В парке развлечений «Шесть флагов над Техасом» есть аттракцион – американские горки под названием «Берегись вагонетки». Ближе к концу, после того как преодолеешь уже два подъема и два спуска, поезд, пыхтя, подъезжает к салуну-гостинице и на некоторое время останавливается. За столами в салуне, держа в руках стаканы с пластилиновым виски, сидят до жути похожие на людей аниматронные шахтеры, и ты начинаешь думать, что останешься там, с ними, что поездка завершена, а это забавный сюрприз под конец.
А потом внезапно, без предупреждения, срываешься вниз, в тоннель под озером Каддо.
Мне казалось, что здесь, в Риме, живя новой жизнью с новым мужем – присутствуя на официальном приеме в платье от Valentino, с блестящими ногтями и пышной прической, словно я какая-нибудь значимая дама наравне с Брижит Бардо и Софи Лорен, – я двигалась вверх к салуну; я сумела убедить себя в том, что смогу задержаться здесь.
А теперь стремительно уходила под воду.
Сейчас
– Прервемся на секунду, миссис Шепард, – говорит Арчи и сразу же поднимается с дивана. Он идет на кухню к телефону.
– Ларин. Он один из наших? – кричит Реджи ему вслед, тот шикает и кивает на меня.
– О, она будет молчать, – говорит Реджи, он произносит эти слова спокойно, словно констатирует факт, и я чувствую, что за ними скрыта угроза.
Как бы то ни было, меня просят на время выйти из комнаты, чтобы Арчи сделал звонок, и я не вижу причин не подчиниться.
По узкому коридору я прохожу в нашу с Дэвидом спальню и подумываю прибраться – а заодно получше спрятать окровавленное платье и убрать сумки обратно на полку, где им и место, – но, с другой стороны, чего ради?
Я провожу здесь полчаса, может больше, и решаю ненадолго прилечь, но, несмотря на весь выпитый бурбон, я слишком взбудоражена, чтобы спать. Хочу принять одну из таблеток, но не могу решить, какая из них лучше подойдет под ситуацию, поэтому воздерживаюсь.
Наконец за мной приходит Арчи, и я возвращаюсь в гостиную, где обнаруживаю третьего мужчину, сидящего на не моем диване цвета ржавчины.
Этот мужчина мне знаком: Артур Хильдебранд, архитектор – седеющий коллега Дэвида из отдела по контролю за недвижимостью диппредставительств.
Что ж, следовало догадаться.
Однако жаль, что мне известно его имя, – с этой чудно́й взъерошенной шевелюрой и длинным носом из него вышел бы отличный Джагхед.
Я предлагаю ему напитки – бурбон, или могу сварить кофе, говорю я, – но он отказывается. Вообще, Артур Хильдебранд не произносит ни слова, кроме:
– Миссис Шепард. Рад вас видеть.
– А теперь, Тедди, – говорит Реджи, – продолжите с места, на котором остановились.
От моего внимания не ускользает тот факт, что теперь он обращается ко мне по имени.
– Будьте добры, расскажите нам, как вы познакомились с Евгением Лариным.
5. Вашингтон
Это случилось зимой. Мы с дядей Хэлом приехали в Вашингтон, и у меня не было пальто на холодную погоду. Другая девушка из Далласа ходила бы в мехах, но мама не покупала мне ничего подобного. Говорила, что это вульгарщина.
Иногда, когда Хэл ездил в Вашингтон на заседания или по другим политическим делам, я отправлялась вместе с ним. В Вашингтоне можно было встретиться с торговцами предметами искусства – так им не приходилось проделывать долгий путь из Лондона или Нью-Йорка в Даллас. А в тот год мы как раз планировали передать несколько наших экспонатов на выставку в Национальной галерее.
Хэл часто договаривался, чтобы предметы искусства из нашей коллекции выставлялись в Вашингтоне. В первую очередь это было как-то связано с налогами, но еще дядюшка утверждал, что так он дает людям понять, что его интересуют не только нефть и деньги.
– Искусство и подобная хренотень мне тоже по душе, – говорил Хэл.
Сомневаюсь, что кто-то из его коллег по конгрессу в это верил; несколькими годами ранее один сенатор пригласил его в Нью-Йорк на выступление Рудольфа Нуреева, вскоре после того, как тот сбежал из СССР, и Хэл минут десять хохотал над тем, что мужик может танцевать балет.
Как и всегда, мы остановились в отеле «Мейфлауэр», и в первый день, пока дядя Хэл ходил на деловые встречи, я отправилась разглядывать витрины бутиков неподалеку от так называемого посольского района. Дядя приехал в город, потому что тогдашний президент – Хэл даже имени его не любил произносить, но, конечно, это был Кеннеди – наконец представил конгрессу закон о равной оплате труда, и Хэл с его людьми плевались от негодования. С сенаторами от Джорджии, Алабамы и Аризоны, представителями Торговой палаты и предпринимателями из розничной торговли они уселись в ресторане нашего отеля, чтобы решить, как реагировать на это абсурдное, немыслимое обязательство, которое федеральное правительство, по словам Хэла, даже не имело права никому навязывать, – с какой стати бизнесмены, хребет американской экономики, должны платить женщинам столько же, сколько и мужчинам, когда всем известно, что их трудоустройство и так обходится дороже?
Между универмагом «Гарфинкель» и отелем располагался меховой магазин, мимо которого я иногда проходила, в его витрине была выставлена длинная шуба из лисьего меха, красно-коричневая, цвета карамели, и невероятно мягкая на вид – казалось, она должна быть мягкой, как кошка, хотя мне не с чем было сравнивать, ведь мама не позволяла заводить питомцев, как и трогать фермерских котов на ранчо, у которых могут быть блохи и Бог знает что еще. Я подумывала о том, чтобы купить ту шубу, но знала, что мама рассердится, если ее увидит, а Хэл непременно расскажет ей о покупке, к тому же у меня на счету оставалось не так много денег до марта, а нужно было еще несколько дней платить за еду, если только не решу питаться в отеле – тогда все будет оплачено со счета дяди Хэла. Он всегда узнавал сумму уже при выезде и говорил что-то вроде: «Медвежонок Тедди, ты в одиночку слопала большой волован? Осторожнее с деликатесами, а то мы никогда тебя не сосватаем!»
Мне было уже двадцать восемь, так что картина вырисовывалась не самая приятная.
В тот вечер, вернувшись в отель, я пропустила ужин, а следующим утром съела одно фаршированное яйцо с черным кофе на завтрак, в общем, к полудню, когда я отправилась на встречу в Национальную галерею искусства, дела шли вполне хорошо. Правда, после обеда я поспешила обратно в отель – Хэл ждал меня в приватном зале ресторана «Мейфлауэр», где у них с соратниками была назначена встреча с женщиной-сенатором из Миннесоты (сенаторшей, как ее любили называть Хэл и его друзья), которую они планировали перетянуть на свою сторону, поэтому еще одно женское лицо в комнате им не помешало бы.
Внешность Ребекки Нибур («Можно звать вас Бекки?» – спросил Хэл, когда она вошла, а женщина улыбнулась и ответила: «Нет») внушала трепет. В то время она была единственной женщиной на весь сенат, хотя еще несколько леди заседали в палате представителей, и рост ее составлял почти метр восемьдесят, притом что она была в балетках. Ребекка обладала волевым подбородком и «шлемом» седеющих волос, в чем, вероятно, не было ничего необычного для женщины ее лет, однако ни одна из женщин за пятьдесят, с которыми я была знакома, ни за что не допустила бы подобного. Хэл звал ее домохозяйкой из Дулута.
Ребекка вошла в комнату и села за стол, отмахнувшись от всех шуточек и колкостей Хэла, как от мошек. Она казалась мне великолепной и пугающей, а когда Хэл объяснил, чего от нее хочет – чтобы она открыто выступила против закона о равной оплате труда и, конечно же, помогла им набросать план противодействия, ведь, перемани они на свою сторону единственную женщину в сенате, их позиция станет неоспоримой, – Ребекка спросила:
– И зачем мне это делать?
– Потому что это в ущерб бизнесу, – ответил Хэл, и его соратник из Торговой палаты пустился в долгие разглагольствования о том, что новый закон навредит ее избирателям и членам профсоюзов, благодаря голосам которых она занимает этот пост, а она молча выслушала и сказала:
– С другой стороны, половина моих избирателей – женщины. Как и в любой популяции.
– Да уж, – ответил Хэл с вредной ухмылочкой, – большой ошибкой было давать им право голоса.
Сенатор Нибур не улыбнулась. Я подумала, что сейчас она посмотрит на меня выразительно и мы понимающе переглянемся: «Мужчины!» Но этого не произошло, Ребекка вообще не взглянула на меня ни разу за то время, что находилась в зале. Едва ли она ожидала обрести союзницу в моем лице.
– Я не вижу причин, – сказала она, и голос ее зазвучал тихо, но скорее как у учительницы, дающей понять, что она не потерпит возражений, – по которым женщина не должна получать такую же зарплату, что и мужчина, за ту же самую работу.
– Ну, – ответил Хэл, достал сигару и принялся обрезать кончик, что показалось мне неуважительным, хоть я и никак не могла понять почему, – если отбросить тот факт, что работа женщины, в общем-то, никогда не бывает равной, особенно на заводах или фермах, женщинам попросту не нужны деньги. Их обеспечивают мужья. А жены пусть сидят дома с детьми.
– Не все женщины замужем, – сказала сенатор. – И не все замужние женщины хотят детей.
В ответ на это Хэл рассмеялся.
– Не знаю, как они собираются противиться этому в браке.
Сенатор Нибур свысока взглянула на Хэла, и кожа под ее подбородком сложилась в несколько складочек, которые наверняка заметил и готовился позже высмеять Хэл.
– Контрацепция, сенатор Хантли, – ответила она.
Я уже слышала голос Хэла, слова, которые он скажет, как только она выйдет из комнаты: пошутит, что она-то точно может не переживать о предохранении, ведь кто захочет такое страшилище.
И кстати, оказалась права – позже он произнес это почти слово в слово.
– Или, если не получится избежать беременности, – продолжила она, – сделать аборт.
Хэл на несколько сек