Гости на свадьбе шушукались из-под руки о свидетеле, который все отирался у стен и своей темной фигурой походил на одну из прячущихся по углам теней. Выражением лица он словно бы утверждал, что ему еще никогда не приходилось так славно повеселиться, как сегодня. Вместо фаты, заявил он к смущению собравшихся, Себастьяну следовало бы украсить невесту головным убором в виде зеленой лампы, ибо так принято обозначать запасной выход.
4
— Спорю на ящик «Брунелло», — предложил Оскар, — что тебе и заказали эту статью только в связи с Убийцей из машины времени.
Себастьян промолчал. Нетрудно догадаться, что дело обстояло именно так. Это видно даже из заглавия: «Профессор Фрейбургского университета объясняет теории Убийцы из машины времени». Себастьян даже специально вставил в свою статью несколько фраз из признаний преступника. Совершивший пять убийств молодой человек заявил на допросе, что это, мол, не убийства, а научный эксперимент. Он якобы прибыл из две тысячи пятнадцатого года для доказательства теории множественных вселенных. Согласно ее положениям, время не движется прямолинейно, а представляет собой гигантское количество накладывающихся одна на другую вселенных, число которых увеличивается с каждой секундой, то есть своего рода временную пену, состоящую из бесконечного числа пузырьков. По этой причине путешествие в прошлое представляет собой не возвращение в один из предшествующих периодов развития человечества, а переход из одного мира в другой. Таким образом, вмешательство в события прошлого проходит без последствий, в настоящем от этого ничего не меняется. Он может засвидетельствовать, что все его жертвы благополучно здравствуют в две тысячи пятнадцатом году. В том мире, к которому он принадлежит, никто не убит, а следовательно, не было никакого преступления. Поэтому он с сожалением вынужден констатировать, что не подлежит судебному преследованию в две тысячи седьмом году. Молодой человек с возмущением отверг совет своего адвоката, который собирался строить защиту на невменяемости обвиняемого.
— А ты понаписал в «Шпигеле» такого, — продолжал Оскар, — что переплюнул даже идеи сумасшедшего!
— Хочешь сказать — раз сумасшедший, то, следовательно, и не прав! Это для меня новость. Не знал, что сумасшествие автоматически означает неправоту.
— Тобой-то движет даже не безумие, а желание, — тут Оскар тычет себе пальцем через плечо, — релятивировать совершенно определенную реальность.
— Тише ты! — шипит Себастьян. — Довольно уже.
На том конце столовой Майка, нагнувшись, держит за запястья Лиама. Она что-то говорит ему и все время тянет к себе, а он отворачивает лицо то в одну, то в другую сторону. Когда она находит глазами Себастьяна, чтобы обменяться с ним улыбкой, упавшие на лоб волосы занавешивают ее лицо.
— А я знаю, о чем вы разговариваете, — говорит она громко. — Существует такая параллельная вселенная, где Лиам не отказывается накрывать на стол.
— Именно так, — дружелюбно отвечает Себастьян.
— И вселенная, где Оскар не смотрит так сердито.
— Надеюсь, что да.
— И может быть, еще такая, где я не твоя жена, а Лиам не сын.
Она хохочет при виде растерянности на лице Себастьяна. Потенциальный полусирота вырывается от Майки и, обежав вокруг стола, выскакивает в переднюю, Майка — следом за ним.
— Ты помешался на других мирах, — тихо говорит Оскар. — На мечте быть одновременно двумя разными людьми. По меньшей мере — двумя.
Себастьян, сделав над собой усилие, отпускает занавеску, которую все это время теребил пальцами, а вообще с удовольствием сорвал бы с карниза. Над самым его плечом пролетает выброшенный Оскаром в окно окурок. Тотчас же по ручью, оставляя за собой два треугольных следа, туда на всех парах подплывают Бонни и Клайд и, ткнувшись в воду за тонущим окурком, разочарованно остаются ни с чем.
— Ты еще помнишь тот мир, — спрашивает Оскар, — в котором ты сказал мне такие слова: «Я хочу быть почвой под твоими ногами, которая вздрогнет, когда тебя поразит месть богов»?
Когда Оскар это произносил, возле его губ справа и слева подрагивали две морщинки, как бы заключая цитату в иронические кавычки.
Разумеется, Себастьян не забыл свое высказывание. Оно было сделано в ту ночь, когда они вдвоем с Оскаром за бутылкой виски, из которой иногда подкреплялись, решили задачку Красной Шапочки о темной энергии. Стулья в пивной уже были составлены на столах ножками вверх, последний официант, дожидаясь за барной стойкой, когда наконец уйдут последние посетители, выкуривал подряд уже пятую сигарету. Но эти двое ничего не видели и не слышали; с закрытыми глазами они сидели, сдвинув лбы, между тем как их тени на стене вместе принимали Нобелевскую премию 2020 года. Язык чисел сблизил их в этот вечер, как никогда. Их головы так идеально взаимодействовали в работе, словно принадлежали одному и тому же существу. Себастьян поднял два пальца, прикоснулся ими к щеке друга и произнес то, что ему в этот момент пришло в голову: «Я хочу быть почвой под твоими ногами, которая…»
— А немного погодя, — говорит Оскар, — я услышал от тебя нечто совсем другое.
Себастьян помнил и это.
«Ты переоцениваешь свое значение! — крикнул он в лицо Оскару в его комнате. — Ты переоцениваешь его как в общем, так и в частности относительно меня».
Оскару, как ценителю хорошего стиля, свойственно умение отдавать должное изяществу чужого выпада, даже когда тот направлен против него. На него произвела впечатление выстроенная Себастьяном последовательность: предварительная реплика, рассчитанная на завоевание доверия («Я хочу быть почвой под твоими ногами…»), и затем разящий насмерть удар («Ты переоцениваешь…»), поэтому он даже не шелохнулся, а спокойно продолжал сидеть, развалясь в кресле, и только окинул Себастьяна одобрительным взглядом.
— Столько миров! — говорит нынешний Оскар. — Порой я жалею, что нет под рукой средства, которое вывело бы тебя из этой колеи.
— Не преувеличивай!
— Когда-то ты был хорошим физиком, пока тебя не заклинило.
— Меня ничуть не заклинило, — возразил Себастьян с предельным самообладанием. — Просто я не принял копенгагенскую точку зрения как истину в последней инстанции. И копенгагенская теория тоже всего лишь одна из возможных версий, а не религия.
— Верно, не религия. Она стремится к научному взгляду. В отличие от твоих теоретических эскапад в сторону множественных вселенных.
— Позволь напомнить, что в своем изложении гипотезы о множественности вселенных в «Шпигеле» я даже не отстаиваю, а только объясняю эту теорию. Объясняю, потому что меня попросили.
— Если ты даже не отстаиваешь эту ерунду, то такой поступок, кроме глупости, означает еще и трусость.
— Может быть, хватит?
— Тебя надо бы встряхнуть, чтобы ты очнулся. Отхлестать по щекам, чтобы ты перестал уходить от действительности.
— Что есть действительность? — нарочито встает в позу Себастьян.
— Все, — отвечает Оскар Себастьяну и неожиданно прикасается тыльной стороной кисти к его животу, — все, что доступно для экспериментальной проверки.
Себастьян растерянно отмахивается поднятой ладонью и снова опускает руку. Его взгляд мечется в поисках опоры между профилем Оскара, силуэтом взлетевшего голубя, который тотчас же камнем падает вниз, уходя из поля зрения. Шаткая поза с упором на одну ногу, опущенные плечи, понурая голова — все в нем говорит о капитуляции. Оскар ничего этого не замечает. Повернувшись спиной и опершись обеими руками о подоконник, он говорит куда-то в пространство:
— Может быть, ты читал «1984» Оруэлла. В Океании люди под пыткой учатся принимать вещи одновременно как действительные и недействительные. Их насильно заставляют воспринимать реальность лишь как одну из потенциальных возможностей. Ты знаешь, как это называется у Оруэлла? — Не оборачиваясь, Оскар неожиданно хватает Себастьяна за руку. — Знаешь?
Себастьян глядит на пальцы, сжимающие его запястье. Сейчас они с Оскаром впервые за этот вечер взглянут друг другу в глаза. Несколько секунд они будут смотреть друг на друга, не отводя глаз. Напряженные черты Оскара расслабятся. Затем он лихорадочно будет искать новую сигарету и молча закурит.
— Я не читал эту книгу, — говорит Себастьян.
Пол под ногами затрясся: в комнату врывается Лиам. Налетев со всего разбега на Оскара, он обхватывает его руками за пояс и встает разутыми до носков ногами на его начищенные до глянца венгерские штиблеты. Рука Оскара торопливо выпускает запястье Себастьяна.
— Что же ты, так и будешь весь вечер меня клевать? — спрашивает Себастьян. — Только за то, что я напечатал статью в «Шпигеле»?
— С фотографией, — говорит Лиам.
— Mais non![10] — говорит Оскар, погладив по голове Лиама.
Отдельные волоски встопорщились под воздействием электростатического заряда, скопившегося на его ладони.
— Для меня всегда будет радость — навестить тебя и заглянуть в твою жизнь.
Они еще разок обмениваются беглым взглядом, между тем как Лиам дергает Оскара за рукав свитера, чтобы заставить сойти с места.
— Ну, вперед, топай уж, квантопод! — подгоняет он и радуется, что Оскар засмеялся.
Став двухголовым существом с одной парой ног, они вперевалку направляются к столу.
— Кстати, у меня кое-что для тебя есть, — через плечо говорит Оскар Себастьяну. — Я официально бросаю тебе перчатку.
Он делает с Лиамом еще один круг возле стола и по знаку Майки, которая зажигает свечи, усаживается на указанный ею стул, хотя, конечно, и сам давно знает, где ему следует сесть.
— Перчатку! — бормочет задержавшийся у окна Себастьян. — И я даже знаю, кто из нас будет выбирать оружие.
Глядя на кроны каштанов, в которых расчирикались воробьи, он подумал: интересно, что получится, если записать их чириканье на пленку и затем проиграть ее задом наперед, — не возникнут ли из птичьего щебета человеческие слова? Бесконечный поток речи. По роману в день на каждого воробья.