(1862–1936)
БОЖЕСТВЕННОЕ ПРЕСЛЕДОВАНИЕ
О господи, как Ты хитер, любя,
Ты просишь сдаться нас, и сердце радо,
Но, радуясь, уходит от Тебя.
Ища овец, отбившихся от стада,
И розыскам не ведая конца,
Ты настигаешь нас у двери ада.
Ты любишь богомольные сердца,
Но к грешникам любовь Твоя безмерней,
И отдохнет Заблудшая Овца.
Как в Эммаусе, в тишине вечерней,
Мы страстно припадехм к груди Твоей
Челом, увенчанным следами терний.
Сердца усталые вздохнут светлей,
И, не погибшие в ночи без следа,
Мы, свергнув иго смерти и страстей,
Дадим Тебе последнюю победу.
ЭПИЛОГОтрывок
И Сена перед ним уныло закачала
Огни, исколотые криком небеса.
Он чует, как звучат в душе пустой и вялой
Тоски и нищеты глухие голоса.
Он сдастся ль сам, прельщенный искушеньем,
Забыв Того, Кому душа обречена.
Отдастся ль жалким и ничтожным наслажденьям
Левит, возжаждавший не этого вина?
Он станет ли шутом людского балагана,
Спеша на гул толпы, на рампы яркий свет
Молиться красоте — земному истукану,
Искусству, возомнившему, что Бога нет?
Унылый, он бредет по улице пустынной,
И только церкви ночью нравятся ему,
Он просит окон аметисты и рубины
Старинным отблеском на миг рассеять тьму.
И голос, отвечая на признанья эти,
По-старому звуча, в глубокой тишине
Твердит жрецу, еще сокрытому в поэте:
«Тебя отметил Я, и ты придешь ко Мне!..»
КИПАРИСЫ
Осеняя миром и глубокой тенью
Виллы, скрытые застенчивой сиренью,
Виллы, где в садах белеют, как когда-то,
Несколько разбитых и замшенных статуй,
И бросая знак печали и покоя
На поля, на нивы, буйные от зноя,
Возвышаясь, как монахи, над холмами
И беседуя с какими-то тенями,
Сторожа высокие тосканской дали
Со стволами, полными печали,
Одиноки, погребальны и унылы,
Вы струите ночь на важные могилы.
Адольф Ретте(1863–1930)
A Henry Degron
ЗИМНЯЯ ПЕСНЯ
С подругами дама работает в башне,
Веселая прялка стучит и поет,
Поет о сеньорах бесстрашных,
Уехавших в дальний поход.
Веселые прялки смеются над снегом,
Веселые прялки прядут и стучат:
«Сеньоры одержат победу
И скоро вернутся назад!»
О дамы, напрасно, напрасно вы пели,
Глядите, проходят унылые дни.
За днями проходят недели,
Назад не вернутся они!
Уж дама дрожит одинокая в зале,
Подруги ея на кладбище давно,
Ей волосы саван соткали,
И в зале пустынной темно.
Послушай, послушай, как ветер заплакал,
Над башней твоей он опять закричал,
Задул на лету этот факел
И, точно больное дитя, застонал…
О ветер! Он стонет, он гасит огни,
В крестовом походе погибли они!
ХВАЛА ВЕТРУ
Ветра голоса послушай!
Вздохом грозным он склоняет травы ниц,
Вздохом плавным он перегоняет птиц,
Вздохом дряхлым убаюкивает душу,
Вздохом юным гонит прочь печаль
И зовет куда-то вдаль,
Ветра голоса послушай!
В октябре он, пьяный молодым вином,
Обагренный виноградным соком,
С мельницами пляшет на лугу пустом
И хохочет на холму высоком.
В декабре он злобен и отважен,
Дует из замочных скважин,
По его приказу пляшут флюгера,
Ставни щелкают, как кастаньеты; ветер злится,
Чтобы проникнуть в дом, срывает черепицы,
Покрывает реки слоем серебра,
На поля холодные, блестящие и синие
Он наносит снега и густого инея.
А в апреле нежный и весенний,
Он играет ветками сирени.
Под его дыханьем речки еле-еле
Рябью покрываются в апреле.
И когда он тополь на лету зацепит,
Раздается веток тихий лепет.
Он в июле тяжело над нивами ползет,
Пахнет пылью и грозой, сбирает облака,
И когда крестьяне едут с полевых работ,
Ветер сушит лошадей вспотевшие бока.
В нем радость, в нем жизнь, в нем движенье,
От ветра становится чище
Тяжелое тленье
Кладбища.
Франсис Вьеле-Гриффен(1863–1937)
«Нежные вечера завяли…»
Нежные вечера завяли, как цветы осенние…
Что мы скажем иве, лодке, рощам юным?
Душа моя полна тишины и забвенья.
Что мы скажем дюнам?
Ветер набегает шаловливый,
Я чую на щеке его свежий поцелуй.
Ночь утешает и шепчет, как мать, стыдливо:
«Милый, спи, не тоскуй!»
Что мы скажем ивам?
Вы были моим королем,
И давно ли?
Мы смеялись, не зная о том,
Что играем старые роли?
Знала ли я, знали ли вы об этом?
Не зная печали,
С нашим нежным и лживым смехом
Что мы знали?
Вы, наверно, о старой поэме,
А я о сказке доброго счастья:
— Ты любишь? — Люблю. — Я тоже…
О боже,
Неужели мы стали стариками
И ныне в нашей власти
Смеяться над всеми,
Даже над своими снами?
Что мы скажем дюнам,
Иве, лодке и рощам юным?
Тихо выходит луна, и мы знаем оба,
Что сейчас сердце умрет, без жалоб, без злобы…
«Сказочный вечер был с нами…»
Сказочный вечер был с нами,
Лучшего из твоих годов
Вечер нежных благоуханий,
Встающих с лиловых лугов.
Ты сказала, эхо моей души,
Под шелков печальный лепет,
Мерно звучавший в тиши:
«Отчего так грустна наша радость,
Какой траур лежит на свете
И делает грустной каждую радость?»
И я тебе ответил
В этот вечер ласковый и смутный:
«Ты слышишь запах лета, он тяжел и светел,
И в нем минута за минутой
Осыпается лучший из твоих годов,
Траур любви лежит на свете,
Траур пробивших вдали часов».
ОСЕНЬ
Подлая, как дождь или холод,
Как ветер, жестокая и глухая,
Лживая, как небосвод тяжелый,
Осень плачет, блуждая.
Я слышу — ее посох в окно стучит.
Гляди! Она здесь стоит.
Открой дверь! Пристыди ее!
Она за собой плащ унылый тащит.
Ее ноги в грязи и в горечи!
Кидай камнями в нее!
Не бойся, когда она плачет,
Не верь ей — она притворщица.
Я знаю, она приходит с нежным взглядом,
С свежими улыбками, с темным виноградом.
Шепчет милые слова
О теплом летнем воздухе,
О ветре, что листья колышет едва-едва,
И о желанном отдыхе
Я ее знаю давно,
Она как-то ужинала с нами,
Пила молодое вино
И осталась в хлеву на ночь.
Она спала с коровой и кобылой.
Ты ей, хитрой, не верь —
На утро изморозь рощу покрыла,
Закрой дверь!
Пусть она идет дальше своим путем,
Пусть она клянчит под чужим окном,
Пусть ее пустят в чужой дом!
С волосами, в которых треплются листья завялые,
С взглядом нежным и пустым,
С голосом хитрым и жалобным
Пусть идет к другим!
Ты растопи камин; придвинувшись к нему,
Я буду ждать суровую и честную зиму.
«На заре солнце под лучами колкими…»
На заре солнце под лучами колкими
Истекает кровью в серую амфору облака.
Скажи мне, сон его теплый и бражный —
Утолит ли он нашу жажду?
На закате солнце сыплет золото.
Скажи мне, поздно вечером
Соберем ли мы его руками тяжелыми,
Чтоб украсить деву беспечную?
Весна изумруды разбросала сегодня,
Отыщу ли я камни будущим маем,
И всегда ли зима приходит,
Темная, злая?
Анри де Ренье(1864–1936)
ОСЕНЬ
Люблю тебя, осень, твой пышный венец.
И золото листьев, и их багрянец —
Апрель развернул их в сияющий день,
И август под ними искал себе тень,
В осенние полдни, ноябрь, это ты
То медью, то золотом кроешь листы.
Идешь ты по комьям изрытой земли,
И шаг твой стихает то здесь, то вдали.
Средь скучных туманов, тревог и забот
В тебе неостывшее лето живет.
Под дымкой осенней твоей тишины
Я чую уснувшее сердце весны.
ОДА
Часы жизни поют и проходят
Одинокие или парами,
Часы радости или горя,
Юные или старые.
Их руки сплетаются
В вереницу дней.
Иногда один из них, улыбаясь или рыдая,
К губам подносит
Цветок экстаза или цветок каприза,
Который вянет после.
И все они поют и проходят…
Это часы жизни.
Часы прошлого думают о чем-то,
Всеми брошенные,
На них платья из тяжелого шелка,
Они сидят в тени,
Они держат тусклое зеркало,
И глядят в него подолгу,
И не могут себя найти.
Иногда они говорят, и тогда их слова
Шуршат глухо, как мертвая листва.
У них ключи, которыми не открыть ни одной двери,
Ни один из них больше ни во что не верит.
Холодно им и страшно,
И самый старый дрожащей губой
Пьет из треснувшей чаши,
Тонкой и светлой,
Воду слез и пепла.
Часы любви прекрасны и молоды,
Вот они.
Поглядите!
Что им солнце над рекой или блеск холода,
Звездное небо или дождь сердитый,
Розы прошлого или шипов уколы,
Что им зеркало, ключ от двери, или вечер в тени,
Или платье из шелка тяжелого?
Вот они!
Вот они дремлют лежа,
Неподвижные, слепые, покорные,
Но Любовь стоит над их ложем.
Иногда раздаются легкие шорохи
Ее таинственных крыльев.
Обнаженная, она поет над ними,
И они слушают,
Как Любовь говорит с их слепыми душами.
ЖЕЛТАЯ ЛУНА
Унылый день закончился луною желтой,
Которая встает меж тонких тополей.
И в воздухе струится аромат тяжелый
Пруда, уснувшего меж мокрых камышей.
Когда под солнцем раскаленным, горько плача,
Мы в топкой глине замедляли слабый шаг,
Когда вы оставляли на песке горячем
Своих израненных ступней кровавый знак,
Когда огонь любви пылал, жесток и светел,
И после, в блеске погасавшего огня,
Не знали мы, что сердцу будет сладок пепел,
Что на закате нашего большого дня
К нам донесется запах сладкий и тяжелый
Пруда, уснувшего меж мокрых камышей.
Что долгий день окончится луною желтой,
Которая растет меж тонких тополей.
ГОЛОС
Я не хочу, чтоб кто-нибудь приник к моей печали.
Уйди, сегодня мне не надо никого.
И ни шагов, которые б знакомо зазвучали,
Ни взгляда, дорогого взгляда твоего.
Оставь меня, и дверь мою плотней прикрой сегодня.
И ветру свежему не открывай окна.
Сегодня как-то все скучней и безысходней
Душе, которая уныла и темна.
Моя печаль ко мне издалека проникнуть хочет,
Ее не знаю я. Но к каждому из нас,
Кто весело поет, кто плачет иль хохочет,
Она приходит тихо в свой урочный час.
Тогда встает в душе так много жалоб и сомнений
И что-то плачет, а она издалека
Твердит — и голос тот уныл, — что жизни цвет весенний
Дает плоды, в которых пепел и тоска.