В целом история, бесспорно готическая по колориту, представляет собой притчу: странные видéния, явившиеся рассказчику, очевидно имеют аллегорический характер с оттенком назидательности, – возможно, здесь писатель вспоминает о своей основной профессии и в каком-то смысле читает проповедь. Но, по словам известного киноперсонажа, лучше всего запоминается то, что было сказано последним, и потому впечатление морализаторства (правда, поданного в самом что ни на есть готическом антураже) перекрывает красочная фантасмагория: то ли Дикая охота, то ли просто несущиеся по небу облака. Как водится, готическая новелла оставляет возможность и для того, и для другого толкования, благо картина показана глазами двух разных персонажей.
Луиза Болдуин, автор еще двух новелл в нашей антологии, – личность по-своему не менее интересная; поражают воображение ее семейные связи: родная тетка Киплинга, мать премьер-министра Стэнли Болдуина, близкая родственница сразу нескольких художников-прерафаэлитов. И как писательница миссис Болдуин была весьма многогранна: перу ее принадлежат романы, «страшные» рассказы, поэтические произведения, книги для детей. «Тень на занавеске» – возможно, самый известный ее текст, чем-то похожий на гулдовскую историю про крышу, но рассказанный уже не антикварием, а поэтессой; во всяком случае, описание старого дома в самом начале выглядит почти стихотворением в прозе. Готика всегда была в первую очередь «про атмосферу» – понятно, в каком окружении жила и работала Болдуин, но вспоминается и ее знаменитая предшественница, автор романов «тайны и ужаса» Анна Радклиф, мастерски живописавшая пейзажи (и, между прочим, часто использовавшая стихотворные вставки в прозаический текст). Но перед нами не старинный роман, а довольно поздняя готическая новелла, и красочная поэтическая картина прерывается вполне обыденной сценкой: этот самый дом обсуждает пожилая пара – он им приглянулся, отчего бы не арендовать?
У героя странное хобби: снять старый дом, привести его в порядок, затем… покинуть этот и арендовать другой все с той же целью. Энергичный старый джентльмен называет это «создавать из хаоса порядок», а вот его жена и дочь не в восторге – еще бы, отец семейства творит, абсолютно не задумываясь о том, как они устали бесконечно переезжать. И об этом Болдуин повествует, не меняя тона, выстраивая безупречные по красоте, чуть архичные конструкции и используя метафоры вроде «демона непоседливости», что, разумеется, создает комический эффект. Есть теория, согласно которой готика в принципе невозможна без толики иронии; как минимум для готической новеллистики это справедливо – и объяснимо: здесь цель – не столько напугать читателя до потери сознания, сколько увлечь, развлечь, нагнать ужаса, но как будто не совсем всерьез. Есть по-настоящему страшные и мрачные истории без нотки юмора, игрового начала, но их все же не большинство.
Еще один момент, на который стоит обратить внимание, – это современные технологии. Классическая готика (роман «тайны и ужаса») тяготела к старине, к живописанию давних причудливых обычаев, которые сами по себе в глазах современного человека достаточно «волшебны» и порой пугают, но готическая новелла, как правило, изображает мир, близкий и понятный читателю, а зловещие чудеса приходят из иных пространств и времен. Это одновременно развлекает и страшит, ведь создается впечатление, что сколь угодно благоустроенная жизнь по новейшим стандартам и сколь угодно рационалистическое мировоззрение не гарантируют ни покоя, ни безопасности. Вот и герой «Тени…» наивно полагает, что раз уж он провел в доме электричество, то никакие призраки ему точно не грозят. Однако близится Рождество, а это время особенное: традиционно рождественским вечером у камина рассказывали истории о призраках, и этот милый обычай на самом деле является отголоском весьма архаичных представлений о том, что в определенные моменты грань между нашим и потусторонним миром становится проницаемой. Стало быть, спокойствие мистера Стэкпула не вполне обоснованно – его ждет жутковатое приключение и, возможно, самая экзотическая в его долгой жизни причина отправиться на поиски очередного старого дома.
Другая история авторства Болдуин, «Как он покинул отель», тоже связана с современными технологиями: это рассказ лифтера. На рубеже XIX–XX веков лифты еще не стали обыденностью, вот и описанный в новелле располагается в большом дорогом отеле – чем не замок? Рассказчик с гордостью делится тем, как здесь все технически безупречно, красиво и богато, а выучка военного помогает ему безукоризненно выполнять свои обязанности. Но вот в гостинице селится некий полковник, суровый, немолодой, с бледным лицом. Понятно, что основные события будут связаны с ним, – и поразительно, насколько устойчива традиция, лежащая в основе литературной готики: бледный, со шрамом на щеке персонаж, обладающий странными привычками (он никогда не садится в лифте), тут же вызывает определенный набор ассоциаций. Впрочем, этот рассказ написала Болдуин, и, значит, читателя не столько напугают или удивят (сюжет, если присмотреться, вполне традиционный, с фольклорными корнями), сколько порадуют безупречно стильным исполнением и убедительнейшим голосом повествователя.
А вот большой рассказ Гранта Аллена «Курган Паллингхерст» как раз расширит наше представление о том, какой может быть готика – и как выглядят призраки. Необходимо пояснить, что описанное в «Кургане…» избранное общество, «распахивающее шлюзы своего красноречия» относительно науки, разного рода тонких материй и старинных баллад, – вполне типичная для той эпохи картина, пусть и описанная с долей иронии (недаром центральный персонаж – журналист, то есть фактически профессиональный наблюдатель, тот, кто может себе позволить взгляд со стороны). Действительно, во второй половине XIX – начале ХХ столетия интерес к оккультным явлениям, фольклору, мифологии чрезвычайно возрос, причем он словно бы расположился между двумя полюсами: кто-то писал и читал ученые труды, а кто-то занимался столоверчением. Строго говоря, для той эпохи строгой границы между одним и другим не существовало, – к примеру, Общество психических исследований изучало, в числе прочего, призраков, которых пыталось зафиксировать на фотопленке и даже взвесить. Да и судьбы известных писателей отражают эту тенденцию: Брэм Стокер долго и основательно подбирал материалы для «Дракулы» в библиотеке Британского музея, штудируя книги по фольклористике, а Артур Конан Дойл, врач по профессии, человек ярко выраженного научного мировоззрения, после гибели сына на войне обратился к оккультизму. Так что не стоит удивляться, читая, как героиня рассказа Аллена, агностика и популяризатора науки, возмущается при малейшем упоминании призраков, однако привечает у себя завзятых любителей мистики не меньше, чем врачей, журналистов и ученых.
Аллен поднимает, пусть и в несколько ироническом ключе, еще один животрепещущий вопрос: как выглядят привидения? Если отбросить современные мультяшные образы вида «летающая простынка с глазами», призрак – это дух умершего, выглядящий и, очевидно, одетый так же, как и покойный в свой последний час. Но если представить этакую бесплотную сущность в средневековых латах или камзоле и парике не так уж сложно, то призрак в облачении римского легионера – это уже что-то совсем странное. Не то чтобы в Риме не верили в привидения (есть даже античная комедия с таким названием, герой которой, беспутный юноша, кутит в отцовском доме, но, дабы избежать наказания, сваливает сопутствующий шум понятно на кого), просто… такой образ почему-то не укладывается в голове. Герои «Кургана…» развивают по этому поводу целую философию, но судьба готовит одному из них встречу, которая полностью перевернет сложившиеся у него представления. Ну и отдельная просьба к любезным читателям: если у вас вдруг разболится голова, применяйте более современные и безопасные лекарства, чем то, которым пользовали бедного Рудольфа Рива.
Медицинскую тему подхватывает новелла, давшая название нашей антологии, – «Ночной визит» Генри ван Дайка. Речь в ней идет в прямом смысле слова о визите – врача к пациентке. Врачи, наряду с учеными и военными, – едва ли не самые распространенные персонажи готических новелл, и даже понятно почему: это люди рационально мыслящие, не готовые слепо верить в разного рода загадочные явления, а потому их встреча со сверхъестественным может выглядеть особенно эффектно.
Ван Дайк умело и деликатно выстраивает текст: тут и толика поэзии штата Нью-Джерси осенью, и чтение Бальзака, наводящее грусть на молодого доктора Кармайкла, и вот вы уже погрузились в мир, где вроде бы нет ничего колдовского, а нужный настрой присутствует. А когда герой радуется, что в городке, где он ведет частную практику, не пользуются популярностью «мистические бредни», досужий читатель согласно кивнет, тогда как его более умудренный собрат насторожится: ведь законы жанра предполагают, что подчеркнуто мирная обстановка, как будто противоречащая самой мысли о тайнах и ужасах, непременно обманчива, это буквально затишье перед бурей. Но тогда получается, что и необычайно красивая и обаятельная дама средних лет, пациентка, к которой вызвали врача, тоже что-то скрывает? «У этого места есть странное волшебство. Вы разве не чувствовали? И как вы его объясняете?» – спрашивает она, и тут впору задуматься не только мистеру Кармайклу, но и нам. И еще один обманчиво простой прием, который в умелых руках может обрести большую силу – как будто бы случайный подбор слов. «Дом стоял замкнутый, как гробница» – это можно счесть безобидной метафорой, употребленной ради наглядности, и расхожим выражением или даже вовсе не заметить при первом чтении рассказа, когда читатель обычно погружен в атмосферу повествования и больше всего на свете хочет узнать, чем же все закончилось, но задним числом становится понятно, что все неспроста. Так, в рассказе Марджори Боуэн «Тарелка из сервиза Краун-Дерби» трава у дома с привидениями «мертвая»: на дворе ноябрь, понятно, что свежей зелени просто нет, однако можно сказать «сухая», «пожухлая», да как угодно, а писатель говорит именно то, что он говорит.