I. Телесное отдохновение
Мобильность и отдых
За век, прошедший от Иннокентия III до Бонифация VIII (1198–1303), папский двор отсутствовал в Риме около 60 лет. Только Целестин IV, правивший 17 дней (25 октября – 10 ноября 1241 г.), провел весь срок в городе[740]. Одиннадцать из девятнадцати пап XIII столетия провели больше половины своего правления вне его стен. Шесть не были там вовсе, в частности все три француза: Урбан IV (1261–1264), Климент IV (1265–1268), Мартин IV (1281–1285). Последний посещал лишь некоторые города Папской области. Целестин V (1294) не покидал границ Сицилийского королевства, подданным которого являлся до избрания. Бонифаций VIII (1294–1303) больше половины срока провел вне Рима, прежде всего, в Ананьи[741].
За восемнадцать лет Иннокентий III (1198–1216) тринадцать раз проводил лето вне Рима, уезжая обычно между апрелем и июнем, до праздника свв. Петра и Павла[742]. Только в 1199, 1200, 1204, 1205 и 1210 годах он остался в городе на лето из-за форс-мажорных обстоятельств: в 1204–1205 годах из-за политических беспорядков, а в 1210 году пришлось противостоять императору Оттону IV.
Конечно, папы и до этого времени уезжали на лето. В жизнеописании Павла I (757–767) Анастасий Библиотекарь уточняет, что тот умер летом, 28 июня, в монастыре Св. Павла за Городскими стенами (Сан Паоло фуори ле Мура), где спасался от зноя[743]. Заболевая малярийной лихорадкой, понтифики покидали город. Заболев через несколько дней после избрания (1 июля 1048 г.), Дамас II приказал отвезти его в Палестрину, на свежий воздух, но 9 августа его не стало[744]. Подхватив малярию, в Монтекассино уехал Стефан IX и остался там на зиму 1057–1058 годов[745]. Чтобы упросить Николая II (1059–1061) освободить его от епископского служения, слишком тяжелого для его возраста, Петр Дамиани отправил папе четверостишие о римских болезнях, «пожирающих людей», написанное несколькими годами раньше:
Рим, пожиратель людей, жестоковыйных склоняет,
Рим, лихорадки скудель, богатая смерти плодами!
В Риме болезни вершат свое дело по древнему праву:
если настигнут кого, в живых уж его не оставят[746].
Григорий VII три лета (1074–1076) провел в Лауренто, под Римом[747]. В 1116 году вся Римская курия, спасаясь от «несносной» летней жары, выехала в Кампанию и Мариттиму[748]. После собора в Беневенто (1117), Пасхалий II (1099–1118), изможденный жарой, отправился в Ананьи[749]. Каликст II отдыхал в Веллетри, Вероли и Ананьи летом 1122 года и вернулся в Рим лишь в октябре[750]. Во второй половине XII века разъезды курии по красивым городам Лацио неожиданно становятся обычным явлением. Евгений III (1145–1153) построил себе дворец в Сеньи. Готовясь к лету, кардинал Кампании снял у епископа Вероли дом на горе Св. Иоанна[751]. Адриан IV (1154–1159) в мае 1155 года выехал из Рима вместе с Фридрихом Барбароссой, но начавшаяся в июне в Понтелукано эпидемия заставила императора вернуться в Германию[752]. На следующий год понтифик из Беневенто направился в Нарни, потом в Орвьето, город, где ни один папа до него не бывал, «а ближе к зиме остановился в красивом и населенном Витербо»[753]. В 1159 году он решил провести лето в Ананьи, где и умер 1 сентября. В одном письме периода 1167–1169 годов Александр III благодарит жителей Вероли не только за верность, но и за гостеприимство[754]. Луций III (1181–1185) почти весь понтификат проводит в Сеньи, Ананьи, Соре и Веллетри.
Лишь при Иннокентии III зимовка в Риме и летние каникулы в приятных городах Папской области входят в обиход. Это стало новшеством. В последние десятилетия XII века папы подолгу отсутствовали в Риме, но пребывали в основном на севере Италии, в Вероне, Ферраре, Пизе, из-за политических и внутрицерковных дел. А Целестин III (1191–1198), напротив, все семь лет не покидал Вечного города.
Новый ритм, заданный папскому двору Иннокентием III, приняли его преемники. Гонорий III (1216–1227) и Григорий IX (1227–1241) зимой проживали в вековой резиденции пап, Латеранском дворце, но на лето почти ежегодно уезжали[755]. Избранный в Перудже 18 июля 1216 года, Гонорий III приехал в Рим только в конце августа. Лишь четыре лета он провел в Латеране (1218, 1221, 1224 и 1226 гг.). В одном письме от июня 1226 года он заявляет, что не может посоветоваться с кардиналами, отсутствующими в городе «из-за дурной погоды»[756]. В августе он отложил судебные разбирательства «в отсутствие кардиналов и прокураторов», получивших разрешение покинуть Рим «в виду летней жары»[757].
После Иннокентия III чередование зимней и летней резиденций настолько прижилось, что Магистр Григорий называет Латеран «зимним дворцом папы»[758]. Выражение, использованное автором этого оригинального путеводителя по средневековому Риму, уникально и отсылает безусловно к первым десятилетиям XIII века. Начиная с 1226 года до конца столетия ни один папа не оставался в Риме на все лето.
Перемещения папского двора в XIII веке безусловно представляют собой масштабное явление: их зафиксировано более двух сотен. В десяти городах папского государства – Ананьи, Ассизи, Ферентино, Монтефьясконе, Орвьето, Перудже, Рьети, Сеньи, Тиволи и Витербо – папы прожили в общей сложности около сорока лет[759]. В 1260–1280-х годах курия почти без перерыва пребывала в Витербо, в Лацио, здесь же прошла самая длительная вакансия Апостольского престола (1268–1271).
Такая мобильность предполагала довольно развитую логистику. Переезд курии затрагивал сотни людей: около 200 приближенных папы, то есть его familia, слуг кардиналов, прокураторов, поставщиков, писцов канцелярии, епископов, прибывавших «к апостольским порогам», прелатов, приезжавших по судебным делам, кающихся, паломников. Как минимум 500–600 человек, принадлежавших курии или связанных с ней профессионально, сопровождали папу в его странствиях[760]. Организация ложилась на плечи Апостольской палаты. Между строк редких счетных книг, дошедших от XIII века, проглядывает желание обеспечить папам и прелатам легкое путешествие и удобное размещение. Служащие Курии направляются на место заранее, везя с собой предметы папского повседневного обихода, чтобы обеспечить надежное хранение сокровищницы. В преддверии приезда Бонифация VIII в Ананьи в 1299 году туда едут клирик палаты и папский привратник, «чтобы обустроить жилища». Некто Дзаоне занимается «гостиницей», hospitium, для кардинала-камерария, еще двое организуют доставку его скарба, roba camere camerarii. В октябре 1302 года двое слуг готовят возвращение Курии в Рим и тоже «готовят жилье». Апостольская палата проводила работы по благоустройству дороги на маршруте. 28 сентября 1302 года она выплатила три лиры и восемь шампанских сольди «за ремонт дороги, по которой проехал папа»; за «подготовку дороги» для пути из Ананьи в Рим той осенью получили зарплату семнадцать мошенников. В распоряжении папы шатер, который счетные книги называют то papilio («шатер»), то papilius secretus («тайный шатер»). В 1299 году Бонифаций VIII заказал мастеру Николо ди Пильо приступку, чтобы удобнее было садиться на коня. Есть у него и богато украшенная повозка[761]. Города обязаны были бесплатно принимать служащих курии, а власти – фиксировать максимальную цену за сдачу жилья. За ценами следили назначенные с обеих сторон финансовые инспекторы. В середине XIII века съем жилья в любом городе области Лацио, куда являлась курия, возрастал в цене вчетверо. В 1266 году Климента IV призвали навести порядок на готовом взорваться рынке недвижимости: он постановил, что ставка сдачи жилья должна снижаться на 75 % в случае вакансии Апостольского престола. Однако в 1279 году из одного частного договора мы узнаем, что стороны удовлетворились более скромной скидкой в 50 %. Еще в 1311 году, когда курия обустроилась в Авиньоне, одно завещание, составленное в Витербо, предусматривает удвоение цен на жилье при появлении папы[762].
Иногда папы отправлялись в путь по делам светского правления[763]. Александр III 26 месяцев (1179–1181) провел во дворце Тускулум «как сеньор»[764]. В 1208 году Иннокентий III отправился в Кампанию и Мариттиму, чтобы укрепить там феодальные связи. На выезде из Ананьи его встретила свита из пятидесяти всадников во главе с Джованни да Чеккано, уже в 1201 году присягнувшим понтифику на верность. Нарядно одетые рыцари, соревнуясь друг с другом, выступили почетным эскортом. Граф Джулиано да Чеккано устроил турнир, шедший с девятого часа до ужина. В Фоссанове протонотарий короля Сицилии под звук трубы провозгласил Риккардо, брата папы, графом Соры. В Сан Джермано, конечной точке поездки, Иннокентий III собрал совет баронов, чтобы разрешить дела в Сицилийском королевстве к северу от Фаро. 6 октября в Ферентино Риккардо граф Сеньи принес торжественный оммаж своему брату, понтифику[765].
Бонифаций VIII пользовался переездами двора, чтобы посетить принадлежавшие семейству Каэтани замки и городки Лацио. Об этом регулярно сообщали арагонские посланники. 11 сентября 1299 года представитель короля Арагона сообщает, что «папа уехал в свои замки»[766]. Похожие выражения присутствуют в депеше 1 октября, где объявляется о его возвращении в Рим[767].
Нередко папам приходилось уезжать, или они не могли вернуться в Рим то из-за конфликтов с императором Фридрихом II, то из-за внутренних беспорядков. Однако комплексный анализ дат отъездов и приездов показывает, что причины регулярного чередования зимнего пребывания в Риме и летнего в приятных городах Папской области нельзя свести к конъюнктуре. Почти две трети отъездов приходится на май и июнь. Ни разу курия не уезжала до Пасхи[768]. Обычно отъезд совпадал с важным церковным праздником, например с Вознесением или Пятидесятницей[769]. Для возвращения тоже выбирались одни и те же дни: две трети возвращений в Рим выпадают на октябрь-ноябрь. Вывод напрашивается сам собой: ежегодная мобильность курии в XIII веке вызвана желанием папы и его двора избежать неудобств римского лета.
Всякий раз, когда затянувшийся конклав заставлял кардиналов остаться в Риме на лето, санитарная ситуация становилась ужасной[770]. Григорий IX умер в Латеране 21 августа 1241 года, скорее всего, от малярии. Сенатор Маттео Россо Орсини запер восемь кардиналов во дворце Септизоний на Палатине, в результате английский кардинал Роберт Сомеркоутс умер. Всего через 17 дней ушел из жизни Гоффредо Кастильоне, избранный под именем Целестина IV. Некоторые кардиналы уехали в Ананьи до его похорон. Во время вакансии кардиналы Синибальдо Фьески (будущий Иннокентий IV) и Риккардо Аннибальди тяжело заболели[771].
Когда 22 июня 1276 г. не стало Иннокентия V, кардиналы быстро договорились, какое имя дать его преемнику. Римское лето уже было в разгаре, и новый папа, Адриан V (Оттобоно Фьески), сейчас же повелел перевезти двор в Витербо. Но здесь же папа и умер всего через месяц после избрания, 18 августа.
Гонорий IV умер в Риме от подагры 3 апреля 1287 года во дворце на Авентине, построенном по его заказу для своего семейства (Савелли. Разлад среди кардиналов помешал быстро избрать преемника. Летом малярия выкосила коллегию, сведя в могилу шесть ее членов. Пятеро заболели. Четверо оставили Рим и укрылись в более благоприятных местах. Джироламо Маши, епископ Палестрины, остался один в римской базилике Санта Сабина. Постоянно протапливая свои покои, чтобы очистить зараженный воздух, он смог избежать смертоносных испарений в воздухе. Осень снова отсрочила выборы нового понтифика. Николай IV был избран лишь к концу зимы, 22 февраля 1288 года[772]. Когда не стало и его, тоже весной, 4 апреля 1292 года, кардиналы опять не смогли договориться насчет нового понтифика. Летом большинство из них уехали в Рьети и Ананьи. Лишь трое остались в Риме, но один из них умер от малярии[773].
Начиная с понтификата Иннокентия III источников о recreatio corporis становится много. Он сам говорит о ней в проповеди на праздник Золотой розы: «Дорогие мои, знайте, что бренному телу не совладать с тяготами, если иногда не давать ему роздыха»[774]. В 1209 году «папа на время оставил Рим из-за летней жары, вредной для его тела»[775]. Напротив, пребывание курии в Сеньи (1212–1213 гг.), семейном гнезде, которое Иннокентий III очень любил, капелланам не понравилось из-за суши, потому что они привыкли к более приятным летним курортам[776]. В 1205 году папа остался на лето в городе, но разрешил некоторым членам курии дождаться где-то еще возвращения благоприятной погоды и тем самым избежать опасной «лихорадки» (малярии), витавшей над Римом[777].
В 1202 году Иннокентий III решил провести лето в Субьяко. Неизвестный очевидец описал пребывание здесь курии в письме, написанном между 6 августа и 5 сентября и дышащем удивительным восхищением перед идиллической природой этого места. Автор, близкий к кардиналу Уго, будущему Григорию IX (1227–1241), оказался настоящим знатоком природы, счастливым от того, что ему довелось оценить и ее терапевтические свойства[778]. Указание на архитектурную смелость Субьякской обители и на росписи в покоях говорит о его культурном уровне и тонкой наблюдательности[779]. Чтобы принять папу и его двор, разбили шатры. На южной стороне поставили «задымленные шатры» папского повара, которого называли по-библейски Навузарданом; на восточной расположился травник, на северной – рынок[780]. Шатер папы назвали «скинией», parvum tabernaculum, его поставили «в лучшем месте», чтобы максимально открыть его солнечным лучам[781].
«Деяния Иннокентия III» и «Хроника» Риккардо из Сан Джермано дважды уточняют, что папа провел лето вне Рима[782]. Биограф Григория IX (1227–1241) о летних переездах своего героя пишет постоянно, указывая на заботу о здоровье и гигиене. В 1232 году тот «счастливо» провел большую часть зимы в Ананьи, а потом уехал в Кампанию и Мариттиму; в 1227 году он решил летом жить в Ананьи, «опасаясь летнего воздуха в Риме», в июне 1230 года приехал туда же, «боясь прихода испепеляющего лета, в поисках более здорового воздуха», на следующий год, опять в июне, покинул Рим, «потому что лето уже нагрянуло»; осенью 1236 года переехал из Рьети, считавшегося опасным для страдавших ревматизмом, «в Терни, и там, на берегу полноводной реки он приказал высадить деревья и выстроить удобный дворец для папских нужд»; в июне 1238 года понтифик поспешил в Ананьи, чтобы «укрыться от тлетворного воздуха», а вернуться решил лишь в октябре, когда «летние опасности были уже позади»[783].
Recreatio corporis в эти годы даже оказалась в центре полемики между папой и императором. В собрании документов папской канцелярии, созданном папским капелланом Альбертом Бехаймом во время I Лионского собора (1245), сохранилось письмо, осуждающее Фридриха II за то, что он осадил Рим, угрожая здоровью папы, который обычно выезжал летом на свежий воздух[784]. Комментируя возвращение Иннокентия IV из Лиона (1251), его биограф Николо из Кальви пишет, что «папы обычно возвращаются в Рим к зиме», а отъезд курии в Ассизи 25 мая 1254 года, напротив, объясняется тем, что «по традиции лето понтифик проводит вне Рима»[785].
Во времена Александра IV (1254–1261) два блестящих папских нотария, Джордано из Террачины и Джованни из Капуи, ведут дружескую эпистолярную баталию. Джованни весьма прозорливо и реалистично находит недостатки Субьяко и отдает предпочтение Ананьи, называя его царственным градом. Джордано в свою очередь рисует в идиллических красках Субьяко как «землю, благословенную устами Всевышнего и десницей Божьей щедро наделенную всевозможными благами»[786]. В июле 1262 года Урбан IV (1261–1264) уехал из Витербо в Монтефьясконе, спасаясь от жары[787], а Мартин IV (1281–1285) построил там дворец[788]. Сообщая о переезде курии из Ананьи в Треви 27–31 августа 1299 года, посланник арагонского короля пояснил, что Бонифаций VIII уехал, «чтобы отдохнуть телом», causa recreationis corporis sui[789]. Тем же выражением воспользовался и сам понтифик в письме английскому королю от 1 сентября 1299 года[790].
Боязнь заражения
Обсуждая зловоние трупа, Лотарио де Сеньи использует образы, не копирующие монашескую традицию «презрения к миру», но следующие проблематике, обсуждавшейся в салернской медицинской литературе. Это касается тлетворного зловония и гниения, порождающего червей, которые аналогичным образом описываются в «Салернских вопросах»[791]. Салернская школа учила, что «рептилии и мухи, а значит и змеи, рождаются из гниения во время летнего зноя, поэтому они несовместимы с природой человека и убивают его»[792]. В последние десятилетия XII века в Салерно большое внимание уделялось аристотелевским идеям о «спонтанном размножении»[793].
В упомянутом выше письме о пребывании двора Иннокентия III в Субьяко (1202) свойства мух, этих надоедливых насекомых, «так мешающих людям», описаны в деталях, за которыми стоит внимательное чтение и не менее внимательное наблюдение: их вред – следствие их природы, не флегматической, поясняет автор, а холерической[794]. Кардиналов, направлявшихся в Рим на созванный Григорием IX собор (1241), Петр Винейский устрашает комарами и вредными испарениями, типичными для летнего времени: «Если вы явитесь в Рим, чего вам ждать, кроме новых опасностей? Несносная жара, гнилая вода, грубая, нездоровая еда, тяжелый воздух, тучи комаров, тьмы скорпионов, толпы гнусного сброда! В городе полно подземных пустот, кишащих ядовитыми червями, с летними испарениями вылезающих наружу»[795]. Биограф Григория IX тоже пишет о нашествии змей в Риме и о трагических последствиях, болезнях и смертях, вызванных гниением их трупов[796]. Идея того, что зачумление воздуха может быть вызвано змеями и подземными чудовищами, выражена и в «Краткой практике», автор которой отлично знал курию[797].
Жизнеописание Григория IX упоминает о мерах, предпринятых папой, чтобы очистить улицы Рима от заражающей воздух гнили. Она даже стала литературным топосом: искоренение засевших в Торре Картулария смутьянов сравнивают с необходимостью снимать гной с плохо обработанной раны, а ересь – с заразной болезнью[798]. Об ужасной вони от разлагающихся нечистот пишут и кардиналы, бежавшие в Ананьи после смерти Целестина IV (1241)[799]. О том, что тема была злободневной, говорит наконец и то, что зловоние трупа, «наполненного червями и смердящего», стало предметом риторических упражнений в канцелярской переписке, связанной с двором Григория IX[800].
Трупами и их зловонием интересуется и трактат «Отсрочка последствий старости», которым мы вскоре займемся. Его автор, связанный с курией первых десятилетий XIII века, устанавливает точную связь между разложением трупов и малярией. Вредные испарения, vapor pestilentialis, здесь явно означающие малярию, якобы распространились среди греков (то есть в Византии) из-за горы трупов, брошенных «после ужасной битвы в Эфиопии»: эта информация взята из Авиценны[801]. С самого начала причины старения здесь показываются в «размножении организмов, заражающих окружающий нас воздух»[802], и эту идею позднее слово в слово повторил Роджер Бекон в своем «Послании о тайнах природы»[803].
Михаил Скот в «Книге о частностях» тоже подробно рассматривает малярию, «заражение воздуха, которое не везде проявляется, но тайно распространяется от земли к земле и потом остается»[804]. Это доказывает, что Фридрих II тоже интересовался вопросами заражения воздуха. Адам Кремонский в сочинении «Кодекс здоровья, маршрут и цели паломников» (1227) подробно рассматривает заражение атмосферы и способы ее очистки[805]. Очевидно, что в этом между Римской курией и двором Фридриха II никакого разлада не было[806].
Страх перед заражением, безусловно, многое определял в жизни папства в XIII веке. 27 февраля 1264 года Урбан IV (1262–1264) собирает комиссию для обследования Пьера де Росселя, профессора богословского факультета в Париже, у которого заподозрили проказу. В нее вошли два личных папских врача, Ремон из Нима и Реми, а также кардинал Хуан из Толедо, знаток медицины и алхимии[807]. Договор между Витербо и Апостольской палатой в связи с готовившимся приездом курии (1278) предписывал из гигиенических соображений убрать садки для просушки льна, вызывавшего тошноту[808]. Мартин IV (1281–1284) вроде бы выписал в Рим медика Хью из Эвешема, чтобы справиться с малярией, и сделал его кардиналом: учитывая описанные выше обстоятельства, эти сведения не такие уж неправдоподобные[809].
Водные процедуры
Среди прочего в письме о Субьяко 1202 года мы читаем: «Живем мы не под озером, а над озером, таким красивым! Нам им не насытиться и терпим мы из-за того настоящие танталовы муки. Озеро достойно всяческих похвал, оно лазурное, а когда ветер поднимает на нем волны, похоже на море, хотя по запаху и качествам на море не похоже… Когда же вода успокаивается, хочется по ней прогуляться, если поверить, что природа следует видимости, потому что она кажется лугом, только что цветов не видно. Что добавить? Чем прекраснее вид, тем сильнее смятение от недостижимости… Местность эта состоит из островков, природой своей удивительно привлекательных для человека. Повсюду вода течет ветвящимися потоками, то медленными, то стремительными, то бурлит, то говорит шепотом, то замирает в молчании, то забыв о снегах, вскипает, будто в котелке»[810]. Это похвала воде заканчивается отсылкой лично к папе: «Третий наш Соломон любит эту воду, с удовольствием окунает священные свои руки под холодную струю, двумя ее свойствами удовлетворяя две нужды человеческих: снаружи она смывает то, что грубостью своей враждебно человеческим чувствам, внутри же она нежным увлажнением прогоняет все, что сопротивляется ее власти. Это самая благородная стихия, которую человеческая природа принимает без помощи других стихий»[811].
Английский хронист Гиральд Камбрийский тоже раскрывает необычный интерес Иннокентия III к воде. Архидьякон его диоцеза поехал в Рим по судебным делам и встретил папу в Фонте Верджине, где тот бывал «для прогулки». Этот «прекрасный» источник (fonte) располагался к югу от Рима, недалеко от Латерана, был богат «чистой и свежей водой, живописно обложен камнями», «из него вода ручьем текла на поле». Архидьякон нашел папу «сидящим у источника, немного в стороне от остальных»[812].
Несколькими десятилетиями раньше, в августе 1167 года, Александра III видели обедающим у подножия Монте Чирчео, «у источника, который с тех пор прозвали папским». Эта идиллическая картинка контрастирует с политическими неприятностями, из-за которых ему пришлось отправиться в дорогу: он бежал из Рима, опасаясь угрозы Фридриха Барбароссы, воспользовавшись кораблем короля Сицилии[813].
При Иннокентии III под стенами города Сполето открыли источник и тут же назвали его «папским источником», fons papalis[814]. В Ферентино по его приказу в 1203 году построили «замечательный, прекрасный фонтан»[815]. Некоторые хроники утверждают, что в 1217 году горячий целебный источник нашли в Витербо. Его прозвали «Водой крестового похода»[816].
Присутствие многочисленных термальных источников, безусловно, объясняет, почему именно в Витербо Римская курия провела в XIII веке больше всего времени[817]. Мэтью Пэрис вспоминает, что Григорий IX «страдал отложением солей, был очень стар, нуждался в купании, ради которого ездил в Витербо»[818]. Там же, неподалеку, располагалась купальня Скоппьо, куда с друзьями по курии ездил Витело, чтобы изучать свойства радуги[819]. Нет ничего удивительного в том, что зажиточные прелаты покупали собственность в этом городе. Астроном и медик Кампано из Новары († 1296) построил себе там солидную резиденцию, где провел последние годы жизни: в 1288 году пожилой ученый получил от Бонифация VIII разрешение удалиться от дел курии[820].
Мобильность, боязнь заразиться, любовь к воде – все это аспекты одного явления, представленного в источниках со всей ясностью начиная с Иннокентия III, в этом, как и во всем, большого новатора. Именно он ввел переезды курии в обиход, но он же рассуждал об «отдохновении телесном», recreatio corporis, к тому же по довольно необычному поводу: в проповеди о Золотой розе. Этот факт порядком противоречит суровому учению его «Ничтожества человеческого состояния».
Явная тяга к удобному отдыху говорит о таких настроениях, которые нельзя объяснить исключительно желанием избежать римской малярии. Следует предполагать, что она действительно проявлялась сильнее обычного в XII–XIII веках, однако мобильность, боязнь заражения и удовольствие от воды свидетельствуют о новом отношении к телу.
Чтобы удовлетворить требования recreatio corporis, Римская курия не замедлила воспользоваться возможностями развивавшегося Папского государства. Параллельно с сезонными разъездами Иннокентий III начал процесс масштабного государственного переустройства. Витербо, принимавший папский двор чаще, чем любой город Лацио и Умбрии, является также самым богатым источником целебных вод в Папской области.
Как бы к ним не относились, вопросы гигиены и здоровья лежат в основе удивительной мобильности курии XIII века, в том числе в тех ситуациях, когда политические проблемы дают ей, на первый взгляд, более надежные объяснения[821]. Эта подвижность – отражение новой жизни папского двора, а заодно и такого масштабного восприятия пространства и такой эффективной логистики, какие в то время в Европе еще очень редко встречались[822]. Настоящая «культура курорта» стала неотъемлемой частью ритма жизни папского окружения с первых лет XIII века.
Ради удобного телесного отдохновения Римская курия стала по собственному почину надолго оставлять Рим. Все три папы французского происхождения, привлеченные живописностью, amoenitas, Витербо и Орвьето, вовсе не появились в Городе. Оправдывая, в том числе и эти новые разъезды, юридическая и экклезиологическая мысль XIII века разработала идею «где папа, там Рим», ubi papa, ibi Roma. Аббат Андрский считает, что Витербо – второй Рим, потому что там находится папа, однако хронист не забывает уточнить, что Иннокентий III уехал туда потому, что римское лето вредно для его тела.
Решающую роль сыграли также новые знания о теле, имевшие арабское происхождение, которые интеллектуалы и ученые предложили важнейшим членам папского двора, в том числе для того, чтобы развеять их страхи перед заражением. В этом курия шла одним путем с двором Фридриха II, более того, в некоторых аспектах, например в чередовании зимних и летних резиденций, судя по источникам, опережала его. А когда в последние десятилетия XIII века папство снова стало регулярно проводить время в Риме, Николай III и его преемники превратили дворец Иннокентия III на Ватиканском холме в роскошную резиденцию. «В большом саду» рассадили «всевозможные деревья»[823]. В первом ватиканском саду разместился даже экзотический зверинец[824].