— И этот там?! — подает голос службист. Кто это нашего соглядатая так удивил?!
Поднимает голову. На экране крупным планом болельщик с нашим флагом в левой руке, а на указательном пальце нет одной фаланги. Кричит, нет, орет так, что вены на шее вздулись. Щека расцарапана. И глаза сумасшедшие. А кто в эту минуту нормален!
Рядом с ним еще один наш болельщик. Помельче, тоже с флагом. Но этот нормальный даже слишком для такого матча. Ничего не выражающий взгляд. Как амеба, которую в школе изучали.
В диком шуме в аппаратной кто-то еще умудряется услышать телефонный звонок. Директора и здесь нашли. Но никто вокруг даже и не думает почтительно умолкнуть, пока начальник разговаривает с кем-то очень важным — с неважным секретарь бы не соединила, директора во время такого матча беспокоить не стала. Да и сам директор у аппарата вытягивается по струнке. Тараторит. Мешает ей печатать и следить за матчем одновременно.
— Нет… Нет… Не мы. Международная трансляция… Сигнал формирует съемочная бригада ФИФА. Мы только получаем отдельно картинку, отдельно звуковую дорожку от нашего комментатора. Есть не акцентировать внимание! Слушаю! Слушаю! Будет сделано!
За двадцать секунд разговора рубашку директора можно выжимать. Прилипла к спине.
— Канал связи с нашим комментатором у кого?! Передайте, не акцентировать внимание на наших болельщиках! Категорически!
Уже и за болельщиков директору досталось?! С болельщиками-то что не так?! Поддерживают как могут.
Восемь минут.
Два дня назад за такие же восемь минут после забитого пенальти родилась надежда! Еще чуть, и сравняют, а там дополнительное время, серия пенальти и… Позавчера секунда за секундой надежда таяла. Мужчины в аппаратной, почти забывшие про кофе и сигареты, на глазах серели. И зверели.
— Кретинка! — Муж швырнул протянутые ему страницы текста для эфира, который она писала, пока все только «болели». С трудом в этом дыму дышала, боролась с горечью в горле от тошноты и горечью от подступавшего поражения, но печатала текст для эфирной папки. — Чтобы я читал это?! МЫ проиграли! Дура!
Что возьмешь с мужчины, когда сборная страны потеряла шанс на, возможно, единственный в его жизни Финал Чемпионата Мира, а ему сразу после этого надо выходить в эфир и что-то говорить всей стране.
Но вышел же. Несчастный. Красивый. Прочел все, что она написала. Многие сочли, что это было достойно. И только мама конечно же сказала, что от такого зятя одни несчастья!
— Витает, как коршун над бедой.
Она сейчас одна женщина в аппаратной, полной мужчин. Похоже, за женщину ее здесь никто не считает, звезду выгнали, а ее не заметили. Сочувствуют мужу — такой популярный, зрительницы сходят с ума, под дверями телецентра дежурят, мог бы и получше себе кого-то найти, чем это безликое, плохо одетое, растрепанное существо. Или она себе все придумывает?
Пять минут.
— Не наши прокололись. Сигнал идет из Лондона, формируют организаторы. Они просто болельщика показали, безо всякой задней мысли.
За пять минут до конца матча человек в штатском кладет трубку, поворачивается к старшему коллеге, который маятником раскачивается около телевизора.
В здании одной из самых пугающих и закрытых спецслужб мира сегодня тоже смотрят футбол. Но профессиональной хватки не теряют.
— Просто болельщика?! Показали?! С ума все посходили?!
Человек-маятник пятерней треплет волосы, частички перхоти падают на ворот рубашки, пиджак он давно снял.
— Как он на стадион попал?! Куда же ты бьешь, мазила!!! Он когда о выполнении доложил?
— Вчера, двадцать седьмого июля, в восемнадцать двадцать четыре прошел условный звонок «Выполнено». Он эффективный профессионал, сами знаете.
— По плану операции этот «эффективный профессионал» когда должен был вылететь из Лондона?
— Ночным рейсом в день выполнения задания.
— Почему же сегодня весь мир видит нашего секретного агента в Лондоне?! Крупным планом?! Да еще и с нашим флагом в руках?
— Футбол, наверное, хотел посмотреть… А кто не хочет…
— Четыре минуты до конца основного времени в матче сборных Португалии и Советского Союза. Ничья. Один — один, — несется из телевизора.
Четыре минуты.
Живот свело, как от схваток во время родов. Еще чуть-чуть. Сейчас текст допишет, свисток раздастся, эфир начнется, эфир закончится, дополнительное время стартует, и можно будет убежать в туалет.
Она, конечно, не звезда. Без нарядов от лучших портных города, без шпилек и манто. После родов так и не пришла в прежнее состояние. Мать говорит, живот теперь останется навсегда, как у самой матери остался. И у бабушки. У них в роду у всех так — девочками они стройные и хрупкие, а после родов разносит. Ее не то чтобы разнесло, вроде такая же стройная, живот даже уходить стал, но не суждено…
Мать ее волнений по поводу веса не понимает: не все же ей быть голодной тощей пигалицей без форм — и взгляд остановить не на чем. Но, слава богу, теперь она замужняя дама. Повезло! Такая серая мышь, и подцепила видного мужчину, даром что мать его не любит, но что зять мужчина видный, признает. Теперь-то что переживать. Рожай себе, а не сиди днями на работе. Муж на то и муж, куда он денется!
Муж делает карьеру стремительно. Несколько лет назад они вместе оказались на телевидении на практике от университета. Она как лучшая студентка курса, он — просто как он. Главный парень на потоке. Красавец. Все всегда знали — ему дорога на телевидение! А тексты для мужа она пишет лучше, чем он. С первого его тракта, когда стало понятно, что написанное им самим ни один нормальный человек произнести не в силах. У него тогда паника началась — такой шанс, такой шанс, а он выговорить ничего не может, на каждом слове сбивается. Она села за печатную машинку, за три минуты набрала текст, встала за камеру, показывая крупно написанные сложные слова с проставленными правильными ударениями. И все получилось.
Господи! Хоть бы нам не забили за эти четыре минуты!
Мужу нужно быть уже в студии. Но даже напоминать ему сейчас страшно — заорет же. Пусть кто-то другой напоминает, если еще помнит о чем-то, кроме этих четырех минут. Но кто-то же включил лампы в студии — на первом мониторе видно, что студия уже освещена. Ведущему пора на свое место.
Три минуты.
Никто не напоминает. Муж потный, волосы взмокли, дай бог гримерше успеть хоть чуть расчесать и лаком залить. Взмокшую на спине рубашку переодевать уже некогда, но под пиджаком ее видно не будет.
Выдернула нейтральный вариант текста из печатной машинки. Повернулась к главному редактору — визировать будете? Отмахнулся. Быстро подсунула службисту. Надо же — читает, даже в такой ситуации читает, не пропуская ни слова!
Абзац. Другой. Третий… Пошла атака на наши ворота. Поднял глаза и опять опустил в текст. Читает. Но за ней исправлять ничего не надо. Она знает, что писать и чего не писать.
Жестом показала главреду на монитор с кадром пустой студии и на часы. Главред опомнился. Кричит громче комментатора в трансляции:
— В студию! Ведущий! В студию быстро! Где пиджак? Пиджак ему скорее. И текст! Где текст?
Выхватывает текст у службиста, который спешит шлепнуть разрешительную печать — не забыл не только синий карандаш, но и печать в аппаратную захватить. Текст в папку, папку в руки мужу. Нейтральный вариант про дополнительное время и продолжение борьбы за бронзовые медали…
Две минуты.
Муж кубарем слетает по лестнице из аппаратной в студию. Она с пиджаком в руках за ним.
— Трансляцию на монитор дайте! — кричит муж.
Как же две минуты не досмотреть!
Муж падает в кресло, никак не попадая левой рукой в рукав пиджака. Гримерша, она же костюмерша, в студию еще не добежала, а виновата конечно же она, жена, не так пиджак держит.
Картинка с Уэмбли на боковом мониторе. Эйсебио начинает последнюю в основное время атаку.
Минута.
Костюмерша, она же гримерша, отчаянно пудрит мужу мокрый лоб. Не глядя. Все глаза на монитор с трансляцией.
— Эйсебио. Пас Марио Коллуна. Снова Эйсебио! Команда Глорио Отто атакует!
— Вставить! Вставить им за Анголу, за Мозамбик! — кричит сбежавший со своего места осветитель!
— Восемьдесят девятая минута основного времени. Фешта приближается к воротам Льва Яшина! Эйсебио! Не дают ударить.
Сигаретка в зубах гримерши впервые прогорает больше, чем наполовину, пепел падает на эфирный стол. Успеть бы сдуть.
— Фешта! Пас на Жозе Аугушто Торриша… Гоооооооол!!!
— Гоооооол! Тооооориш!
Студия, в которой к монитору сбежались все, кто вынужден работать в такую минуту, набитая битком аппаратная, вся улица, весь город, вся страна, и все метрополии в долю секунды вскакивают! Как не вскочить!
Гол! 2:1.
Они бронзовые призеры! Португалия впервые выигрывает бронзу!
Оператор обхватил ее и кружит! Главред скачет, как первоклассник! Костюмерша висит на груди у мужа, пачкая своей красной помадой и сигаретным пеплом его эфирный пиджак — не прожгла бы! Муж выуживает из потайного кармана фляжку — откуда взял, перед матчем проверяла, а сейчас, когда пиджак несла, прощупать успела! — и залпом делает несколько больших глотков за победу!
— Сына моего будут звать Жозе Аугушто!!! Жозе Аугушто! В честь Торриша! — пятерней растрепывает только что причесанные волосы муж.
И только она, выбравшись из рук оператора, бежит обратно наверх в аппаратную, чтобы успеть за две минуты добавленного времени заменить нейтральный текст на победный, снова получить разрешительную печать службиста, распечатать для эфирной папки и положить ее на стол перед мужем.
Бежит, чтобы вдруг оступиться на крутой лестнице, покатиться по ступенькам, падая, почувствовать резкую боль, будто что-то внизу живота надорвалось.
И еще до того, как потерять сознание, понять, что бронза чемпионата мира по футболу стоит ей сына. И Жозе Аугушто родиться не суждено.