Так вот. С этим самым Петером, Петером Шлемилем всё случилось по-другому. Он вошел. (Указывает на кулису). Вот оттуда. Я встал ему навстречу... (Встает). Вежливость — точность теней. И усадил на стул. (Указывает на стул, стоящий перед письменным столом). Затем, как это делал всегда, включил лампу.
Тень включает настольную лампу, направляет свет на стул. Стул отбрасывает тень — но только свою тень, без сидящего человека.
Вот так! (Гасит лампу). Признаюсь, мне стало не по себе. Впервые я растерялся в присутствии просителя. К счастью, он не заметил. Иначе мне пришлось бы его арестовать и немедленно выслать из города. Так что, когда я говорю «к счастью », я имею в виду — «к его счастью». Что мне оставалось делать? (Разводит руками). Что делать... Только одно. Я вовремя вспомнил о забавном поведении моих следователей из службы безопасности. Я включил свет (включает лампу) и направил его прямо в лицо посетителю. (Направляет лампу в зал). Таким образом, он немедленно превратился в подследственного, а я, соответственно, в следователя. (Выключает лампу). Впрочем, ему и нечего было скрывать, он пришел с очень необычной просьбой. Он сказал мне: «Простите, но вы же — Тень?» Я видел, что ему страшно было спрашивать, но он, все-таки, спросил. И я постарался ему ответить так, чтобы это выглядело невинной шуткой. Я ответил: «Конечно, я Тень. Но не бойтесь, я вовсе не Тень отца Гамлета. Я не потребую от вас мести или убийства. Я вообще ничего от вас не потребую. А чего хотите вы?» И тогда он рассказал мне свою историю. Отвратительную историю о том, как маленький и очень жадный, мерзкий человечишка продал дьяволу своего самого близкого друга, единственное существо, которое не покидало его ни в горе, ни в радости. Свою собственную тень. Продал — да, за бездонный кошель, но ведь это всё равно! За какую-то ерунду, за хороший стол и удобную постель, за богато расшитый камзол и массивный золотой перстень! Правда, дьявол был щедр и предложил новую сделку: вернуть тень в обмен на душу. На мой взгляд, предложение превосходное, ведь тень — это и есть истинная душа. Во всяком случае, некоторая, но очень важная часть души. Мой подследственный ... я хочу сказать, мой посетитель не согласился. Остался и без богатства, и без тени. Но с душой. (Смеется). Душа! Выдумка поэтов, никчемная и ничтожная эфемерность, призрак, который призрачнее настоящих призраков. Я сказал: «Печальная история. Но чего же вы хотите от меня?» И он сказал: «Скажите, вам не грустно жить без своего человека?» И я ответил: «Грустно. Но такова плата за мое нынешнее положение». И он сказал: «Хотите, я стану вашим человеком?» И я уточнил: «То есть, хочу ли я стать вашей тенью?» И он ответил: «Да».
Тень вновь включает и вновь выключает настольную лампу. Несколько раз. Включает и выключает.
(Равнодушно). Тогда я приказал казнить его. И ему тут же отрубили голову. Из сострадания. Исключительно из сострадания.
Тень усаживается на трон. Снимает цилиндр, висящий на спинке трона, надевает. Достает из нагрудного кармана монокль, вставляет его в глаз. Лицо Тени приобретает надменное выражение.
(Небрежно). Ну, вот так как-то, да. Я вошел в его положение, я понял, что человеку очень трудно жить без тени. Может быть, труднее даже, чем тени жить без человека. И избавил его от такой тяжкой необходимости. Правда, для этого пришлось лишить человека и головы, но что такое остаться без головы — для того, кто остался без тени? Пустяк, не заслуживающий упоминания. Нет, этим поступком я горжусь, стыдиться его мне нечего.
Тень вешает цилиндр на спинку трона, выбрасывает монокль. Проходит вдоль строя вешалок. Их стало больше, теперь их уже восемнадцать. Собственно, теперь они стоят частоколом по обе стороны трона.
(Грустно). Даже им (указывает на вешалки), даже этим верным часовым, молчаливым и неутомимым, точным и пунктуальным я не могу доверять. Мало ли из какой древесины были они сделаны ! Мало ли что скрыто под краской! Может быть, это осина? Дерево предателя? (Останавливается). Была еще одна история, но я не хочу доверять ее даже собственным тайным мемуарам. Я, Тень, хорошо знаю, что такое мемуары. Что такое дневник. Та же тень — только не от человека, а от его слов. И вот что удивительно. Заметили, дорогой Христиан-Теодор, что тени слов разбегаются по свету куда быстрее, чем сами слова, удивительно, правда? Слова — это ведь что-то нематериальное, это тоже тени — тени мыслей. Значит, они способны разбегаться по миру со скоростью мысли, а это невероятная скорость! Но вот их тени, все эти дневники, записки, заметки — они разбегаются еще быстрее, будто тараканы от света. Не успеешь написать что-то, а на другом конце города — вжик! Об этом уже поют куплеты. Вжик! Ужасно, друг мой, просто ужасно!
Тень идет к письменному столу, садится за стол. Далее обращается к пустому стулу.
Так вот (понижает голос), дорогой Христиан-Теодор, в первый год пребывания моего в новом статусе — в должности правителя нашего города, — случилось со мною нечто странное.
Я влюбился. (Пауза). Ты удивлен? Да, влюбился, как мальчишка, как — как человек, обычный человек! Она была служанкой моей официальной супруги — принцессы Луизы. Ее звали... неважно, как ее звали. Допустим, Анна. Анна-Сюзанна. Красиво было бы, правда? Теодор-Христиан и Анна-Сюзанна. Чем не пара? Она была очаровательна. Скромна, тиха, услужлива — как настоящая тень. Конечно, я преувеличиваю, как всякий влюбленный. Но, признаюсь честно, я даже полагал, что она, возможно, и есть тень — тень Луизы. Но нет, просто она была очень хорошей девушкой. А ты же знаешь — хорошие девушки всегда похожи на тени. Во всяком случае — должны быть похожи на тени. Тот год... (Просматривает несколько исписанных страниц из стопки) . Тот год был для меня довольно сложен. Но и полезен, весьма полезен. Я ведь очень способный, я ведь твоя тень, а уж ты-то, Христиан-Теодор, ты-то личность незаурядная. Но главный опыт, который я приобрел в тот первый год моего правления, заключался в том, что люди... (Машет рукой). Люди... Люди не заслуживают доброго слова. Я-то полагал, что мерзавцами, циничными подлецами были только те, придворные, те, что немедленно признали меня своим властителем, те, что ни в чем неповинного ученого, уважаемого гостя нашего города по имени Христиан-Теодор отправили на казнь по первом уже моему слову. Ах, как я ошибался! Остальные-то были не лучше. Просто — мельче. Они обманывали туристов, они воровали у приезжих, они кричали «ура!» тем, кого ненавидели и презирали. Они радостно доносили на соседей и родственников. Причем последнее было совсем ни к чему — я-то знал всё обо всех от их же собственных теней. Да, тени гордились мною — едва после того твоего визита во дворец поползли слухи о том, кто я такой. Помнишь?
ГОЛОС ХРИСТИАНА-ТЕОДОРА (за стеной).
Тень, знай своё место!
ТЕНЬ (зябко передергивает плечами).
Бр-р, до сих пор мурашки по телу бегают, как только вспомню. И кости-суставы начинает ломить, как перед дождем. Сразу хочется лечь на пол (нехотя ложится на пол), растянутся у твоих ног (медленно, лениво потягивается) и забыть обо всем на свете (закрывает глаза). Забыть обо всем. (Вскакивает). Но — нельзя! Слишком большая ответственность на мне сейчас лежит, слишком большая. (Пауза). Ну, это так, к слову.
Тень подтягивается, садится на трон. Теперь он (она?) принимает позу всемогущего и великодушного повелителя: обе руки — на подлокотниках трона, подбородок вздернут, на губах улыбка.
Я старался быть с нею ласковым и добрым. Я стремился заменить официально-любезный тон, выработанный мною в самом начале пребывания во власти, на искренне-дружеский. И, мне кажется, у меня получалось. Она стала мне улыбаться, испуга в глазах поубавилось. В конце концов, я позволил себе признание. Я рассказал ей о своей любви. Каюсь, Христиан-Теодор, я использовал твои знания поэзии, но, уверен, ты простишь мне это невинное заимствование. Это же любовь, а не научная работа, верно? (Мечтательно). Да, я излил свои чувства — я впервые был искренним, впервые мне хотелось раскрыть душу перед человеком. Перед девушкой! И она ответила. Боже, я буквально купался в ее проникновенных словах! Как зачарованный я слушал о том, что, оказывается, она тоже влюбилась — в меня! Еще до того, как я стал правителем. Оказывается, она обратила на меня внимание, когда я поступил во дворец помощником лакея. О, Христиан-Теодор! Меня переполняли чувства. Я упал перед ней на колени. (Падает на колени; пауза). И всё кончилось. Стоя на коленях, я случайно взглянул на ее тень. Ах, лучше бы я не делал этого! Потому что тень немедленно мне сказала всё, чего я не хотел слышать и замечать. Анна-Сюзанна, моя любовь, говорила слова, которые ей придумала моя жена, принцесса
Луиза. И делала она это, чтобы у Луизы появилась возможность оставить меня и уехать заграницу. Анна-Сюзанна должна была заменить мне жену — и доносить обо всех моих поступках Луизе. И мы расстались. Я — с нею, она — со своей головой. (Встает). Сейчас, когда прошло немало времени, я порою задумываюсь — а не поторопился ли я? Что, если Луиза подкупила не служанку Анну-Сюзанну, а ее тень? Что, если тень меня обманула — по указанию Луизы? Не знаю, не знаю. Ах, если бы я не поторопился... Ах, если бы мне довелось встретиться с нею еще раз! То есть, опять увидеться с нею, словно в первый раз. Уже зная, к чему должно привести это знакомство. И объяснить ей... впрочем, ничего ей не объяснять. Например, окинуть безразличным взглядом и отвернуться. И забыть, забыть навсегда имя Анна-Сюзанна. Окатить, что называется, волной равнодушия. (Качает головой). Нет. Не получится. Не буду себя обманывать, я всё еще влюблен в эту предательницу. Да. Всё еще влюблен в неё. Тем более что она, возможно, никого не предала. Хотя, с другой стороны, зачем бы ее тень, даже по требованию Луизы, обманывала меня? Не знаю, Христиан-Теодор, не знаю. И уже никогда не узнаю.
Тень ставит к столу еще один стул, возвращается в кресло. Включает обе лампы. Оба стула теперь отбрасывают странные тени — словно на обоих стульях неподвижно сидят невидимые нам люди.
У меня были два партнера по карточным играм, два самых близких моих друга. Мистер Хайд, тень доктора Джекила (указывает на один стул), и Тень отца Гамлета (указывает на второй стул). Вот, говорят, мистер Хайд был олицетворением зла. В отличие от доктора Джекила. Но ведь это один и тот же человек! Да, Хайд был материализацией теневых сторон натуры Джекила. Но — натуры Джекила, а не чьей-то еще! Почему же все сочувствуют Джекилу и ненавидят Хайда, если это один и тот же человек? Ни одна тень не может оказаться олицетворением зла по собственной инициативе. Мы ведь — всего лишь тени, мы двойники, мы накрепко связаны с нашими людьми. Вот как Хайд. Его связь с физическим телом его хозяина Джекила была столь сильна, что когда Джекил покончил с собой, Хайд исчез. И это лишь подтверждает сказанное мною. Что до отца Гамлета (смеется), что до этого забавного призрака, о, тут всё случилось куда интереснее. На самом деле он был тенью Горацио, устроившего всю ту заваруху. Горацио же, считавший себя тенью то ли Гамлета-сына, то ли Фортинбраса, был, в действительности, сыном шута по имени Йорик. (Вытаскивает из тумбы стола череп, водружает его на стопку листов). Вот этого. Бедного Йорика! Как он тогда пел? Да-да. (Берет в руки гитару). Как-то так, кажется ...
Тень поет «Песенку Йорика».
И все-таки, мой Гамлет победил,
И, слава Богу, отомщен отец.
Офелия? Ее он разлюбил,
Но поведет наутро под венец.
Ей этой ночью грезится река,
И лилии, и брошенный венок,
А во дворце — прозрачная рука
И музыка невыстроенных строк.
А принц наденет шутовской колпак
И пальцами потянется к виску,
И может быть, завеется в кабак
Унять веселье и залить тоску.
Он выиграл — и снова проиграл.
Он победил — и снова побежден.
А во дворце готовят странный бал —
Для свадьбы — или все же похорон.
Частная жизнь Теодора-Христиана
Луна взошла, все прочее ушло.
Холодный воздух непривычно тих.
Но, все-таки, кому здесь повезло?
Молчит невеста — и молчит жених.
Дыхание испуганной весны
Теряется в колеблющейся мгле,
А во дворце толпятся чьи-то сны.
И Йорик бродит по ночной земле...
(Насмешливо). Сколько пафоса, правда? Ах, поэты, поэты... А, на самом деле, просто никого не осталось. Просто ушло всё. Или все. (Отставляет гитару, берет в руки череп). Ах, Йорик, Йорик. И ты всего лишь тень. (Череп исчезает). Да, с уходом этих друзей у меня, в общем-то, никого и не осталось. С ними я отводил душу. Мы делились сплетнями, мы передавали друг другу слухи, мы посещали самые разные места, мы играли в карты, заранее зная результат игры, зная, кто выиграет, а кто проиграет. Это ведь тоже чрезвычайно интересно — играть в игру с заранее известным финалом. (Вздыхает). Впрочем, путаницы и несуразицы в мире теней не меньше, чем в мире людей. Следует признать честно. Да что там! Ведь сам дьявол, гордо именующий себя Князь Тьмы, в сущности, робкая и зыбкая тень. И отнюдь не всемогущая, о нет. Чья? (Смеется). Догадайтесь. Князь Тьмы! Его темнейшее высочество! (Смеется). Ну какой же он князь? Такой же шут, каким был Йорик, такая же робкая тень, более всего печалящаяся о том, что разрыв между ним и его Хозяином оказался непреодолимым! Вот и ходит, покупает души, покупает тени, спекулирует и даже перепродает. Затем лишь, чтобы продлить иллюзию собственного существования. Да-да, иллюзию, на самом-то деле его нет. Он — дым, пустышка, легкое облачко на голубом небосклоне существования. (Смотрит наручные часы). Однако время бежит. Бежит, бежит. Скоро должен появиться тот, кого я ждал все эти годы. Христиан-Теодор. Ох-хо-хо, Христиан-Теодор. Долго же ты добирался. А я ведь следил за тобой. Вернее, я следил за двумя тенями — твоей юной тенью, которую я, повторяю, кое-чему научил. И тенью Аннунциаты, милой девочки, которая влюбилась в тебя с первого взгляда. Помнишь?
За сценой раздаются голоса персонажей из пьесы Евгения Шварца: Пьетро — хозяина гостиницы и отца Аннунциаты, Христиана-Теодора и Аннунциаты.
ГОЛОС ПЬЕТРО.
Она не может быть свидетельницей! Она влюблена в вас.
ГОЛОС ХРИСТИАНА-ТЕОДОРА.
Это правда, Аннунциата?
ГОЛОС АННУНЦИАТЫ.
Да, простите меня за это.
ТЕНЬ.
Да, это правда. Она в тебя влюбилась. Так же, как влюбилась в тебя Принцесса — тогда, и тоже с первого взгляда. Вернее сказать, с первого слова. Но уже со второго слова все случилось иначе. Помнишь?
За сценой раздаются голоса персонажей из пьесы Евгения Шварца: Принцессы и Христиана-Теодора.
ГОЛОС ПРИНЦЕССЫ.
Уходите прочь, вы мелкий человек.
ГОЛОС ХРИСТИАНА-ТЕОДОРА.
Что ты говоришь, Луиза?
ГОЛОС ПРИНЦЕССЫ.
Вы подписали бумагу, в которой отказываетесь от меня. Вы милый человек, но вы ничтожество! Идем, Теодор-Христиан, дорогой.
ТЕНЬ.
Ай-я-яй, Христиан-Теодор, ай-я-яй. Она отказалась от тебя, поверив моей клевете. Это была проверка, которую она не выдержала. Но ведь и ты, буквально в две минуты, разлюбил ее — едва услышав признание Аннунциаты. Помнишь? Да, я уверен, что ты помнишь это. И еще — я уверен, что ты стал очень часто об этом думать. С тех самых пор, как Аннунциата вдруг охладела к бродячей жизни с мужем-неудачником. Да-да, дорогой Христиан-Теодор. Ты был неприятно удивлен этим. А что тебя удивило? Ты, наверное, забыл, чьей дочерью была очаровательная девушка Аннунциата? Я напомню. Оценщика в городском ломбарде. А кто у нас служит в городском ломбарде? Тебе ведь говорили: оценщиками в нашем ломбарде служат людоеды. Ну вот скажи, пожалуйста, ну как можно было всерьез поверить в любовь дочери людоеда? О, да, она тебя, безусловно, любила — в жареном виде, под пикантным соусом. (Вздыхает). Ах, Христиан-Теодор, Христиан-Теодор! Я ведь знаю, почему ты вернулся. Потому что Аннунциата, твоя очаровательная возлюбленная — она бросила тебя. Бросила, да-да, я знаю это от ее тени. Она уехала, собрав вещички и не оставив тебе даже письмеца. И сейчас она гуляет то ли в Париже, то ли в Берлине, то ли в Риме. То ли в еще каком-нибудь шумном и многолюдном городе. Может быть даже, с моей женой, с той самой принцессой Луизой. И разница между ними лишь в том, что ты высылаешь своей Аннунциате гораздо меньше денег, чем я — своей Луизе. Аннунциата тебе никогда не простит бедности. Представляю себе, сколько сплетен о нас с тобой они друг другу пересказали. Если, конечно, встретились. Сколько они тогда позлословили на наш счет. На наш, дорогой Христиан-Теодор, на наш! (Садится на трон). Вот потому-то ты и вернулся в мой маленький провинциальный город, городишко. Городок. Так-то, дорогой мой Христиан-Теодор, так-то, мой двойник. И уже неважно, кто из нас оригинал, а кто — копия. Кто хозяин, а кто — слуга. Когда-то ты легко отказался от меня, словно от надоевшей игрушки, словно от ненужного пустяка. Послал с безумным поручением. И очень удивился, когда я выполнил его. Но я — я храню тебе преданность. (Пауза). И потому я сделаю то, ради чего ты вернулся. (Берет гитару). Осталось совсем недолго ждать. Совсем недолго.
Тень поет «Песню о дураке».
Разинув рот, торчит дурак,
В портале тишины.
На нем красивый синий фрак
И модные штаны.
Стоит, уставившись в зенит,
Душа за пеленой.
А тишина уже звенит
Натянутой струной.
Нелепый вид, нелепый нрав
Куда-то заведет,
Не рассмешив, не разыграв
Стоит, чего-то ждет.
Глядит на желтую луну,
И видит чей-то трон.
А тишина подобна сну,
Но все-таки — не сон.
Откуда взялся, как возник
В ограде из сердец
Мой непонятливый двойник,
Зеркальный мой близнец?
Я подойду — он не поймет
И не поймает взгляд.
А тишина его возьмет,
И не вернет назад.
Отставляет гитару. Смотрит на телефон. И тот, словно под влиянием этого пристального взгляда, начинает громко звонить. Тень медленно встает с трона, подходит к столу, снимает трубку. Слушает с неподвижным лицом. Затем, идет к трону, с трубкой в руке. Телефон волочится за ним на длинном шнуре. Тень возвращается на трон, подхватывает телефон. Ставит телефон на подлокотник. Только после этого отвечает.
ТЕНЬ (равнодушным голосом).
Пришел? Очень хорошо. Нет, вести его ко мне не надо. (Пауза). Отрубите ему голову. Прямо там, у входа. Да. (Кладет трубку). Вот и всё. Наконец-то.
Тень снимает цилиндр, выворачивает его наизнанку и таким образом надевает. Цилиндр превращается в черный колпак, полностью скрывающий голову. Теперь может показаться, что человек, сидящий на троне, лишен головы.
За кулисами громкий мелодичный звук гонга. Тень снимает вывернутый колпак. У нее (у него), действительно, больше нет головы.
ГОЛОС ТЕНИ (идущий неизвестно откуда).
Наконец-то. Наконец-то, Наконец-то.
Занавес.
ЭПИЛОГ
На авансцене, перед занавесом, в круге света, стоит Ведущий, но, может быть, и не он, а Тень. Или Теодор-Христиан. Или даже Актер. Правда, в руке у него — гитара, так что, возможно, это, все-таки, Теодор-Христиан — ведь именно Теодор-Христиан исполнял все песни в спектакле. Но, несмотря на финал, голова у него на месте. Возможно, временно. Дадим же ему исполнить и последнюю песенку. Впрочем, это не имеет принципиального значения.
ТЕОДОР-ХРИСТИАН или ВЕДУЩИЙ.
Вот и пришла пора попрощаться. Собственно, всё, что я хотел вам рассказать, я рассказал. А всё, что я хотел бы услышать, вы мне вряд ли расскажете. Потому — прощайте, господа. Только один вопрос. (Пауза). Скажите, а что вы сделали со своими людьми? Снятся ли они вам — так, как снился мне Христиан-Теодор? Нет, не отвечайте мне. Я-то знаю ответ. Ответьте себе. И — прощайте.
Теодор-Христиан поет «Песню о сновидениях».
Король сновидений выходит на сцену
В железных ботфортах и глиняной шапке.
Взбивает стихов серебристую пену
И белого кролика держит в охапке.
Он дарит зачем-то зеленую зиму,
Багровую осень, лиловое лето,
Стеклянные звезды и солнце, но это
Подобно пока театральному гриму.
А город — а город, по-прежнему, спит.
Зачем ему утро? Он негой укрыт.
А в утре — преддверье туманной беды
И темные поиски мертвой воды...
Какой-то бродяга в обличье паскудном
Стучится в закрытые двери.
В смешном одеянии, ветхом и скудном.
За ним — непонятные звери.
На улице — ливень, грохочет карета,
Кончается вечер, пустеет столица.
В холодной прихожей — то ль тень, то ль девица.
И вновь сновиденьем дымит сигарета.
А город — а город, по-прежнему, спит.
Зачем ему утро? Он негой укрыт.
А в утре — преддверье туманной беды
И темные поиски мертвой воды...
2022
Реховот