В возрасте шести лет в процессе развития мозга устанавливается нейронная связь между префронтальной корой (область планирования) и лимбической системой (центр памяти), и у ребенка появляется представление о времени. Теперь он может воспринимать рассказ, а не только указания. Ребенок безоговорочно доверяет повествованиям о реальных или воображаемых событиях, когда их источник – надежный и безопасный и дает защиту. При малейшем сомнении ощущение безопасности ослабевает. Чтобы лучше понять ту часть картины мира, которую освещают слова матери-защитницы, ребенок полностью доверяет ей. Когда мать не чувствует себя в безопасности и не может дать ребенку ощущения защищенности, ее нет в живых, она больна или подвергается насилию, и потому ребенок не получает связанного с ней ощущения безопасности, когда нет отца или его образ ужасен, ребенок оказывается в мире тревожных, опасных и навязчивых призраков, поскольку никто не объясняет ему как вести себя, чтобы быть в безопасности. Заблудшая душа сбивается с пути и примыкает к любой истории для обретения успокоения или поиска смысла своим стараниям.
Когда разум в замешательстве, любые рамки, в особенности радикальные, дают чувство защищенности.
«Так и не иначе» – слова радикала. Все зло исходит от тех, кто задает вопросы, от философов, от чужих. Подчинитесь, и вам же будет лучше.
Привязанность помогает нам формировать свою личность и идентичность в группе, к которой мы принадлежим: «Я знаю, что говорить, делать и во что верить, чтобы нам вместе жить в гармонии». Привязанность – это не просто взаимодействие или успокаивающий телесный контакт, с ее помощью мы устанавливаем контакт и психологическую связь с представлениями другого мира. Если мы одинаковым образом видим мир, разделяем одни убеждения, мы чувствуем, что нам хорошо вместе.
Общепринятое мнение дает ощущение безопасности.
Успокоение сверх меры должно вызывать недоверие, потому что притупляет мысль. С момента зачатия я становлюсь частью тела моей матери, носителем ее родного языка и частицей мира, который она мне представляет с помощью слов. Я испытываю радость от принадлежности к той же группе, что и она. Внешнее давление направляет мое развитие и укрепляет меня. Позднее я пойму: мои объяснения благополучия не связаны с действительностью, но они вербализуют положительные чувства.
Мне хорошо в моей социальной группе: нашу общность символизирует одинаковая одежда, стрижки или прически, мы используем одни жесты, произносим молитвы, и одними словами описываем невидимую часть общего мира. Это уже не процесс осмысления с поиском ключа к реальности, а логическое обоснование словесного оформления чувства общности, принадлежности к группе, защищенности, но настоящие мотивы остаются неизвестными или нерациональными.
Огромный плюс принадлежности к матери, семье и группе – уверенность в себе и радость общности. Однако сам по себе этос, характеризующий нашу группу и ее моральные ценности, связан со стремлением отгородиться. Мне хорошо только тогда, когда я в группе. Я горжусь собой потому, что следую моральным принципам. Я считаю семью выше достижений в обществе. Мне не по себе рядом с тем, у кого другое мировоззрение, другие общественные или религиозные ритуалы, другая иерархия моральных ценностей. Такие люди кажутся незнакомцами, агрессивными чужаками, которых я предпочитаю избегать.
Стремление отгородиться объясняется потребностью в сплоченности внутри группы, где я хочу занять свое место: среди своих хорошо.
При этом, когда член группы интересуется другой группой и узнает о других ритуалах или моральных ценностях, то заставляет сомневаться и ослабляет нас. Он воспринимается мной как предатель: он показывает нам другую связную систему, структурированную иначе, и наши убеждения становятся относительными. Так, я полагал, что молодые люди, прежде чем вступить в сексуальные отношения, должны спросить разрешение у отца, государства или церкви. Брак – способ упорядочивания структуры семьи, а неверный показывает, что можно жить в обществе без этого института. Я не прикладывал мысленных усилий и уверенностью обеспечил себе моральную поддержку, и вот отступник объясняет: что работает для одних, не работает для других. Те, кому нужна абсолютная уверенность, потрясены открытием другого мира, исследователей же подобный культурный шок очаровывает. У первых потребность в уверенности, они любят неизменность, им нравятся повторяющиеся идеи, цитирование общепринятого мнения. Исследователи любят дистанцироваться от самих себя, чтобы изучать неожиданные миры, где все всегда в новинку.
В этосе современного западного мира на вершине ценностей находятся общественно значимые достижения. Восхищаются теми, кто достиг успеха, преодолел испытания и одержал верх над соперниками. Мораль на стороне достижения успеха. В другом обществе успех связывают с высокомерием, унижением неудачников и даже нечестностью, поскольку, согласно этой точке зрения, для достижения успеха нужно подминать под себя других. Успех аморален. Члены каждой из этих групп не выходят за ее рамки, слоганы заменяют истину и укрепляют дискурс, на котором основано внутригрупповое братство.
Чтобы оправдать применение насилия как законной обороны, достаточно заявить, что вас притесняют.
Группам свойственно внезапно отклоняться в сторону извращенной морали, так достигается единство среди близких. Те, кто думает иначе, отсекаются, их страдания хладнокровно игнорируются, иногда со скрытым наслаждением их просто оставляют умирать.
Любить, чтобы думать
Привязанность должна быть прочной – она дает радость познания и необходима для благополучия.
Она должна быть устойчивой, и в целях объединения группы отпечатываться в памяти каждого ее члена: «Я знаю, что могу рассчитывать на других, ведь мы следуем одинаковым ритуалам и разделяем одни убеждения».
Вслед за фигурами матери, отца и домочадцев, появляются объекты новой привязанности и поддерживают гармоничное развитие. Затем наступает возраст, когда сексуальное желание и жажда независимости побуждают выйти из зоны комфорта, коей считается семья, и продолжить развитие. Привязанность для развития ребенка становится препятствием, если культурные условия не позволяют подростку покинуть занимаемую им нишу безопасности и реализоваться в сексуальном и социальном плане. Молодой человек становится заложником ситуации: отношения привязанности давали ощущение безопасности, а теперь душат.
В большей части культур проблема решается естественным образом при вступлении в брак. Когда отец ведет дочь к алтарю, чтобы с согласия Бога и общества передать ее молодому человеку, он открывает дверцу ниши, в которой она находилась все детство, и позволяет молодым людям создать собственную семью в рамках культурной среды. Однако до XX века продолжительность жизни составляла около 60–65 лет, мало кто становился бабушками и дедушками. Сегодня можно рассчитывать прожить 90–100 лет, и развитие личности становится высшей моральной ценностью. Теперь отец не ведет дочь к алтарю, чтобы вверить ее в руки мужчины, который вместе с ней разделяет ценности группы.
Независимость позволяет выйти из круга привязанности и идти по пути самореализации.
Раньше брак как договор основывался на чувстве безопасности и демонстративном следовании морали: мужчина приносил женщине все свои доходы и заботился о семье. Она отказывалась от собственной самореализации и посвящала себя мужу и детям. Это правило регулировало общественные отношения во времена наших бабушек и дедушек, а теперь приводит к замкнутости в пределах рода, поскольку мешает знакомству с другими группами, культурами, моральными ценностями.
Процесс обретения независимости предполагает борьбу с теми, кого мы любим и кто любит нас.
Нередко независимость трактуют как разрыв, но по большей части речь идет о пересмотре привязанности: мы создаем новую связь с неизвестным и одновременно сохраняем связь с теми, кто дал нам силы уйти от них. Этот процесс не всегда проходит легко: «Родителям было необходимо меня любить, родительская любовь – все, что они знали в жизни. Я заложник их любви, если я уйду, они сломаются», – так говорят дети с ролью родителей для своих отцов и матерей. Они оказались в уязвимом положении из-за алкоголизма, переезда в другую страну, депрессии или тяжелой болезни.
Иногда у молодого человека нет сил для самореализации, и он утешает себя мыслью: «Вы не подготовили меня к жизни. Вы хотите, чтобы я оставался с вами». Он находится в состоянии зависимости и чувствует себя во власти гегемона. Раньше это славное слово ассоциировалось с восхвалением рыцарей-господ: «Он распространяет гегемонию на своих вассалов». Сегодня культура не приемлет идеи доминирования в отношениях, поэтому у слова «гегемон» появилась отрицательная окраска.
В отношениях между матерью и ребенком подобное подчинение выгодно обоим: ребенок не заинтересован в освобождении от материнской любви, а мать переживает этот период как «любовное безумие».
Когда хочется сделать счастливым объект своей любви и исполнить его желания, словно приказы, подобная зависимость становится желанной.
Но когда любовь угасает, тот, кто был согласен подчиняться, чувствует себя обманутым: «Я дарил тебе любовь, она столько всего приносила». Подобное добровольное подчинение можно наблюдать у толпы, которая осознанно приходит в экстаз при виде харизматичного лидера, артиста, политика… а потом разочаровывается в нем.
Культура играет ключевую роль в эмоциональной окраске предметов, захватывающих нашу душу и разум. Многие женщины с улыбкой вспоминают любовное увлечение, которое они в 15 лет испытывали к артисту. Многие мальчики страстно желают следовать за политическим лидером. Они толком не знают его проектов, но влюбляются в слова, в красивую картинку: в мужественное бородатое лицо, загадочный логотип, воинский берет или рубаху. Для властителей умов в культуре достаточно образов: в Средние века им был рыцарь, в XIX веке – предприниматель, который сам сколотил состояние, воин-герой, футболист и любой, кто может разжечь огонь в наших глазах.