— Спасибо, — выдохнул Баринов, снова задевая мою ледяную руку. — Айна, ты удивительная женщина.
— Ты ожидал истерики, Рома? — тихо спросила я, отпивая воды. — Или того, что я начну тебя обвинять?
— С женщинами не просто, дорогая, — его голос потеплел, снова приобрел знакомые бархатистые нотки. — Ты отличаешься от других, Айна, но ты — женщина.
— Спасибо за честность, — я глаз от него не отводила. — По крайней мере это в наших отношениях радует.
— Айна… это действительно всего лишь часть сделки, не более, — снова зачем-то повторил он.
— Все в порядке, Ром, я понимаю это, — я поспешила прервать поток этих ненужных слов. — Я не стану создавать тебе проблем и неприятностей. И для этого совершенно нет смысла отправлять меня на другую часть планеты. Делай то, что необходимо.
— Айна… эта поездка…. Я не собираюсь отправлять тебя на край света, но хотел… чтобы тебе было не так… — он замялся, словно подбирая слова, что было совершенно не характерно для него. Обычно Баринов четко знал когда, что и кому говорить. Возможно я действительно была для него чем-то значимым. Но не сильно.
— Роман Владимирович, — тихо рассмеялась я. — Давай закончим этот цирк с конями, хорошо? Мы оба знали, что наши отношения — это не любовь до гроба, и нет сейчас смысла об этом говорить. Я благодарна тебе за честность. Надеюсь и ты благодарен мне за…. За время, проведенное вместе.
— Черт, Айна, перестань, — в голосе Романа зазвучали тревожные и даже грозные нотки. — Понимаю, мало в этом приятного, но это не конец….. Ничего, слышишь, ничего для нас не поменяется! Я это уже говорил и, если надо, повторю снова: я не собираюсь расставаться с тобой и менять на игрушечную принцеску.
— Забавно, Рома, и кто теперь из нас устраивает сцену? — тихо спросила я, кусая губы.
Его лицо враз стало бордовым.
— Успокойся! — прошипел он. — Хватит. Что еще мне сделать, чтоб ты меня услышала?
— Я не страдаю глухотой, Роман Владимирович, — холодно отрезала я. — А как мне тебе сказать, чтобы ты услышал меня? Я не стану ни сцены устраивать, ни портить тебе жизнь или репутацию, да и не смогу, на самом деле. Знаешь, Ром, в чем была прелесть наших отношений? В том, что ни ты, ни я, друг другу ничем не обязаны. И каждый из нас может закончить это в любой момент. Чем я и воспользуюсь, — я поднялась из-за стола.
— Айна, сядь, — голос Баринова стал похож на удар хлыстом, и я невольно подчинилась ему. Он был старше, опытнее, сильнее. Намного сильнее меня, что еще раз и продемонстрировал. — Ладно. Понимаю, задел тебя. Айна, ты умна. Я многое могу дать тебе. Не отказывайся от возможностей, руководствуясь эмоциями. Не спорю, твои чувства…. Они опьяняют меня, заводят, но знай меру. Хватит пытаться манипулировать мной: скажи свои условия и успокоимся на этом.
— Хорошо, — я облизала губы. — Мои условия просты, Рома. Мы каждый живем своей жизнью, не вмешиваясь больше в жизнь другого. Все. Если хочешь, я прямо сейчас сотру все твои контакты из своих устройств, чтоб не доставлять тебе проблем. Ты сделаешь ровно тоже самое.
Он стучал пальцами по столу, глядя на меня со смесью злости и раздражения.
— Хорошо, — лед в голосе мог заморозить даже пламя. — Хорошо, Айна, если ты так этого хочешь. Я думал, ты умнее….
— Хорошо, что я разочаровала тебя, Роман Владимирович, — тоже холодно ответила я, снова поднимаясь, — теперь мы, по крайней мере, квиты.
Не дожидаясь больше его слов, развернулась и направилась к выходу, не на секунду не сомневаясь, что это конец. Окончательный и бесповоротный.
2
Май.
Древний, видавший более славные времена автобус трясся на убитой дороге, издавая скрип и глухие удары под днищем, как будто металлические внутренности машины стонали от усталости. Салон был полон запахов затхлости, старого пыльного сиденья и пережжённого масла. За грязными окнами медленно проплывали высокие, похожие на гигантских великанов, разлапистые черные ели, чьи ветви, обвешанные клочьями мха, тянулись к дороге, словно собирались обнять или схватить автобус. Бледный свет закатного солнца просачивался сквозь тяжёлые тучи, окрашивая верхушки деревьев в багрово-золотые оттенки, создавая ощущение, будто я въезжал в забытый край, где время замерло, и возвращаться назад уже не будет никакого смысла.
Настроение было под стать виду за окном — точно такое же безнадежное и безрадостное, словно сама природа, вытянувшаяся вдоль этой мертвой дороги, отражала мое внутреннее состояние. Опустошение, захватившее при выезде из областного центра, становилось все глубже и тяжелее с каждым километром, разделявшим меня и последние признаки цивилизации. Казалось, что каждое колесо автобуса, содрогающееся от выбоин, забивало невидимый гвоздь в крышку гроба моей прежней жизни.
Я украдкой посмотрела на своих спутников. После последнего, забытого всеми городка, в автобусе нас осталось всего четверо: я, двое мужчин с помятыми лицами и в поношенной одежде, один из них нервно теребил воротник своей старой куртки, как будто это могло помочь ему согреться. Их молчание, напряженное и неуютное, словно давило на воздух, как тяжёлая туча перед грозой. Напротив меня сидела женщина лет шестидесяти с глубокими морщинами, изрезавшими её смуглое лицо, словно у неё за плечами был целый век переживаний. Она сидела неподвижно, устремив взгляд куда-то вдаль, за пределы окна, словно уже давно привыкла к такой беспросветности и могла её даже не замечать.
Откинувшись на жесткое, обшарпанное сиденье и поправив куртку, я вздохнула и закрыла глаза, стараясь хоть на мгновение забыться. Пальцы привычно нащупали плеер, и я вставила в уши наушники. Пусть музыка станет хоть небольшим утешением на фоне глухой тоски, поселившейся в сердце. Мелодия заполнила сознание, но даже она не могла заглушить того глухого, болезненного чувства, которое не отпускало меня на протяжении всей этой дороги.
Сложно осознавать, что в свои 26 лет из молодой, подающей надежды журналистки, которой сулили перспективы и признание, я внезапно оказалась на самом дне. Днище — иначе и не назвать то, что со мной произошло. В памяти всплывали моменты из прошлого: мои статьи, опубликованные в известных изданиях, интервью с важными людьми, события, которые я освещала, — всё это теперь казалось чужим, словно это было не со мной, а с кем-то другим, кто был гораздо более уверенным, решительным и успешным.
Теперь же я, сидя в этом разваливающемся автобусе, катящемся по разбитой дороге в никуда, ехала не только вдаль от цивилизации, но и всё дальше от своей прежней жизни.
Автобус остановился, въехав в большое село, выпуская всех моих спутников наружу. Я осталась сидеть неподвижно, мне еще ехать около 10 километров.
Водитель недовольно покосился на меня, видимо в глубине души тешил себя надеждой, что я выйду здесь и ему не придется делать крюк в 20 км. Но жизнь ему облегчать я не собиралась, мне ее тоже легкой никто не делал.
Постояв минут пятнадцать, автобус наконец тронулся с места, с трудом набирая скорость на неровной дороге. За окном тусклые лучи заходящего солнца постепенно угасали, уступая место мрачным, тяжелеющим тучам, которые нависали всё ниже над лесом, как будто собирались вот-вот обрушиться на нас. Водитель напряжённо вглядывался в дорогу, и его взгляд всё чаще метался к небу, где темно-серые облака сгущались всё сильнее. С каждым мигом становилось понятнее: дождь — вопрос времени. И вот первые крупные капли начали падать на лобовое стекло, оставляя длинные, кривые разводы.
Автобус внезапно резко затормозил, подбросив меня вперёд. Двери с глухим лязгом открылись, и я с удивлением услышала хриплый голос водителя:
— Всё, приехали, выметайся, — прошамкал он, не оборачиваясь.
— Что? — я не поверила своим ушам.
— Всё, — раздражённо повторил он, — говорю, приехали.
— В смысле? До Бобков ещё километров пять, как минимум! — я с трудом сдержала возмущение, пытаясь осознать происходящее.
— Я дальше не поеду, — буркнул он, потирая шершавой рукой руль. — Если дождь пойдёт, я тут застряну до утра, а мне ещё в обратный рейс идти.
Он помолчал, вновь бросив быстрый взгляд на лобовое стекло, где капли уже начали сливаться в сплошные потоки. Ситуация становилась всё абсурднее.
— Вообще-то я заплатила за всю поездку, — прошипела сквозь зубы, понимая, что вряд ли что-то докажу.
— Выметайся, кому сказал, пока я тебя сам не выкинул!
— Бля, узнаю родные края, — обреченно вздохнула я, снимая с полки свой немудреный багаж и выпрыгивая на гравийку, где мои ноги тут же поскользнулись в размешанной грязи. Почти потеряв равновесие, я судорожно взмахнула руками, пытаясь удержаться на ногах, и чудом не упала. Водитель, явно не собираясь ни помогать, ни о чём сожалеть, захлопнул двери автобуса прямо перед моим лицом. Мотор взревел, и он резко дал задний ход, едва не окатив меня грязной жижей из-под колёс.
— Уёбок! — срываясь, выкрикнула я в спину удаляющемуся автобусу, чувствуя, как волна злости и бессилия накрыла с головой.
Дождь, хоть и не сильный, моментально промочил мою одежду, заставив прилипнуть мокрые волосы к лицу. Ощущение, что вся эта ситуация — какой-то дурной сон, только усиливалось с каждым шагом. Вода стекала по куртке, сумка норовила соскользнуть с плеча, а чемоданчик, промокший насквозь, казался тяжелее в два раза. Я материлась самыми последними словами, тихо, но от души, перекинув спортивную сумку через плечо и крепче сжав в руке ручку чемодана. Дорога, казавшаяся уже и так адской, становилась настоящим испытанием: скользкая, размешанная до состояния болота глина буквально засасывала мои ботинки.
Каждый шаг требовал максимальной концентрации, ноги скользили и подкашивались, как будто земля подо мной специально пыталась сбить меня с толку. Я понимала, что если упаду, то это будет полная катастрофа — всё моё содержимое окажется в этой грязи, а сама я буду сидеть в луже и проклинать день, когда решила сесть на этот проклятый автобус.