Сквозь пелену полуобморочного сна я чувствовала, как кто-то ласково и мягко щекочет мне лицо: нос, щеки и лоб. Может быть, это злой филин парит надо мной, задевая меня краешками лиловых плюшевых крыльев? А вдруг он вернулся за своей добычей и сейчас заберет эту девочку от меня и унесет ее кому-нибудь другому? Я с трудом разлепила веки, села на кроватке и испуганно уставилась в темноту. Перед собой я увидела хитрющее круглое личико кудрявой девочки, которая сияла на меня в ночи своими зелеными, как у кошки, глазами и лукаво улыбалась, растянув губы до ушей. В руке она крутила маленькое перышко, выдернутое не у филина, а, скорее всего, из подушки, и щекотала им мой нос. Я оттолкнула ее руку, чихнула и пригляделась. Теперь красота девочки уже не казалась мне волшебной: на лице – веснушки и царапины, под ногтями – грязь, во рту не хватает переднего зуба, да еще этот ее «бывалый» прищур, как у помоечной кошки…
– Ты не принцесса! – твердо заявила я.
– Тише ты! – прошипела девочка, зажимая мне рот своей крепкой горячей ладошкой. – Все спят! Ну конечно, я не принцесса! Я – Жанна. А ты кто?
– Юля, – робко ответила я.
– Шепотом говори! – вновь зашипела девочка, сделав круглые глаза. – Почему ты спишь в моей кровати?
– Это моя кровать! – тихо, но решительно произнесла я. – Шестой номер мой, у кого хочешь спроси!
– Завтра будем спрашивать, – усмехнулась девочка, – а сейчас проваливай!
– Как это – проваливай? – растерялась я.
– А вот так! – И девчонка повалилась на меня всем телом, трясясь от еле сдерживаемого смеха, и начала спихивать меня с кровати.
Я испуганно вцепилась одной рукой в матрас, а другой – в ее роскошные кудри. Какое-то время мы отчаянно боролись, толкаясь и пихаясь ногами и локтями и тяжело сопя, а потом я вдруг почувствовала, что матрас уже наполовину свесился вниз и мы обе вот-вот полетим с кровати. Я широко раскрыла рот в беззвучном крике. Беззвучным он получился, потому что девчонка закрыла мне рот обеими ладошками, а когда я начала задыхаться, на миг убрала ладошки, отвернулась и тут же навалила на меня сверху подушку. Я подхватила подушку и замерла, не дергаясь. Но девчонка не стала меня добивать и спихивать на пол, а неожиданно схватила за ноги и втянула обратно на кровать вместе с матрасом.
– Значит, так, – чуть слышно пробормотала она, задыхаясь, – я только что спасла тебе жизнь, а за это ты должна кое-что для меня сделать!
– Что? – тяжело дыша, еле вымолвила я.
– Сейчас ты пойдешь со мной на кухню и покажешь, где лежит нормальная еда: я проголодалась до ужаса, а эти ваши воспиталки ничего мне не дали, только хлеб и манную кашу!
– Привыкай! – прошептала я. – У нас тут всегда так кормят!
– Ага, так я и поверила! – иронично улыбнулась девочка. – Я своими глазами видела, как они там на кухне распивали какао и жрали бутерброды с колбасой и с сыром и еще консервы открывали! Выходит, все-таки есть у них вкуснятина!
– Это они, наверное, из дома принесли, – неуверенно ответила я.
– Из дома? – высокомерно усмехнулась девочка и с видом знатока добавила: – Они из дома ничего сюда не приносят, кроме плохого настроения! А отсюда тащат продукты целыми сумками!
– Откуда ты знаешь? – шепнула я, невольно затаив дыхание.
– От меня ничего не скроешь! – хитро подмигнула девочка и ухмыльнулась.
Впоследствии меня еще не раз поражала непостижимая способность Жанны угадывать и замечать в окружающем мире двуличие, ложь и плутовство. Сама я не обладала этим удивительным даром и постоянно оказывалась в дураках. Но при этом я, как ни странно, никогда не чувствовала себя обиженной или чем-то обделенной. Мне даже нравилось, что неприглядная изнанка жизни, похожая на гниль, затаившуюся под яркой кожицей спелого фрукта, остается скрытой от моих глаз до последнего и я могу спокойно, не сомневаясь и не боясь, радоваться жизни. Вообще-то Жанна, несмотря на всю ее ушлость и ловкость, тоже умела радоваться, но в ее радости никогда не было ничего наивного и простодушного. Ее с самых ранних лет отличала от других детей какая-то особенная проницательность и непередаваемая взрослая ирония, мелькающая, словно солнечный зайчик, в ее понимающей улыбке и остром взгляде. Я, раскрыв рот от изумления, наблюдала за этой похожей на цыганку девочкой. Она не пробыла в интернате и нескольких часов, а уже знала, что воспитатели воруют еду, что охранник часто оставляет свой пост без присмотра, дабы потихоньку сбегать в ларек за водкой, поэтому стащить у него ключи от кухни – плевое дело. Что дежурящая по ночам нянечка тоже не промах выпить на пару с охранником, а после выпивки будет клевать носом и не заметит, как по коридору бегают дети, которым в этот час полагается крепко спать в своих постелях.
Едва мы оказались на кухне, как Жанна мгновенно сориентировалась и отыскала початую коробку какао-порошка и большую распечатанную упаковку сосисок.
– Видала? – насмешливо бросила она в мою сторону. – А ты говоришь: каша с хлебом!
Помню, мы с ней тогда наелись сосисок до полного отупения, я даже опьянела от непривычно сытного и вкусного ужина. А потом мы горстями запихивали в рот сухой и сладкий какао-порошок с приятной шоколадной горчинкой и запивали его ледяной водопроводной водой.
– Послушай, а мы ведь тоже воры! – внезапно осенило меня.
Жанка согласно закивала, продолжая торопливо жевать какао.
– Воровать нехорошо! – на всякий случай напомнила я и тут же протянула ей ладошку за новой порцией угощения.
А Жанка от души отсыпала мне какао из заметно полегчавшей коробки.
Наше неслыханное пиршество прервали охранник с дежурной нянечкой, решившие наведаться на кухню за закуской и внезапно обнаружившие пропажу ключей. Нянечка надавала нам пощечин, а потом схватила за уши и заточила в карцер, где мы просидели целую вечность, разговаривая друг с дружкой вполголоса из уважения к окружающей тьме и тишине.
Из карцера мы вышли лучшими подругами и крепко держались за руки на утреннем совете воспитателей, где обсуждался наш проступок. В наказание нас отправили чистить снег в подмогу дворнику. Каждой выдали небольшую, вкусно пахнущую деревом лопатку, и мы, не размыкая рук, потопали во двор. Но я ничуть не расстроилась: теперь, когда у меня – абсолютно одинокой и всеми покинутой – вдруг появилась родная и любимая Жанка, никакие взрослые мне больше не были нужны. Я обрела друга, сестру и повелительницу в одном лице и перестала ждать от судьбы иных чудес.
Никогда еще я не ощущала себя такой счастливой, как в то морозное зимнее утро, когда с трудом шваркала своей лопаткой по снегу, с удовольствием слушала Жанкин веселый щебет и сама изредка подавала голос. Изо рта у меня вырывался теплый белый пар, а Жанкино лицо разрумянилось, как вишня. Я радостно на нее поглядывала, и в голове у меня трепыхалось: «Это – моя подружка! Моя родненькая! Моя лучшая! Только моя!»
Мне нравилось думать, что мы с Жанкой каким-нибудь непостижимым образом могли происходить из одной семьи. Я рассказала ей о своей бабушке, о старике в потертой и ветхой шляпе, о лошади с шершавыми губами, об озере с золотыми рыбками. Выкладывая перед ней эти мелкие сокровища моей памяти, я втайне надеялась, что она узнает, вспомнит, воскликнет: «Да, да! Я тоже там была! Я тоже это видела!» И она как будто бы начинала что-то припоминать и даже рассказала мне о своих рыбках, но не золотых, а полосатых, и не из озера, а из аквариума – огромного, квадратного, с розовыми улитками по стенкам. А потом упомянула и лошадей: ее будто бы катали по полю в санках, а лошади бежали впереди, бодро помахивая хвостами и оглушительно звеня медными бубенцами. А вместо бабушки у нее была пожилая тетка.
– Злющая ведьма! – воскликнула Жанка. – Она била меня по рукам за то, что я потаскивала у нее из буфета ириски! – И показала мне длинный и тонкий, побелевший от холода шрам на мизинце: – Старуха поставила мышеловку рядом с вазочкой, в которую насы́пала конфеты, а я не заметила и прищемила палец, а когда попыталась вырваться, разорвала кожу до мяса!
Я осторожно потрогала ее мизинчик, а потом подняла на нее потеплевшие глаза и с переполненной душой прошептала:
– Жанка, я тебя люблю больше всех!
– Ну и овечка ты! – довольно усмехнулась Жанка. – Не вздумай больше никогда говорить такие глупости, особенно мальчишкам! Кстати, у тебя есть друзья среди мальчишек?
Я покачала головой. Мне всегда казалось, что от мальчишек – одни неприятности: они то дерутся, то дружно что-нибудь поджигают или ломают, то гоняют по двору старенький грязный футбольный мяч и непременно угодят этим мячом тебе в голову. Поэтому я привыкла обходить мальчиков за километр и вообще старалась как можно реже попадаться им на глаза.
– Ну и дура! – неожиданно заявила Жанка. – С мальчиками нужно уметь обращаться, тогда они для тебя что хочешь сделают, ты только успевай командовать!
– Да чего они там могут! – с улыбкой махнула я рукой.
– Да что угодно! – возразила Жанка. – И снег за тебя почистить, и какао своровать, и перед воспитателями ответить! Мальчики везде пригодятся! Поэтому не надо от них шарахаться! Хочешь, я тебя научу, что говорить и делать, когда подходишь к мальчику? Если будешь вести себя как положено, любой мальчик за тобой сразу побежит. Хочешь?
– Конечно, хочу! – воскликнула я, уже рисуя в воображении армию преданных мне мальчишек, шустро расчищающих сугробы вместо меня.
– Тогда слушай внимательно. К мальчику нужно подходить с улыбкой и сразу же загадать загадку, чтобы ему стало интересно. Он начнет тебя расспрашивать, а ты не отвечай ни да, ни нет и не забывай улыбаться и смотреть ему прямо в глаза! А потом пошути и быстро уходи. А перед уходом еще разок обернись, посмотри на него поверх плеча с таким видом, будто хочешь засмеяться, но терпишь, и уматывай! И – вот увидишь – он за тобой тут же поскачет!
– Правда, что ли? – удивилась я. – Не может быть!
– Еще как может! – наставительно произнесла Жанка. – Вон нашу группу на прогулку вывели! Подойди к какому-нибудь мальчишке и проверь! Сама все увидишь!