В то время у нас как раз появился способ изготовления синек с карандашных калек. Взяв несколько уже ненужных чертежей, мы стерли с них все, кроме штампа со всеми утверждающими и прочими подписями, включая подпись Морозова. Вместо стертых изображений мы нанесли чертежи нового котла подогревателя… Когда по нашим чертежам в опытном цехе изготовили изделие, оказалось, что это… котел подогревателя.
Вместе с исследователем Чуйковым мы втайне от всех проверили работу котла на стенде: охлаждающая жидкость стала нагреваться быстрее, а черный дым исчез. Завершив испытания нового котла, мы явились «с повинной» к Морозову. Выслушав нас, он улыбнулся и разрешил продолжать работу на законных основаниях, издав предварительно приказ о запрете снимать синьки с чертежей, выполненных карандашом.
По результатам испытаний новый котел подогревателя был внедрен в серийное производство, а щетка-сметка была навечно исключена из комплектации танка. За эту работу мы с Бенедиктовым получили премию, на которую купили по фотоаппарату «Зенит».
Новый котел подогревателя предотвратил и ожидавшую завод неприятность. Через три-четыре года старые котлы на эксплуатируемых танках стали течь из-за коррозии жаровых труб, для изготовления которых применялись бесшовные трубы из углеродистой стали. Новые котлы этого дефекта не имели, так как все детали, соприкасающиеся с огнем, были выполнены из нержавеющей стали.
А.В. Колесников.
Вернусь в 1951 г. В ноябре главному конструктору Уралвагонзавода А.А. Морозову в Кремлевской больнице была сделана операция по поводу язвы желудка. Не мету сказать, как связаны эти два события, но уже в декабре этого же года он был назначен главным конструктором Харьковского завода транспортного машиностроения, к тому времени уже восстановленного.
У нас же на Уралвагонзаводе исполняющим обязанности главного конструктора был поставлен пятидесятичетырехлетний А.В. Колесников. Еще до войны Анатолий Васильевич был заместителем тогдашнего главного конструктора ХПЗ М.И. Кошкина, создателя легендарной «тридцатьчетверки».
К моменту моего прибытия на Уралвагонзавод Колесников возглавлял обслуживание серийного производства и модернизацию танка Т-54 и в отсутствие Морозова, как правило, замещал его. Это был опытный руководитель, лауреат Сталинской премии, выпускник Военной академии бронетанковых и механизированных войск. Ни у кого из нас не возникало и мысли о том, что кто-то другой будет утвержден в должности, освобожденной А.А. Морозовым. Однако прошел 1952 г., начался 1953 г., а его все не утверждали.
В конце января 1953 г. я, назначенный к тому времени главным конструктором по установке в танк нового стабилизатора пушки «Горизонт», был занят вычерчиванием трассы гидрошлангов, идущей от гидроусилителя к силовому цилиндру. Неожиданно в комнату входит секретарь главного конструктора и говорит, что меня вызывает директор завода Иван Васильевич Окунев.
Я, естественно, был удивлен, так как в рабочей обстановке с директором никогда не встречался, да и видел-то его всего только раз проходящим по заводу: среднего роста, коренастый, походка тяжелая, взгляд хмурый…
Старые работники КВ рассказывали: И.В. Окунев после окончания Уральского политехнического института был направлен на Уралвагонзавод, где еще до войны прошел путь от мастера цеха до главного технолога завода.
В связи с тем, что И.В. Окунев не имел опыта производства танков, с началом их выпуска на Уралвагонзаводе главным технологом завода был назначен «харьковчанин», а Иван Васильевич стал его заместителем. В конце же войны Окунев вновь стал главным технологом завода, после войны работал главным инженером, а в 1949 г. стал директором завода. По слухам я знал, что он человек волевой, организованный, но неразговорчив, грубоват, всех называет на «ты», може т обидно одернуть в разговоре.
Конструкторское бюро размещалось на четвертом этаже, а кабине т директора завода – в том же подъезде на втором этаже. Через минуту я был у директорского кабинета. Войдя, я сразу отметил: кабинет очень маленький, никаких портретов на стенах, ни одной бумажки на столе.
И.В. Окунев хмуро посмотрел на меня и спросил: «Танки знаешь?» Я смущенно ответил: «Видимо, знаю. Окончил в 1942 г. с отличием танковое училище, на фронте был танковым механиком, после войны с золотой медалью окончил бронетанковую академию, четвертый год работаю конструктором в танковом КБ».
«Будешь работать главным конструктором, – сказал он и после небольшой паузы продолжил. – После обеда зайди к моему помощнику по кадрам, возьми у него пакет и завтра же поезжай в Свердловск в обком партии».
Тем первая встреча с И.В. Окуневым у меня и закончилась.
На другой день меня принял начальник промышленного отдела Свердловского обкома КПСС Грязнов. Он попросил меня рассказать о происхождении, поинтересовался моими родственниками, спросил, нет ли среди них осужденных или бывших в оккупации. Я ответил, что мои предки потомственные крестьяне Владимирской губернии, родители до 1934 г. работали в колхозе, а в 1934 г. мы переехали на Петровский спиртзавод Ивановской области. Отец умер, мать работает уборщицей. Никаких родственников осужденных, бывших в оккупации и живущих за границей у меня нет. После окончания беседы Грязнов предложил мне пообедать в обкомовской столовой и зайти после этого вновь к нему. Когда я вернулся, он вручил мне пакет и сказал, что могу ехать обратно. Приехав вечером домой, я этот пакет на другой день передал начальнику отдела кадров завода Н.С. Коваленко. Спустя неделю Коваленко звонит мне: «Вам оформлена командировка в Москву. Зайдите ко мне за ней и за пакетом, который надлежит передать начальнику Главтанка (Главное управление танкостроения Министерства транспортного машиностроения СССР) Н.А. Кучеренко».
Николая Алексеевича Кучеренко я знал очень неплохо, несколько раз встречался с ним по совместной, чаще общественной работе. Выходец из нашего КБ, он в годы войны был заместителем у А.А. Морозова и уже после войны был назначен главным конструктором Главтанка.
В 1950 г. было создано Всесоюзное научно-техническое общество (НТО), членом которого, заплатив вступительный взнос в размере 10000 рублей, стал и Уралвагонзавод. Председателем заводской организации НТО стал Кучеренко, работавший тогда главным инженером завода, а меня избрали секретарем танковой секции. Я периодически утверждал у него планы, отчеты и другие бумаги, связанные с работой этого общества. Часто общаясь в те годы с НА. Кучеренко, я открыл в нем внимательного и добропорядочного человека. Прочтя привезенные мною в пакете бумаги и поговорив немного о работе КБ, Николай Алексеевич повел меня к заместителю министра транспортного машиностроения С.Н. Махонину. Никогда до той поры не встречаясь с Махониным, я много слышал о нем. До войны он был начальником дизельного отдела, начальником ОТК на заводе им. Коминтерна, в войну – главным инженером Челябинского тракторного завода. После войны Сергей Нестерович Махонин возвратился в Харьков, стал директором завода им. Коминтерна, а затем начальником Главтанка и, наконец, заместителем министра. По рассказам, он и характером и внешним видом был схож с Окуневым. Мне запомнился рассказ Колесникова о его первой встрече с Махониным.
После выпуска из академии А.В. Колесников получил назначение на завод им. Коминтерна. Как-то вернувшись с полигонных испытаний опытного образца танка, он должен был доложить о результатах Махонину. Старые работники завода предупредили молодого инженера-исследователя, чтобы доклад был четким, ясным и не занимал более пяти минут. Тщательно отрепетировав и проверив доклад на коллегах, Анатолий Васильевич вошел в кабинет директора завода. Отбарабанив свои пять минут и мысленно поздравив себя с успехом, он ждал чего-то похожего на похвалу. После тяжелой паузы Махонин неожиданно сказал:« Ну и болтун же ты, браток. Можешь идти…»
В.К. Байдаков.
В.Я. Курасов.
А.Я. Митник.
С.Н. Махонин принял Н.А. Кучеренко и меня в своем кабинете, внимательно выслушал доклад и рекомендацию и сказал: «Пошли к министру!»
Министром транспортного машиностроения СССР был Ю.Е. Максарев. Он приветливо принял нас, предложил сесть и повел разговор о проблемах Уралвагонзавода и КБ. Как оказалось, он хорошо знал эти проблемы, поскольку в годы войны какое-то время был директором Вагонки. Разговор получился обстоятельным, конкретным. Юрий Евгеньевич знал и помнил многих завод- чан, был точен в характеристиках, доброжелателен. В ходе беседы Кучеренко высказал мысль о том, что Карцеву было бы целесообразнее поработать сначала заместителем главного конструктора, а уж затем, приобретя опыт, – главным конструктором. Министр с этой мыслью не согласился, сказав: «В этом случае «старики» его подомнут. Нет, давайте будем сразу рекомендовать его на должность главного конструктора, как этого желает Окунев».
Назавтра мы с Махониным отправились в ЦК КПСС к начальнику отдела оборонной промышленности И.Д. Сербину. Войдя в кабинет, мы услышали отборные выражения, которыми Иван Дмитриевич отчитывал кого-то по телефону. Положив трубку, он еще некоторое время продолжал свою матерную риторику, чем-то сильно недовольный. На меня все это произвело гнетущее впечатление. Никогда ранее не общаясь с партийными работниками столь высокого ранга, я привык к мысли о том, чтс в ЦК КПСС должны работать идеальные люди. К тому же, в нашей простой рабочей семье я за всю свою жизнь не слышал от отца ни одного матерного слова. Впоследствии, встречаясь с Сербиным, я неоднократно был свидетелем того, как незаслуженно грубо он обращался с людьми, в числе которых были даже министры оборонных отраслей промышленности.
Закончив разговор, мы покинули кабинет Сербина. И сама беседа, и обстановка, в которой она проходила, оставили в моем сознании тяжелое впечатление. Махонин вместо прощания мрачно сказал: «Поезжайте домой».
И я поехал… За время обратно