У г. Михайловскаго:
И много грацiи своей
Краса-бы эта потеряла,
Когда-бы тьмы подбавить къ ней,
Когда-бъ луча не доставало
Въ чертахъ и ясныхъ и живыхъ,
Подъ чорной тѣнью косъ густыхъ.
У г. Н. Берга:
Однимъ лучомъ, одною тѣнью болѣ —
И безыменной нѣтъ уже красы,
Что сладостно покоилась дотолѣ
Въ волнахъ ея изнѣженной (?) косы
И на челѣ возвышенномъ сiяла,
Гдѣ кроткая и тихая мечта
Таинственно (?) для смертныхъ начертала,
Что свѣтлая скрижаль ея чиста.
Не правы-ли мы были въ нашемъ приговорѣ объ обоихъ переводахъ? Можно-ли при передачѣ поэтическаго образа употреблять такiя аптекарскiя выраженiя:
Когда-бы тьмы подбавить къ ней,
Когда-бъ луча не доставало?
То-же можно сказать и о всѣхъ другихъ переводахъ «Еврейскихъ мелодiй». Хорошихъ на перечотъ четыре (Лермонтова, Случевскаго, гр. А. Толстого, Мина); прочiе даже звучнымъ стихомъ не отличаются. Этого мало: зачѣмъ было стихотворенiе А. Н. Майкова «По прочтенiи Байронова Паденiя Iерусалима» выдавать за переводъ? Это недобросовѣстно и по отношенiю къ поэту и по отношенiю къ публикѣ. Еще бѣда: изъ двадцати-двухъ стихотворенiй восемь переведено самимъ г. Гербелемъ и нѣкоторыя изъ нихъ однимъ г. Гербелемъ. Отчего г. Гербелю было и не побаловаться немного? Ну, ограничился-бы пародiей на переводъ гр. А. Толстаго, и довольно-бы, – а то онъ самолично вздумалъ передавать Байрона. Авторъ стихотворнаго посланiя «Изюмцамъ» и пѣвецъ Манфреда, – что общаго между ними? Любопытно сравнить пародiю г. Гербеля съ прекраснымъ переводомъ гр. А. Толстого.
У гр. Толстого.
Ассирiяне шли, какъ на стадо волкú:
Въ багрянцѣ ихъ и въ златѣ сiяли полки;
И сiяли ихъ копья далеко окрестъ,
Какъ въ волнахъ галилейскихъ мерцанiе звѣздъ.
Какой славный стихъ! Въ немъ такъ и слышится движенiе огромной массы войска! Какъ хорошо и поэтически-вѣрно переданы образы подлинника:
The Assyrian came down like the wolf on the fold
And his cohorts were gleaming in purple and gold и т. д.
А вотъ пародiя г. Гербеля:
Какъ волки не стадо, враги набѣжали…
Ихъ орды багрянцемъ и златомъ сiяли…
Какъ нà морѣ звѣзды, горѣли мечи,
Когда ихъ (?) волна отражаетъ въ ночú (!).
Это неуклюжее старанiе употреблять библейскiе образы, эта грамматическая галиматья послѣднихъ двухъ стиховъ – по истинѣ уморительны. Мы не можемъ себѣ отказать въ удовольствiи сдѣлать еще маленькую выписку изъ «Видѣнiя Вальтасара». Надѣемся, что читатели на насъ за это не посѣтуютъ.
…. Нѣтъ, мой другъ, Сальери!
Смѣшнѣе отъ роду ты ничего
Не слыхивалъ! Слѣпой скрыпачъ въ трактирѣ
Разыгрывалъ voi che sapete. Чудо!
Не вытерпѣлъ, привелъ я скрыпача,
Чтобъ угостить тебя его искусствомъ.
И вотъ слѣпецъ начинаетъ разыгрывать «Видѣнiе Вальтасара». Послушайте, развѣ неуморительно!
Царь пируетъ и вдругъ, но впрочемъ у г. Гербеля это не вдругъ, а неизвѣстно какъ:
Тогда средь праздничнаго зала
Рука явилась предъ царемъ:
Она сiяла и писала,
Какъ на пескѣ береговомъ (?);
Она сiяла и водила
По буквамъ огненнымъ перстомъ.
И словно огненнымъ (?) жезломъ,
Тѣ (какiе?) знаки дивные чертила.
Картина преуморительная. И сiяла и писала, и опять сiяла и водила по буквамъ и въ то-же время чертила эти самыя буквы! Господи, чего только ни дѣлала эта рука! Повторенiе эпитета «огненный» и ужасная грамматическая галиматья, произведенная страшной рукой, – верхъ комизма. Въ томъ-же комическомъ родѣ продолжается и далѣе:
И видя грозное видѣнье,
Владыка выронилъ бокалъ (?);
Лицо померкло на мгновенье (?)
И громкiй (?) голосъ задрожалъ.
Болѣе неудачныхъ эпитетовъ не всякому удасться подобрать. Это стоитъ «Орфея въ Аду» и тому подобныхъ пародiй.
Какая простота и образность въ подлинникѣ. Нарисовавъ картину пира, поэтъ продолжаетъ:
«Въ тотъ-же часъ и въ томъ-же чертогѣ персты руки явились передъ стѣной и стали писать какъ будто на пескѣ. Человѣческiе персты; – одинокая рука быстро рисуетъ буквы и чертитъ ихъ, какъ жезлъ. Царь увидѣлъ и задрожалъ – и приказалъ прервать веселье. Ни кровинки въ его лицѣ, дрожитъ его голосъ».
Очевидно у г. Гербеля есть средства издавать Байрона, но нѣтъ средствъ даже посредственно переводитъ. И выходитъ, что лучше быть хорошимъ издателемъ, чѣмъ плохимъ переводчикомъ. Вмѣсто своего плохого перевода, г. Гербелю приличнѣе-бы помѣстить стихотворенiе Полежаева «Валтасаръ»; хотя это и не переводъ, но оно вѣрнѣе передало-бы впечатлѣнiе Байрона, чѣмъ такъ называемый переводъ «русскаго поэта» г. Гербеля.
Скажемъ теперь о другихъ переводахъ первыхъ двухъ томовъ этого изданiя; между ними есть очень хорошiе, напр. «Шильонскiй узникъ», «Паризина», «Мазепа». Если не всѣ они сдѣланы равно удачно и иногда не совсѣмъ точно передаютъ подлинникъ, – то во всѣхъ найдутся вѣрно схваченныя и прекрасно переданныя черты Байроновой поэзiи.
Переводы г. Зорина (Сарданапалъ и Двое Фоскари) сдѣланы весьма добросовѣстно. Мы можемъ только сожалѣть, что они сдѣланы не въ прозѣ. Стихъ у г. Зорина, пожалуй, и правильный, но по большей части вялъ и прозаиченъ. Вотъ почему, не смотря на вѣрность и добросовѣстность перевода, онъ читается нѣсколько тяжело. Нѣтъ этого непрестаннаго одушевленiя, нѣтъ той причудливой восточной изнѣженности, которая по временамъ слышится въ стихѣ Байронова Сарданапала. Но во всякомъ случаѣ такими переводами, какъ г. Зорина, брезгать нельзя. Если-бы весь Байронъ былъ такъ переведенъ, какъ Сарданапалъ и Двое Фоскари, то не только тужить было-бы не о чемъ, а напротивъ – радоваться слѣдовало-бы.
Но вотъ выходитъ третiй томъ и въ немъ – «Чайльдъ Гарольдъ» въ переводѣ г. Минаева. Къ этому-то тому собственно и относится заглавiе нашей статьи. Отличились оба, и переводчикъ и издатель. Если переводы г. Гербеля представляютъ пародiю на Байрона и только смѣшны, – то переводы г. Минаева… Но скажемъ нѣсколько словъ объ этомъ дѣятелѣ россiйской словесности, дѣятелѣ весьма плодовитомъ, но можетъ быть не вполнѣ извѣстномъ нашимъ читателямъ. Спецiальность музы г. Минаева – обличенiе; сперва онъ обличалъ г. Камбека, водопроводы, рысаковъ, – а потомъ обличилъ тѣхъ, кто обличалъ г. Камбека, водопроводы и рысаковъ. Такимъ образомъ его можно назвать самообличоннымъ обличителемъ. Г. Минаевъ объявилъ однажды, что пушкинскiй стихъ теперь общее достоянiе, – но это не мѣшаетъ ему писать стихи, гдѣ невѣрные эпитеты, плеоназмы и грамматическiя ошибки на каждомъ шагу, а также уснащивать свои вирши частицами «вѣдь, ужь, лишь» и тому подобными пособiями плохихъ стихотворцевъ. Далѣе – г. Минаевъ пародировалъ всѣхъ русскихъ поэтовъ отъ Пушкина до г. Плещеева, – но обыкновенно выходило, что его пародiи болѣе походили на печальныя подраженiя какой-нибудь плачевной музы, чѣмъ на пародiи. Случалось ему и самому сочинять стихи, но – увы! эти стихи скорѣе походили на плохiя пародiи, чѣмъ на самостоятельныя излiянiя глубокогражданской поэзiи. Его эпиграммы переносятъ насъ въ первую четверть текущаго столѣтiя и по большей части представляютъ перифразъ слѣдующаго общеизвѣстнаго четырестишiя:
Какое имя хочешь дай
Своей поэмѣ полудикой:
Петръ длинный, Петръ большой, но только Петръ великiй
Ее не называй.
Напримѣръ:
№ 1. Скажу вамъ краткiй панегирикъ (?);
Къ чему смѣшить весь божiй мiръ,
Къ чему твердить всѣмъ: я сатирикъ,
Когда вы только лишь (уснащенiе) – сатиръ.
№ 2. Сей трудъ ученыхъ, бакалавровъ,
Учителей, профессоровъ,
За то стяжаетъ много лàвровъ,
Что издпвалъ его Лаврòвъ.
№ 3. Испанцы намъ во многомъ пара;
Испанцевъ чтитъ народецъ (?)[2]нашъ,
Поетъ въ романсахъ mia cara (по итальянски),
И даже (уснащенiе) русскiй экипажъ (?)
Имѣетъ прозвищѣ: гитара.
Очень, очень игриво!
Вотъ еще отрывокъ:
Разъ проселочной дорогою
Ѣхалъ я, – передо мной
Брелъ съ котомкою убогою
Мужичокъ какъ лунь сѣдой.
На ногахъ лаптишки смятыя (?),
Весь съ заплатами (т. е. въ заплатахъ) армякъ.
Вѣрно доля небогатая
Тебѣ выпала, бѣднякъ!
«Тéбѣ» очень хорошо, а вотъ другой:
Новаго года лишь (опять лишь!) вспыхнетъ денница,
Съ ранняго утра (плеоназмъ) проснется столица.
Въ праздничный день никого не смутитъ (почему?),
Стонетъ-ли вѣтеръ, иль вьюга крутитъ. и т. д.
Но, скажетъ читатель: для чего вы выписываете эти безобразныя вирши? А вотъ потрудитесь узнать, который изъ двухъ выписанныхъ отрывковъ: – пародiя, а который серьозное стихотворенiе?
Заключаемъ: г. Минаевъ не есть бездарность полная, но та жалкая посредственность, которая хуже всякой бездарности. Какъ она ни бьется, ничего у нея не выходитъ. Хочетъ пародiю написать, выйдетъ плохое стихотворенiе; свое задумаетъ изобразить, выйдетъ пародiя; остроту вздумаетъ отпустить, плоско выйдетъ; вмѣсто веселости возбуждаетъ зѣвоту; не знаетъ – похвалить или посмѣяться, и чаще надсмѣхается, потому въ этомъ великiй разумъ полагаетъ. Бьется, бѣдная, какъ рыба объ ледъ, а ничего добиться не можетъ. Важности на себя напускаетъ ужасной; хорошiя слова выучила: о сознанiи, тяготѣнiи зла и протестѣ поговорить умѣетъ.