Залы, залы, лестница за лестницей. Этажи друг с другом не совпадали, а некоторые коридоры откровенно нарушали законы физики. Порой двери не открывались, лестницы никуда не вели, окна смотрели в комнаты, которых иначе не найти. Одни выглядели так, словно их обитатель только что вышел, оставив раскрытую книгу на неубранной кровати. Другие – как будто в них годами никто не заходил. Стены покрыты фотографиями, набросками, страницами, вырванными из детских книг, письма и записки вываливались из ящиков на захламленные полы. В неосвещенных углах висели портреты – лица расплывчаты, как призраки в темноте.
Она видела артистов в самом конце коридора или за редкой решеткой стены в лабиринте, но снова и снова не успевала их догнать. Опять и опять она смотрела не с той стороны зеркального стекла или с балкона на лица без масок, бледно отсвечивающие вдалеке. Всякий раз, когда она натыкалась на сцену, артисты как раз уже уходили, а за ними тянулась прочь толпа. И неотступно, вечно стремясь к недостижимому крещендо, играла эта тревожная музыка.
В конце сводчатого перехода Джульетта помедлила у ручейка, что бежал по стене в железную решетку в полу, и тут услышала быстрые шаги. Явился темноволосый юноша в серой рубашке, за которым следовала толпа в масках. Джульетта шарахнулась, а он ступил в воду, прижал ладонь к стене, затем ко лбу, словно совершал обряд помазания. Затем обернулся, блестя каплями воды на лице, толпа подалась ближе, и Джульетта едва удержалась в первом ряду.
Юноша скользил глазами по лицам под масками, будто что-то искал. Когда его взгляд задержался на Джульетте, пульс у нее подскочил, внутри заискрило предвкушение. Из всеобщей ажитации было ясно, что происходит нечто важное, такое, чего стоит желать и требовать, как встреча со Странником. Напряжение раздувалось пузырем, а затем юноша повернулся и протянул руку молодой женщине рядом с Джульеттой. Женщина шагнула вперед, споткнувшись от нетерпения, и вместе с артистом исчезла в боковом коридоре, а за ними по пятам устремилась горстка отвергнутых. Прочие развернулись, пошли прочь, от разочарования поникнув плечами, и оставили Джульетту в объятиях внезапной ноющей боли.
Все здесь было почти, вот-вот, но не совсем, и ее шаги были тяжелы, когда она пошла дальше и в итоге очутилась у подножия лестницы. Нащупывая путь в темноте, она почувствовала под пальцами гладкий бархат. Отодвинув портьеру, вошла в маленькую комнату с пустыми белыми стенами – штукатурка местами осыпалась. Слева стоял шкаф, ящики выдвинуты, в них плотно упакованные рулоны кинопленки, а на дальней стене двигалось, беззвучно мерцало призрачно-тонкое, расплывчатое изображение.
Танцовщица – четкость движений и баланс классической балерины – была невыносимо знакома. К горлу снова подступил ком печали, рваный по краям. Изгиб улыбки Лунарии казался заговорщическим.
Не говори ей. Не впускай ее.
Джульетта развернулась, выскочила из комнаты и побежала вверх по лестнице. Нескончаемая музыка переливалась теперь угрожающе, и Джульетта уже не понимала, где она.
В конце концов она вновь вышла к мертвому лесу. Пригибаясь под низкими сучьями, она двинулась по тропе между деревьев и вышла из театра.
Глава 9
Спину тянуло, боль отзывалась в груди, угрожая излиться слезами.
Ты дура, нетерпеливо рявкнуло ее другое «я». На что ты надеялась?
Другой голос отозвался презрительно и резко: Вступаешь в Театральный округ под трубный глас и пение ангелов?
Джульетта вдохнула поглубже. Нет тут против нее никакого заговора. В Театральном округе никто знать не знает, что она здесь. Самообладание потихоньку вернулось, а взгляд на часы подтвердил, что встреча с Салли только через час. Она запрокинула голову к скату крыши, пытаясь сориентироваться, и зашагала туда, где вроде бы могли быть «Корабельные новости». Можно пока почитать, что еще найдется на стенах про Лунарию.
Однако улицы, как и театр, будто сговорились ей мешать и на каждом шагу подсовывали тупики и крутые повороты, которые возвращали ее туда, откуда она пришла. Свернув в мощеный переулок, она уперлась взглядом в указатель – один из немногих, что ей здесь попадались.
Килнер-стрит.
Название отозвалось слабым звоночком, и на середине улицы Джульетта замерла, уставившись на вывеску возле тяжелой деревянной двери.
Бюро регистраций Округа
Любые запросы о выдаче информации предоставляются в письменной форме и рассматриваются Советом Округа.
Через вентилятор над дверью сочился свет. Не успев подумать, Джульетта взялась за ручку, и сердце бухнуло, когда дверь открылась. В узком коридоре виднелась одна дверь. Джульетта оказалась в неопрятном офисе. Полки забиты томами в кожаных переплетах, на полу высятся шаткие башни бумаг, и все залито светом тут и там расставленных ламп. Из арочного перехода доносился шелест. Джульетта поколебалась и подала голос:
– Здравствуйте?
Тишина, а потом появился старик. По меньшей мере лет девяноста – лицо сморщенное, щеки обвисли, словно кожа стала ему велика.
Он подозрительно сощурился на Джульетту, похлопывая ладонью по груди, как будто искал очки:
– Ты кто?
– Я… Я искала архивариуса. Простите… уже поздно…
– Кого? – Рука хлопала по груди в досадливом нетерпении.
– Архивариуса Округа. Это же бюро регистраций.
– Разумеется, это бюро регистраций, – огрызнулся он. – На вывеске так и написано.
– Извините, – снова сказала Джульетта. – Просто… я хочу увидеть одну запись.
Рука старика замерла.
– Какую запись?
– Мое свидетельство о рождении.
Старик гортанно хрюкнул.
– У нас тут никаких свидетельств нет. Все и без того знают, кто они такие.
Джульетта колебалась. Если с ним согласиться, он может принять это за согласие, что ей вообще не нужен доступ к записям, но если заспорить, он может оскорбиться и не станет помогать.
Она рискнула задать вопрос:
– Если свидетельств нет, что же хранится в бюро?
Старик посмотрел на нее как на идиотку:
– Записи, разумеется. Начала, и концы, и кое-что из того, что между.
– Я ищу запись о моем рождении. В Сомерсет-хаусе сказали, что нужно спрашивать здесь.
– Как, ты говоришь, тебя зовут? – Она открыла было рот, но он нетерпеливо махнул рукой. – Сними маску.
Джульетта подчинилась, и он сощурился:
– Имя?
– Джульетта Грейс.
Он надул губы:
– Не помню, чтобы я тебя регистрировал.
– А вы можете меня помнить? – переспросила Джульетта. – Вы давно здесь работаете?
– Здесь?
– В бюро регистраций.
Старик наморщил лоб:
– В бюро регистраций?
У нее возникло неприятное подозрение. А вдруг эта сцена игралась всякий раз, когда сюда входил посетитель? Но если старик и играл роль, он уже настолько в нее вжился, что не угадаешь, где заканчивалась она и начинался он.
Джульетта не отступила:
– Когда можно вернуться и проверить записи?
– Вернуться? – сказал он. – Ты ведь уже пришла?
Затлела надежда, но Джульетта постаралась ответить как можно ровнее:
– Если бы удалось взглянуть сейчас, это бы очень помогло.
Старик насупился.
– Сомневаюсь, что тебе дозволено, – сказал он. – Нельзя тут ходить кому попало.
– А многие ходят? – Джульетта оглядела захламленный офис.
– Да и не важно, даже если бы и ходили, – сказал он не без удовлетворения. – Я-то знаю, кто здесь кто. – А потом его уверенность словно бы пошатнулась. – Раньше знал. Давно… – Лицо скривилось. – Не помню. Сказали мне, что больше во мне не нуждаются, а никого другого не прислали. Кроме того, нельзя же просто встать и уйти. Нужно знать. Я знаю Округ, и я знаю Окраины. – Он вгляделся в Джульетту. – Ты же из Округа? – А затем (сердце у нее сжалось) в его лице отразилось сомнение. – Верно же? Что-то тут нечисто. Кого-то ты мне напоминаешь, но вспомнить не могу. – Он долго молчал, потом резко тряхнул головой. – Да и не важно. Слишком давно.
Джульетта хотела крикнуть ему, что это важно, что он обязан вспомнить, но заставила себя улыбнуться:
– Так можно мне посмотреть записи?
Старик моргнул:
– Какая дата?
Джульетта назвала дату, и он пробил себе извилистый путь к двери в дальнем углу. Огибая стопки папок, Джульетта следом за ним пришла в архив, заставленный каталожными шкафами. Старик зарылся в ящик, фальшиво мурлыча себе под нос. Когда он вытянул картонную папку, страницы внутри сместились, мурлыканье оборвалось, и старик раздраженно зацыкал, ее встряхивая.
Довольный, что теперь страницы лежат ровно, он пролистал их и потряс головой:
– На эту дату ничего нет.
Внезапно похолодало.
– Должно быть. Я здесь родилась.
– Скажи-ка еще раз, как тебя зовут?
Становилось все труднее держать себя в руках.
– Джульетта Грейс.
Старик еще раз перебрал страницы:
– Нет, здесь ничего нет.
– А может… – Горло перехватило, она кашлянула и попыталась снова. – А может, это ошибка?
Он пожал плечами:
– Мало ли что происходило, а мне не сказали. – Лицо стало задумчивое. – Но эти, наверху, требуют, чтобы все делалось как положено. Округ, может, с виду и балаган, но внутри у него часовой механизм и сталь. Чтоб сильные мира сего, которые снаружи, нос не совали. – Он улыбнулся, хитро и щербато. – Совету удобно думать, что они единственные боги в небесах, но есть и другие – аж целая когорта. Так что мы всё записываем, хоть никому и не показываем.
Когда он стал закрывать папку, страницы разлетелись по полу.
– Я подниму, – быстро сказала Джульетта, когда старик начал медленно, болезненно наклоняться.
Упав на колени, она собрала бумаги неровной стопкой. Когда поднялась на ноги, взгляд уперся в одно слово.
Грейс.
Сердце Джульетты бухнуло с облегчением. Заголовок – год ее рождения, и вот ее имя, прямо на первой строчке. Старик просто пропустил.
На Паладин-стрит, Оливия, дочь Стивена Грейса, родилась…