– Но это подтверждает, что как минимум отец Татьяны…
– Андрей Константинович, да! Как минимум он из усадьбы выезжал! Если, конечно, это тот же Маевский. Но ты слушай самое интересное. Гостил я в усадьбе почти неделю и такого натерпелся…
– Например?
– Например волчий вой каждую ночь. Вокруг усадьбы и деревеньки постоянно рыскают волки. Я спросил Маевских, не боятся ли они этих зверей. А Андрей Константинович мне отвечает: «Нет, нас они не тронут». И я видел это своими глазами! Когда Таня спасла меня от волков, они словно бы испугались ее, хрупкую барышню, как не испугались моего ружья. А раз ночью я выглянул в окно… Там собралась целая стая! Они вышли к дому и уселись полукругом, словно выдрессированные собаки. Перед ними стояла Татьянина бабка и… Говорила с ними! Только не смейся, я не могу подобрать другого слова, но мне показалось, что она им проповедует…
– Что проповедует? – хохотнул Корсаков. – Заповеди? Не убий? Не возгрызи ближнего своего? Сдается мне, что ты на огонек к современным святым заглянул!
– Не знаю, как со святостью, а с набожностью у них все отлично. Вокруг усадьбы все утыкано крестами, а семейство каждое утро и каждый вечер собирается на молитву в часовню где-то в лесу за деревней. Меня, правда, ни разу не звали… Только тут такое дело… На крестах распят не Иисус, а что-то нечеловеческое. Выглядит богохульной шуткой над образом и подобием, знаешь ли! Куда ни пойдешь – всегда увидишь, как эдакая страхолюдина торчит где-нибудь из кустов, словно следит за тобой. Дома, по счастью, таких украшений не заметил, но и там… Неспокойно… И спалось так, что кошмары снились каждую ночь.
– Может, это тебя уже болезнь начала точить, а ты не заметил? – выдвинул гипотезу Владимир.
– Может, и так, – без особого энтузиазма пожал плечами Теплов. – Я, если честно, не особо на это внимание обращал. Понимаешь, я влюбился.
Тут Корсаков не выдержал и, невзирая на серьезность момента, вновь рассмеялся.
– Вот уж прости, Дима, но это для меня как раз не новость! В пору нашего студенчества ты влюблялся постоянно, иногда даже пару раз в день.
– Смейся-смейся, Фома неверующий, – милостиво позволил ему Теплов. – Да только я никогда не встречал такой девушки, как Таня. Она прекрасна, иначе сказать не могу. И лицом, и телом, и душой. Нет на свете больше столь чистого и невинного создания.
Корсаков собрался было отпустить очередную колкость, но взглянул в глаза друга и понял, что тот, несмотря на свое здоровье, скорее вызовет Владимира на дуэль или разорвет всяческие отношения, чем проглотит шутку в адрес предмета обожания. Поэтому предпочел спросить:
– В письме ты сказал, что тебе удалось сбежать от Маевских только благодаря ей. Почему сбежать? Они тебя в плену держали, что ли?
– Да нет. Формально я был предоставлен самому себе. Даже попытался отыскать следы своего предшественника.
– Удачно?
– Нет. От дома без кого-то из Маевских далеко не отойдешь. Раздается вой из леса – и прямо кожей чуешь, как за тобой из чащи волки наблюдают. Сдается мне, что Исаев пропал с концами. И я был бы готов закрыть на это глаза, но… Кто в таком случае забрал туши лошадей? Об этом после. В общем, при всех странностях, что окружают Маевских, я был готов оставаться у них хоть вечно, лишь бы не разлучаться с Таней. А потом набрался смелости – и попросил у Андрея Константиновича ее руки.
Корсаков ничего не сказал, лишь удивленно вскинул брови.
– Да, знаю, о чем ты думаешь, но мне плевать. Рядом с ней я счастлив, вдали от нее даже мое физическое нездоровье причиняет меньше неудобств, чем разлука. – Дмитрий был смертельно серьезен. – В общем, после моего предложения Маевские словно бы даже обрадовались. Сказали, что их домовой священник готов тут же нас и повенчать. Я, понятное дело, опешил. Не пойми меня превратно, я готов был пойти с ней под венец, прямо здесь и сейчас. Но… Пугает меня это семейство! Поэтому я сказал, что мне потребуется несколько недель, чтобы уладить некоторые дела до свадьбы.
– И тебя отпустили? – недоверчиво спросил Владимир.
– Я сам удивился, но да… – Дмитрий снова закашлялся. – Думаю, Таня замолвила словечко. Велели только вернуться через месяц, иначе они сочтут помолвку расторгнутой. И кажется, я знаю, отчего такой срок. Стоило мне отъехать от острова, как у меня разболелась голова. Чем дальше я удалялся, тем сильнее становилась боль. Потом появилась ломота во всем теле. Лихорадка. Кашель. Сдается мне, дружище, что я не протяну и недели.
– И ты думаешь, они знают про этот недуг?
– Держу пари, что знают, – мрачно кивнул Теплов. – Понимаешь, кошмары ведь не закончились с отъездом. Стоит мне закрыть глаза, как я снова вижу тот остров. И их дом. И чертовы кресты кругом. Такое чувство, будто они шепчут мне. Слов не разобрать. Не уверен даже, что язык тот человеческий. Но послание меж тем никаких сомнений не вызывает. Они зовут меня назад. Домой.
– Ты думаешь, что с Маевским было то же самое, когда он приехал в Муром за невестой? – догадался Корсаков.
– Да. Их связывает с этим островом на болотах нечто странное. Незримое, но чертовски сильное. И теперь это нечто вцепилось в меня!
Теплов замолчал. Молчал и Владимир, лихорадочно что-то обдумывая. Первым тишину прервал Дмитрий:
– Слушай, ты не мог бы прекратить? Очень отвлекает! – Теплов неодобрительно покосился на руку Корсакова. Тот проследил за его взглядом и с удивлением обнаружил, что незаметно для себя перекатывает между пальцев правой руки серебряную монету. Полковник, оставивший ему этот сувенир, оказался прав – Корсаков начал практиковаться в его трюке с самого начала года, когда чувствительность только-только начала возвращаться. Благодаря многочасовым тренировкам, когда сил ни на что не было, постоянно роняя монету из неслушающихся пальцев, он смог поразительно быстро достичь определенных успехов. Рука начала слушаться его гораздо быстрее, чем остальные части тела.
– Да, извини, привычка…
– Пф, интересничаешь! – фыркнул Теплов, вновь на мгновение напомнив себя прежнего. – Теперь ты понимаешь, зачем я позвал тебя? Мне нужно вернуться туда. Чтобы спасти из этого места Татьяну. И спастись самому. – Дмитрий умоляюще взглянул на друга. – Я помню, насколько тебе интересны такие странные истории. И, поверь, я в курсе тех слухов, что витают вокруг твоей семьи. Сам знаешь, я человек не суеверный. Но сейчас у меня нет сомнений – над Маевскими, а теперь еще и надо мной, висит какое-то проклятие. И только ты можешь помочь его снять. Володя, пожалуйста. Мне очень нужна твоя помощь!
Корсаков помолчал несколько секунд. Решение он принял сразу же – одного вида и рассказа старого друга хватило, чтобы понять: без его вмешательства Дмитрий погибнет. Но к такому делу и подходить стоило ответственно. Владимир озабоченно поглядел на Друга:
– Ты дорогу-то переживешь?
– А у меня есть выбор? – ядовито поинтересовался Теплов.
– Когда хочешь выступать?
– Хоть сейчас! – Дмитрий был готов вскочить с места.
– Э нет, дружище, – покачал головой Корсаков. – Такие дела быстро не делаются. Нам с тобой нужно хорошенько подготовиться.
7 мая 1881 года, утро,
дорога на Муром
Для начала Владимир убедил друга записать все, что тому известно об усадьбе Маевских, запечатать свои заметки в конверт и оставить их на хранении у слуги. Тому было строго-настрого велено передать бумаги губернатору в случае, если Теплов не вернется через неделю.
Затем Корсаков закрылся в гостинице и начал разбирать привезенные с собой вещи. Судя по описанию Дмитрия, проехать в карете до Маевки было невозможно, а на лошади многочисленный его багаж не поместится. Поэтому Владимир определил предметы первой необходимости и аккуратно упаковал их в седельные сумки. Дмитрию он поручил послать слугу за ружьями – учитывая волков, наличие более серьезного арсенала, чем его револьвер Ле Ма, становилось обязательным.
Перед выходом из комнаты Корсаков бегло огля – дел себя в зеркало. В шутке Теплова была доля правды. Последний раз они с Дмитрием виделись, когда Корсаков внезапно бросил университет, отбыв с отцом и братом к театру военных действий в Болгарии. Армейские будни и разъезды быстро изменили Владимира. Еще до той злосчастной встречи с ужасом, таившимся в горах у крохотной деревушки Конак, он утратил свою щенячью пухлость, из-за которой раньше и впрямь несколько напоминал Пьера Безухова из «Войны и мира». Особенно когда надевал круглые очки для чтения. Однако похудевшее лицо внезапно явило гораздо большее сходство со старшим братом, чем казалось ранее. Тот же острый нос, те же проступившие скулы, те же вьющиеся темные волосы, выгодно оттеняющие черты лица. Да, новый Корсаков нравился Владимиру больше, если бы… Если бы не сопровождающий его неотступно страх, что однажды его отражение откажется повторять его движения.
Метаморфозы, произошедшие с Тепловым, однако, беспокоили его сейчас куда больше. Дмитрий относился к числу тех друзей, что Корсаков умудрился завести еще в университете. Все школьные и студенческие годы Владимир провел в тени знаменитого отца и блестящего старшего брата. Конечно же, это наложило особый отпечаток на его характер. Многие сверстники находили Корсакова нагловатым и невероятно вредным, не замечая, что для него это был всего лишь способ защиты от калечащей его неуверенности. Те немногочисленные друзья, которые появились у него в гимназии, остались в Смоленске или уехали в другие города. В Москве Владимир оказался совсем один. Это сейчас он научился держать себя с достоинством, чередуя обходительность и легкое ехидство, когда требовалось – мог использовать обаяние или же, наоборот, намеренно вывести человека из себя. Но тогда…
Тогда, в первый год учебы в Московском университете, только Дмитрий Гаврилович Теплов, наследник старинного и богатого семейства, смог разглядеть в хмуром и неразговорчивом юноше задатки верного друга и веселого компаньона. Он принялся вытаскивать Корсакова с собой на званы