(1872–1960)
МОЯ РАДОСТЬ В ТРАВУ УПАЛА…
Моя радость в траву упала, добрые люди, подойдите, принесите светильник алый, ее найти помогите.
Моя милая уехала с всадником белым, они скакали прочь от меня, я метко направил стрелы, и милая упала с коня. Когда же стемнело, уехал куда-то всадник белый…
Принесите светильник алый, добрые люди, подойдите — моя радость в траву упала, ее найти помогите.
«Не в нее бы метить надо верной стрелой, ты б нашел живой свою радость, и она бы помирилась с тобой». — Увы! я в него не посмел метить верной стрелой — он был слишком высок и бел с своей золотого косой.
Моя радость в траву упала, добрые люди, подойдите, принесите светильник алый, ее найти помогите.
«Если белый всадник исчез, поставь на могиле крест!
Ты можешь искать целый век, ты найдешь землю, и весной траву, и зимой снег и кресты, и кресты на могилах. Ты можешь искать целый век, но тебе не найти твоей милой!»
Принесите светильник алый, добрые люди, подойдите — моя радость в траву упала, ее найти помогите.
МОЙ ПОРТРЕТ
Мои глаза — как два черных бриллианта, их блеск волнует и жжет. На мне черная шляпа Рембрандта, черен мой редингот.
Лживая улыбка, взгляд наивный и неуверенный (о природа, ты и это позволила!), и я как будто жую дерево, когда говорю с моим братом невольным.
Перед Сен-Жермен Д’Оксерруа я гляжу на Лувр в часы заката, моя тень дрожит тогда меж теней готических статуй.
Я хотел бы быть королем, каким-нибудь Людовиком XIII, но поэт в сердце моем хочет всему улыбаться.
О Господь! Он дал сердце мне, у меня сердце как у всех — и Он, Всесильный, тешится, бросая пламя в снег.
Я заставлю дрожать все лиры, я верую в жизнь и в любовь, в моих думах сливаются золото и кровь с белыми розами и с Шекспиром.
Шарль Герен(1873–1907)
«Печаль — вино…»
Печаль — вино, но терпкий вкус его томит и ранит.
Душа, которая была сильна,
Его изведав, слишком хрупкой станет
И не захочет сладкого вина.
Моя душа — она познала яд печали слишком рано,
И ныне только от него
Еще дрожат, как незалеченные раны,
Останки сердца моего.
«Старуха та похожа на столбы дорог…»
Старуха та похожа на столбы дорог,
Согбенная средь белой, теплой пыли.
Гроши прохожих пляшут у застывших ног,
И четки на морщинистых руках застыли.
Ее глаза подобны трепету лампад
Над серым камнем брошенной давно гробницы,
И губы мертвые испуганно дрожат,
Как будто шорох мертвых листьев в них таится.
Я иногда усталый на закате дня,
Свой шаг пред городом немного замедляя,
На перекресток прихожу, где ждет меня
Под тоненьким крестом она, слепая.
Я думаю — вот зеркало моей души,
И ей, старухе, тихо говорю: «Послушай,
Прими ты и мои несчастные гроши
И помяни, молясь, мою слепую душу!»
Сен-Жорж де Буалье(1876–1947)
БРОДЯГА-ГОРЕ
На дороге, опоясанной рядами скал,
Я Бродягу-Горе увидал.
Он, унылый, захотел войти в мой тихий дом,
Знаки делал мне сухим листом.
Но, покоен, я смеялся в горнице моей
Над игрой его сухих костей.
А тогда он крикнул мне, и голосом таким,
Что я пал покорно перед ним.
Он вошел ко мне, и, робко подойдя к нему,
Взял я посох и его суму.
Я хотел бежать тогда, но приподнять не мог
Злую тяжесть ослабевших ног.
Я почуял, что теперь нельзя уйти назад,
Что органы дальние гремят.
Он мне руку подал, и я сам себе сказал:
«Твой последний, смертный час настал».
Колокол рыдал вдали, и серый херувим
Пролетал над вереском сухим.
Но уныл и бледен, точно призрачная ночь,
Страшный гость ушел куда-то прочь.
И остался я один, а вдалеке, играя и горя,
Жемчугами капала заря.
ЗАХОДЯЩЕЕ СОЛНЦЕ
Солнце умирает, точно огненный циклон,
Точно желтых труб широкий и протяжный стон.
Поезд с грустным свистом пробежал куда-то мимо
И обвеял наши души легкой тенью дыма.
За собой влача благоуханье жарких стран,
Солнце медленно уходит, и встает туман.
В кабаке хрипит шарманка, этот голос кроткий —
Голос вечной нищеты, нужды и горькой водки.
Люди тянутся домой, болтают у дверей.
Раздается чей-то смех, но неизвестно чей.
И за миром красных стекол тихо и устало
Тени, неуверенно скользя, проносят в залы
Лампочки, похожие на алый цвет гвоздик.
Все сливается и тонет в этот беглый миг.
Странное слиянье смерти и забот о жизни…
Очертанья дальние дрожат еще капризней.
Вдалеке маячит на пригорке часовой.
И я думаю один о радости былой…
Я гляжу сквозь свод листвы, засохшей и унылой,
На последний слабый отблеск пышного светила,
Если б, как оно, уйти легко и просто прочь
И не знать тоски, что дико гонит в мглу и в ночь.
Андре Спир(1868–1966)
«Что делать в этом мире?..»
Что делать в этом мире?
Я иду, все глухо и тревожно,
Я кричу, но уши внимающих мне
Еще трусливей, еще грубей, еще презреннее,
Чем руки нищих, от которых я убегаю.
О Музей, о тихое чудовище,
Открой твое молчание, твой сумрак
Моим безнадежным шагам.
И вы, картины, статуи, геммы,
Дайте мир моей душе,
Вы счастливые,
Никому не причиняющие зла.
«Дитя, дитя, — они отвечают, —
Смотри лучше, подойди ближе.
Вот наша правда:
Полотно, доски, винты,
Масло и пыль,
Старое железо и камни,
Неподвижные, серые, мертвые…»
НЕПОСТОЯНСТВО
Земля легкая, рыхлая и свежая,
Я видел тебя,
Когда ехал из моей страны соли и железа,
Где река отравлена селитрой,
Сжата камнями, грязная и жалкая,
Меж серых пыльных ив.
Я видел твои тополя и вязы,
Я плыл по твоей реке,
На ее берегах я варил свой суп бродяги,
Я спал на лесистых островах.
Теперь я думаю только о тебе, Земля,
И ты меня тянешь к себе.
Довольно блужданий! Я остаюсь здесь,
Я хочу понять твои поместья,
Очертанья лесов
И скрытую гордость твоих темных вод;
Я не хочу больше, как прохожий,
Облокотившись, любоваться минуту и дальше идти.
Я хочу быть твоим хозяином и говорить о деревьях,
О плодах и о корнях, о семенах и о травах
И даже о тонкой паутине,
Что блестит под тяжестью утра:
«Это мое!»
Но тысячи голосов раздаются в ответ:
«Погляди на эти пугливые дома, столпившиеся, как стадо,
На согбенные плечи этих покорных людей.
Можешь ли ты мне служить, как они?
Хочешь ли ты думать о том, как проводить межи,
Ставить изгороди и трамбовать дороги?
Хочешь ли ты, чтоб разделить свои мелкие заботы,
Взять жадную жену, которая будет жить надеждой
Раздвинуть шире крышу твоего дома?
Хочешь ли ты сыновей, мечтающих об урожае соседа,
Слуг, которых ты презираешь и которые тебя ненавидят,
Гостей, приживалок и родных?
Я люблю прикреплять людей,
Но мне страшно упреков твоей бродячей души.
Иди! Блуждай, греби и пой!
Погляди другие поля, другие сады и другие страны,
Уходи скорее от той, что полюбишь,
И блуждай, и блуждай… пока,
Одним вечером ты не умрешь в гостинице,
Не оплаканный даже для виду
Ни хозяйкой, ни доброй служанкой!»
ФРАНЦИИ
О прелестная страна,
Поглотившая столько народов,
Неужели ты хочешь поглотить меня?
Твой язык — он меняет мою душу;
Ты делаешь мои мысли ясными.
Ты слагаешь уста в улыбку.
И твои выхоленные поля,
И оберегаемые леса,
Леса, в которых больше никому не страшно,
И нежность твоих очертаний,
И плавные реки, и дома, и виноградники…
Я уже почти твой!..
Полюблю ли я скоро твой словесные бои,
Безделушки и ленты,
Кафе и маленькие театры,
Изысканные салоны?
Стану ли я размеренным, как твои огороды?
Томным и расслабленным,
Как стриженые дубы твоих изгородей?
Приникну ли я к земле,
Как твои послушные яблони?
Начну ли я слагать рифмованные стишки
Для милых дам, покрытых кружевами?
Вежливость, ты и меня хочешь сделать пресным!
Шутка, ты хочешь и мою душу сделать удобной!
О скорбь, о гнев, о безумье,
Чем я буду без вас?
Придите, спасите меня
От рассудка этой счастливой страны!
Гийом Аполлинер(1880–1918)
ОТРЫВОК
Много погибло прекрасных грез
Это над ними плачут ивы
Сладкий Пан любовь и Христос
Умерли Кошки мяучат тоскливо
И я не в силах сдержать своих слез
Я знающий лэ для шателен
И рабов страшные гимны
Для огромных мурен
И злые хвалы для любимой
И романсы для грустных сирен
Я верен как хозяину собака
Как побеги плюща стволам
Как верны запорожские казаки
Набожные в грабеже и в драке
Вере родной и степям
Султан им писал «придите
Склонитесь скорей предо мной
О казаки я ваш повелитель
И мой полумесяц златой
Вы как иго на шее влачите
Станьте моими верными слугами
Покоритесь приказу моему»
Они встретили смехом посланье
И ответили тотчас ему
При огарка тусклом мерцаньи
КРОКУСЫ
Долина осенью красива но страшна и ядовита
И медленно бредя по ней коровы
Вбирают темный и тягучий яд
Долины от цветущих крокусов лиловой
Как этот маленький цветок лилов твой взгляд
И в жизнь мою из глаз твоих струится
Такой же медленный и страшный яд[7]
Шумя проходят школьники
В передниках играя на гармонике
Срывают крокусы играющие дети
Срывают крокусы похожие по цвету на твои большие веки
Которые дрожат под ветром злым
Пастух поет тихонько и покинутые им
Ступая медленно бросают навсегда коровы
Долину зло расцвеченную осенью лиловой
ОТРЫВОК
Я смело взглянул назад
На трупы моих дней
Они обозначали пройденную мной дорогу
Одни из них сгнили средь флорентийских церквей
Или в лимонных рощах
Которые во всякое время года
Цветут и дают плоды
Другие дни плакали в тавернах умирая
Где дрожали яркими лепестками
Большие зрачки мулатки
И электрические розы еще раскрываются
В садах моих воспоминаний