ах одеколон, когда перед уходом он целовал меня, пока я еще лежала в кровати.
Нравилось, пока я не осознала, что не должна лежать. Что Дэвид не должен сам разворачивать свои рубашки. Сначала я даже задумалась, не нужно ли помогать ему бриться, но мужчины явно предпочитали делать это сами. Мне было сложно понять, как все устроено и почему.
Не желая показаться совсем уж бесполезной, в первые недели я предприняла пару вялых попыток заняться стиркой, но как будто бы всегда отставала от графика, пока однажды в пятницу Дэвид не вернулся из командировки и не обнаружил, что у него не осталось ни одной чистой рубашки, а посылать в прачечную, чтобы их выстирали и упаковали в бумагу, уже было некогда, поэтому он был вынужден пойти на работу в грязной рубашке, извлеченной из чемодана, – тогда он наконец и попросил коллегу посоветовать ему домработницу. Дэвид нанял апулийку средних лет по имени Тереза, которая должна была приходить к нам раз в несколько дней и создавать хоть какое-то подобие порядка, хотя я разрешала ей не утруждать себя, когда Дэвид был в отъезде.
Мне не нравилось, когда она находилась в квартире, переставляла мои вещи. Наблюдала за мной, осуждала меня.
Но за день до возвращения Дэвида она приходила, чтобы прибрать за мной все, что накопилось за время его отсутствия. Сложить одежду, которую я оставляла на стульях, столах и на полу, и воедино собрать то, что не смогла вся королевская конница и вся королевская рать, потому что каким-то образом у меня все рано или поздно приходило в состояние хаоса.
Время от времени я старалась делать какие-нибудь широкие жесты, чтобы показать, что могу быть хорошей женой даже несмотря на то, что не глажу рубашки и поздно встаю. Проводила полдня за приготовлением какого-нибудь сложного блюда, и это непременно занимало больше времени, чем я предполагала, так что в конце концов Дэвид пьянел от своей вечерней порции бурбона на голодный желудок. Или покупала много свежих цветов, чтобы оживить квартиру, а потом забывала менять воду и выбрасывать их до того, как они начинали вянуть и дурно пахнуть. Или пекла перевернутый сладкий пирог с ананасами на десерт к ужину, выходило изумительно, очень-очень красиво, но потом, пока Дэвид был на работе, я съедала все до последнего кусочка, и он приходил домой и говорил: «Серьезно, Тедди? Ты все съела?»
Казалось бы, пустяки, бывают проблемы и посерьезнее, но они накапливались, и постепенно Дэвид стал замечать. Я знала, что он думает: похоже, счастливы мы все-таки не будем.
В один из июньских дней, в четверг, спустя месяц после нашего переезда в Рим, когда Дэвида не было дома, кто-то протолкнул нам под дверь конверт. На плотной кремовой бумаге было написано: «Мистеру и миссис Дэвид Шепард». На секунду я задумалась, кто такая миссис Дэвид Шепард, потом осознала, что речь идет обо мне, и вскрыла конверт.
Внутри он был отделан флорентийской мраморной бумагой в зеленом и золотом цветах, а изящно подписанная от руки открытка приглашала нас на ужин на виллу Таверна. В резиденцию американского посла.
Посол с женой устраивали ужин, и я наконец получила возможность с ними познакомиться. В панике я позвонила Дэвиду в номер его отеля в Милане.
– Просто ужин, ничего особенного. Тебе не стоит переживать.
– Дэвид, тут написано black tie[6], – ответила я. – У меня нет подходящего платья.
– Что угодно подойдет, – уверил он, – нас пригласили просто из вежливости. Посадят на другой конец стола c простыми смертными. Никто не обратит внимания на то, в чем ты пришла.
– В приглашении сказано, что ужин устраивают в честь Ага-хана, – сказала я. – И его невесты, бывшей леди Джеймс Чарльз Крайтон-Стюарт.
Красивая пара, я видела их фотографии в журнале Elle. Она модель, он королевских кровей.
– Может, наденешь синее платье, в котором была на Капри? – спросил Дэвид.
Меня удивило, что он запомнил то платье, но я решила не объяснять ему, что оно для дневных выходов, к тому же сшито из легкой летней ткани – и не какой-нибудь там, а из шамбре! Несомненно, мне предстояло решить эту проблему самостоятельно. Да, я не умела стирать, гладить рубашки и вести домашнее хозяйство, но в том, как принято одеваться на официальное мероприятие, я кое-что смыслила. Внезапно я осознала, что это хорошая возможность показать Дэвиду, какой женой я могу быть для него.
– Я что-нибудь подыщу, – сказала я, уже мысленно подсчитывая, сколько времени у меня есть до закрытия бутиков на виа Кондотти, чтобы успеть записаться в ателье какого-нибудь из домов моды.
– Все же немыслимо предупреждать о таком в последний момент. Странно, что приглашения не разослали раньше.
– Да нет, рассылали, – ответил Дэвид отрешенно. – Но пригласили только меня. Я забыл сообщить в посольстве, что женился, а недавно упомянул в разговоре о жене, и посол спросил, где я все это время тебя прятал. Антонелла сказала, что занесет нам новое приглашение.
Антонелла была секретаршей Дэвида, и с ней я тоже еще ни разу не виделась. Я ни с кем не была знакома и теперь сгорала от стыда, осознав, что так случилось потому, что Дэвид вообще никому обо мне не рассказал и, похоже, даже не понимал, что наделал. Должно быть, жене посла стоило огромных усилий в последний момент добавить меня в список гостей и организовать еще одно посадочное место – наверняка пришлось менять рассадку, спланированную несколько недель, если не месяцев, назад. Я уже создала им проблемы, уже произвела скверное впечатление, даже не успев с ними познакомиться.
Коллеги Дэвида и его начальник будут важной частью моей новой жизни. Мне представился шанс стать новым человеком. Измениться к лучшему. К тому же кто знает, с кем из сливок общества нам предстоит встретиться? На ужине могут присутствовать знаменитости самых разных статусов, люди из Голливуда – из прошлой жизни Волка, – и, конечно же, там будет сам Ага-хан. Дэвиду этого было не понять, но ничего – я знала, что делать, знала, какое платье искать.
Дэвид пообещал, что завтра прибудет в Рим заблаговременно, чтобы забрать меня из дома и отвезти на торжественный прием, а когда я забеспокоилась, не нужно ли почистить его смокинг, сказал не переживать, поскольку взял его с собой в командировку. У меня не было времени размышлять, на какие такие переговоры в Милане требуется приходить в смокинге; я испытала облегчение от того, что он не зайдет домой переодеться. В его отсутствие я запустила квартиру, и теперь, когда нужно было готовиться к вечеру, времени вызывать Терезу не оставалось. К тому же мне не хотелось, чтобы она вздыхала над грязной посудой и стиркой, пока я подбираю макияж и аксессуары.
Я повесила трубку и принялась за работу. Было сложно отыскать подходящий вариант за столь короткое время, и подогнать платье по фигуре я тоже не успела бы. Но мы находились в Риме! Вне всякого сомнения, на одной из именитых торговых улиц мира, виа Кондотти, не могло не найтись дизайнера, который предложил бы мне что-нибудь достойное. У меня была книжечка с разворачивающейся акварельной картой, отданная мне Элинор, путеводитель по магазинам, который она купила пару лет назад, где были перечислены все знаменитые дизайнеры, магазины сумок и чемоданов и ювелирные салоны Рима: Angeletti, Battistoni, Buccellati, Bulgari, Castellano, Fornari, Gucci, Polidori.
Было из чего выбирать, но на ум приходило лишь одно: бутик Valentino. Если уж Валентино Гаравани был удостоен чести сшить платье для Джеки Кеннеди на ее свадьбу с Ари Онассисом, значит, к нему могу обратиться и я. К тому же мой повод в каком-то смысле был поважнее свадьбы. Или по крайней мере равноценен ей: мне нужен был наряд, в котором я сделаю первые шаги в свою новую жизнь.
Я позвонила по номеру из путеводителя Элинор и записалась в ателье Valentino на полдень следующего дня. Мне повезло, что все получилось, – пришлось упомянуть, что я знакома со Стэнли Маркусом, владельцем универмагов, чтобы забронировать свободное окошко так близко к дате. Я пыталась записаться на более раннее время – хотелось разобраться со всем и сразу, – но раньше полудня все было занято. Но ничего. Не так уж и долго оставалось ждать встречи с ней. С Тедди, которой я собиралась стать.
Наверное, впервые после переезда в Рим я поднялась и вышла из квартиры рано, а не когда солнце уже было в зените. Сидеть дома и ждать не хватало терпения, к тому же до ателье Valentino еще нужно было дойти. По дороге туда я могла посетить множество мест, где можно было скоротать время до полудня.
Сначала я, как и всегда, остановилась у нашего дома, чтобы покормить выжидающего на крылечке уличного кота. Он был черного и грязно-белого цвета, с засохшей корочкой на воспаленном глазу, и я считала его своим, хотя, уверена, кот бы со мной не согласился. Я назвала его Беппо.
Дэвиду очень не нравилось, что я его подкармливала; он говорил, что из-за меня кот постоянно ошивается у нашего дома. Иногда Дэвид пинал его, когда мы выходили из квартиры, – просто для виду, объяснял он, когда я начинала возмущаться. Он пинал воздух и никогда не касался кота ботинком, но громко говорил: «Кыш!» – и я ненавидела, когда он так делал, но разве я могла этому помешать?
Дэвид не понимал, что я сдерживаю себя, подкармливая только Беппо; по всему городу жили кошки, которых мне хотелось бы приютить. Но их было слишком много. Стоит только дать себе волю, и будешь плакать над каждым бродяжкой на углу.
– Зря ты это делаешь, медвежонок, – говорил Дэвид каждый раз, наблюдая за тем, как я ставлю на землю открытую банку с тунцом для Беппо и он своим розовым язычком лакает рыбный соус. – И глазом не моргнешь, как они тебя облепят. Потом от тебя еще и рыбой пахнет.
Я прошлась по узким улочкам Трастевере и пересекла мост Гарибальди, наслаждаясь утром, невзирая на незначительные трудности с платьем. Воздух еще не потеплел после ночи, но солнце светило и согревало мои плечи. В тот день я решила не надевать свитер. Иногда, выходя на улицу с обнаженными руками, я ловила на себе взгляд Дэвида – он говорил, что не хочет, чтобы мужчины кричали мне вслед, хотя со мной не происходило ничего подобного, кроме редкого «чао, белла!», которое звучало почти как комплимент. Но Дэвид уехал в Милан, так что мне было все равно.