Сели за старый стол кукла и Исаак.
Что же, кому-то — смерть, ну, а кому-то — фарт.
... Вот десятка двойку кроет, туз летит к пиковой даме,
Вот валеты, друг за другом так легко скользят с ладони.
... Горожане безмятежно спят сегодня в Амстердаме,
Кто-то шепчет заклинанья в подземелье, в Лиссабоне...
Старинный пистолет...
Главная его деталь — курок с зажатым кусочком кремня и колесико с насечкой. Стоило нажать на спусковой крючок, как из кремня высекалась искра и зажигала пороховой заряд. Автор этой конструкции — Леонардо да Винчи, и это единственное его изобретение, получившее всеобщее признание при жизни изобретателя и просуществовавшее по сей день: сейчас так устроены зажигалки.
Зажигалки...
И вот — игра с самим собой,
Безумие в глазах,
Игра не с куклою — с судьбой,
Игрою правит страх,
Но есть четыре короля,
Солома, пистолет...
Игра до точки, до нуля,
И вовсе не в пикет...
Пиковый король — псалмопевец Давид,
Трефовый — суров Македонец на вид,
Бубновый — у Цезаря мощная длань,
Червовый король — Шарлемань.
Да, есть четыре короля,
И зазевалась смерть!
И черти чертят вензеля...
Гореть — иль не гореть?
Легли четыре короля...
А за окном рассвет,
Судьба, тебе благоволя,
Вернет твой пистолет.
Пиковую арфу настроит Давид,
Трефовым копьем Александр пригрозит,
Бубновый штандарт держит Цезаря длань,
Червовый огонь — Шарлемань.
Слетела искра... Взгляд померк...
Горит холщовый лоб...
И пред тобой не человек —
Сухой соломы сноп!
Ты победил, и все путём,
Решился — вышел прок:
Сгорели кукла, старый дом,
Но уцелел игрок...
... А через день в своем трактире снова
Легко раскинет карты Исаак,
О страшном приключении — ни слова:
Что дом сгорел — безделица, пустяк.
У Пименталя снова ни дуката,
Сгорели закладные, векселя,
Но шляпа щегольская не помята
И в рукаве — четыре короля:
Пиковую чашу поднимет Давид,
Трефовый лекиф Македонцу налит,
Бубновый ритон держит Цезаря длань,
Червовый бокал — Шарлемань.
И что ему богатства и хоромы,
Коль он в последний миг успел понять,
Что смерть порой — лишь кукла из соломы,
А кукле человека не подмять!
Уйдут в туман Парижи, Амстердамы,
Растает в небе призрак корабля.
... Венок ему сплетут четыре дамы,
Поднимут гроб четыре короля.
Молитву прочтет псалмопевец Давид,
Печально главу Македонец склонит,
И Цезарь поднимет приветственно длань,
Погасит огонь Шарлемань.
В 1615 году Исаак бен-Жакар купил в городке Аудеркер, расположенном в 10 км к югу от Амстердама по реке Амшель, участок земли под кладбище. Оно стало первым еврейским кладбищем в Голландии и получило название «Бейт-Хаим» — «ДомЖизни». Это название кладбище носит и сегодня. А первым человеком, чей прах упокоился именно здесь, стал искатель приключений, картежник и авантюрист дон Мануэль де Пименталь — он же Исаак бен-Жакар Пименталь. Может быть, он хотел обезопасить себя от преследований инквизиторов и после смерти.
Уйдут в туман Парижи, Амстердамы,
Растает в небе призрак корабля...
У каждого из нас — тузы и дамы,
И в рукаве — четыре короля.
И правда: что богатства и хоромы?
Когда и нам бы стоило понять,
Что смерть порой — лишь кукла из соломы,
Что смерти человека не подмять!
...Я был на кладбище «Бейт Хаим», в Аудеркере, на берегу Амшеля. Мне не повезло. Я не нашел его могилу. И, может быть, поэтому, мне все время кажется, что он не умер, а просто ушел. И где-то там, далеко-далеко, он все так же чутко прислушивается к стуку собственного сердца — даже не догадываясь, что это стучит веретено Парки, ткущей нить его странной, причудливой жизни…
Вращения минут,
Вершения судьбы,
Покачиваясь, ждут
Фонарные столбы
Ажурный трепет крон,
Допитое вино,
И, сердцу в унисон,
Стучит веретено.
Стекляшка и слеза —
Ну, что за ерунда?
Прозрачные глаза,
Соленая вода,
Шарманка и гобой,
Вчерашнее кино…
Прощаемся с тобой —
Стучит веретено.
Ну, что ж, прощай, дружок.
(Походка так легка).
Усмешка и зевок,
Холодная рука.
Разрушенный карниз,
Разбитое окно…
«Насмешка и каприз», —
Стучит веретено.
Давно погашен свет.
(Шарманка за окном).
Просроченный билет.
Состарившийся дом.
Так что же ты молчишь,
Ведь, право, все равно
Забыто все, и лишь
Стучит веретено.
МЕСТЬ ПРЕКРАСНОЙ ДАМЫ
В испанском городе Севилье, в самом сердце старого еврейского квартала, ныне носящего имя Санта-Крус, есть небольшая, на два дома, улочка с пугающим названием Калья де ла Муэрта — Улица Смерти. Причиной этого названия некогда стало жутковатое украшение одного из двух домов. Здесь, прямо над входной дверью, помещено керамическое изображение черепа. Под черепом написано: «Сусанна». Рядом — мемориальная доска с надписью, которая гласит: «На этом месте была помещена голова хозяйки этого дома Сусанны, де Шошан, прозванной Прекрасной Дамой — в связи с ее посмертной волей, в память о том, что она обрекла на мучительную смерть своего горячо любимого отца Диего».
Кострами так напугана Севилья!
Великий инквизитор Торквемада
Над городом свои расправил крылья,
Ему костры — утеха и услада.
И многие в последний раз денницу
Увидели под смертный барабан.
И среди прочих брошен был в темницу
Несчастный дон Диего де Шошан.
И дочь его, красавица Сусанна,
В накидке черной, укрывавшей плечи,
Явилась в трибунал, и как ни странно,
Сам Торквемада вышел ей навстречу.
И преклонив колени пред монахом,
В наряде скорбном, траурном чепце,
С безумною надеждою и страхом,
Она спросила о своем отце.
«Его греховность вижу я бездонной.
Бывает на причастии — и что там?
Глумится над распятьем и Мадонной
И зажигает свечи по субботам!..»
Сусанна не поверила навету:
«От юности до нынешних седин
Он верен был церковному обету,
Он оклеветан, он — христианин!
Его позор и пытка ожидают,
А клеветник прикроется личиной!
А после казни — это каждый знает —
Доносчика одарят десятиной!
О господин мой, в этом нет сомненья,
В его вину поверит лишь слепец!
Не милости прошу, и не прощенья,
А справедливости, святой отец!»
«О, дочь моя, однако ты упряма! —
сказал монах, заслышав эти речи. —
Отец твой грезит возрожденьем Храма
И по субботам зажигает свечи!
Ответь сама: ужели не причина?
Утешься же и слез пустых не лей.
Ты, может быть, наивна иль невинна,
Но дон Диего — тайный иудей.
Его не пожалеют и святые,
Его двуличье душу разъедает.
Он тайно ждет еврейского Мессию,
И по субботам свечи зажигает...
А ты живи без скорби и боязни.
Никто тебе не смеет угрожать.
Но по закону ты должна при казни
Со мною рядом у костра стоять...»
... Невеселы воскресные парады.
Тревожным утром в солнечной Севилье
Стояла одесную Торквемады
Сусанна в черной кружевной мантилье.
Произнесла легко слова пустые,
И улыбнулась раннему лучу.
Но накануне, может быть, впервые
Она зажгла субботнюю свечу...
Всё, о чем инквизитор Томмазо Торквемада говорил Сусанне, с точки зрения инквизиции, означало только одно: Диего де Шошан — иудей, крестившийся в католическую веру — тайно продолжал оставаться иудеем. С точки зрения инквизиции, такое поведение означало чудовищную ересь и подлежало суровому наказанию. А тот, кто выдал такого еретика Святому Трибуналу, в награду, действительно, получал десятину — десятую часть имущества обвиняемого.
Но почему Сусанна сочла себя виновной в мучительно смерти «горячо любимого отца Диего» ?
Ночью шорохи и вздохи тихо вторят серенадам.
В опустевшем темном доме, в доме рода де Шошана
Анфиладой пышных залов смерть и страсть проходят рядом.
С женихом своим Родриго тайно встретилась Сусанна.
Скоро тени побежали от бойницы к изголовью,
Скоро тени побежали от портала до портала.
И устав от поцелуев, опьяненная любовью,
На возлюбленного глядя, вдруг Сусанна прошептала:
«Мой отец погиб в мученьях, на костре, не в поле бранном.
Дон Диего был богатым, да богатство отобрали.
Но в темнице, перед казнью, он поведал о приданном —