[6] – не кто иной, как сам блистательный Альдровандо.
Невеликого роста и щуплого телосложения, ученый муж отчасти компенсировал первый из этих недостатков за счет высокой конической шляпы с петушиным пером; что до весомости, то ее придавали стеганый, с подбитыми ватой плечами, дублет и надетый сверху ниспадающий воротник. Его одеяние целиком было сшито из черной саржи, скрашенной алыми вставками в разрезах на туловище и рукавах; красными были и перо на шляпе, и розетки на туфлях, снабженных, кроме того, красными каблуками. Подкладка короткого плаща из потертого бархата, небрежно наброшенного на левое плечо, тоже была красной. По всем имеющимся у нас сведениям данное приятное чередование красного и черного весьма приветствуется при дворе Вельзевула и является излюбленным у множества его друзей и фаворитов. На худом, с резкими чертами лице под кустистыми бровями горели огнем маленькие серые глазки, которые составляли контраст морщинам, бороздившим во всех направлениях его лоб. Пока внимание толпы было поглощено пиротехническими упражнениями мистера Потешника, Альдровандо медленно вышел из своего занавешенного угла, непринужденно оперся на загнутую ручку трости из черного дерева и замер в дальнем конце сцены, не спуская глаз с лица Марша, носившего, как ни был тот увлечен зрелищем, приметные следы боли.
Сначала мастер Марш не замечал этого инквизиторского взгляда, но наконец глаза обоих встретились. Бурая кобыла была лошадь рослая, высотой в холке почти шестнадцать ладоней. Сам Марш, хоть и согнулся немного от нездоровья и «клонившихся к закату» дней, достигал полных шести футов. Поскольку он сидел в седле, пешие не были для него помехой, и он, естественно, оставался в задних рядах толпы, что сблизило его с тщедушным Доктором: красные каблуки не мешали тому, чтобы их лица находились на одном уровне.
– И что привело сюда мастера Марша? Что ему до фиглярств жалкого буффона, когда в опасности самая его жизнь? – прозвучал резкий, надтреснутый голос, буквально вонзавшийся ему в уши. Это заговорил доктор.
– Так ты меня знаешь, приятель? – Марш окинул говорящего заинтересованным взглядом. – Я тебя не припомню, и все же… нет… где мы встречались?
– Об этом положено молчать, – последовал ответ. – Достаточно того, что мы и вправду встречались… быть может, в иных краях… а теперь счастливый случай свел нас снова… счастливый, по крайней мере для тебя.
– И верно, твое лицо мне кого-то напоминает. Я встречал тебя раньше, но где и когда – не знаю. Но что тебе от меня нужно?
– Нет, Томас Марш, вопрос в ином: что нужно здесь тебе? Что понадобилось тебе Олдингтон-Фрит? Одна-две дюжины несчастных овец? Или что-то более близкое твоему сердцу?
При этих словах, произнесенных с особым значением, Марш вздрогнул; на мгновение его пронзила боль, и кислая мина на лице шарлатана сменилась улыбкой – отчасти сочувственной, отчасти саркастической.
– Бога ради, любезный! – воскликнул Марш, переведя дыхание. – Что тебе известно обо мне и моих делах? Что тебе известно…
– Известно то, мастер Томас Марш, – веско произнес чужак, – что твоя жизнь в опасности даже в эту минуту, враги прибегли к адским искусствам; но это ладно, в этот раз ты спасен… другие руки, не мои, спасли тебя! Боль отступила. Чу! Часы бьют час!
Тем временем на крыльях западного бриза, миновав сплошной ковер мощных дубовых крон, расстилающийся между Фритом и тем, что было когда-то приорством, до них долетел одиночный удар колокола на Билсингтонской колокольне. Едва заслышав принесенные ветром звуки, доктор Альдровандо резко, словно бы рассерженно, двинулся в другой конец сцены, где погас огонь и скоморох на потеху толпы принялся извлекать у себя изо рта ярд за ярдом цветной ленты.
– Стой! Заклинаю, стой! – взмолился Марш. – Я был не прав, ей-богу не прав. В самом деле, со мной вдруг случилось настоящее чудо – я свободен, я снова дышу, словно бы не стало груза лет, давившего мне на плечи. Возможно ли это… не ты ли это сделал?
– Томас Марш! – Доктор помедлил и, на минуту обернувшись, проговорил: – Это не я; повторяю, это деяние не мое, а иной, невинной руки. И все же послушай моего совета! Твои враги лелеют коварные замыслы; я, и только я способен избавить тебя от опасности. Езжай куда собирался, но, если дорожишь своей жизнью и тем, что ценнее жизни, жди меня у того заросшего лесом пригорка в ту минуту, когда его голой вершины, которая виднеется поверх деревьев, коснется первый лунный луч.
Доктор решительно шагнул к противоположному концу помоста и спустя миг уже не занимался ничем, кроме бесед с теми, кого привлекли звуки рога, и раздачей им рецептов против их подлинных и мнимых хворей. Безуспешно Марш пытался снова привлечь его внимание; не приходилось сомневаться, что доктор намеренно его избегал. Потратив на бесплодные старания больше часа и увидев, что доктор вновь скрылся в занавешенном холстом углу, Марш медленно и задумчиво поехал прочь.
Как ему поступить? Кто этот человек – шарлатан, обманщик? Узнать его имя доктору было проще простого. Но его тайные беды – откуда доктор знает о них и об избавлении от них – ведь боли ушли и он снова ощутил себя здоровым? Да, Альдровандо, если таково его настоящее имя, отрицал какое бы то ни было участие в исцелении Марша, но он знал – во всяком случае объявил – о нем. Более того, Альдровандо намекнул, что Марш до сих пор находится в опасности; что ради его погибели пущены в ход адские искусства (сами эти слова пробуждали в его душе странный, уже знакомый отклик)! Этого довольно! Надо явиться на встречу с Заклинателем, если это действительно заклинатель; выяснить по крайней мере, кто он и что и каким образом дознался про обстоятельства и тайные печали своего собеседника.
Когда перед покойным мистером Питтом встала задача помешать Бонапарту, вознамерившемуся основать в графстве Кент свой плацдарм, он, среди прочих хитроумных мер, распорядился построить сооружение, названное тогда и именующееся по сию пору Военным каналом. Он представляет собой не очень приспособленный для практических целей ров, шириной футов тридцать и глубиной в середине почти девять; протяженность его от города-порта Хит до точки в миле от города-порта Рай составляет примерно двадцать миль, а форма похожа на тетиву лука, дугу которого заполняет та самая упоминаемая путешественниками пятая часть света. Возражения отдельных придир были несущественными, и старый джентльмен-сосед, предложивший дешевую замену в виде собственной треуголки, водруженной на шест, был с заслуженным позором изгнан вон; собственно, работа, при всей ее дороговизне, очень даже окупилась. Через Рейн, Рону и прочие мелкие речушки французы перебраться сумели, но Военный канал мистера Питта им оказался не по зубам. Невдалеке от центра названной тетивы круто вздымается лесистый пик, по форме близкий к конусу; с плотно поросшими мелким лесом склонами, над которыми торчит голая бурая вершина, он напоминает Альпы в миниатюре. «Защиты нации» тогда еще не было, и ничто не помешало мастеру Маршу задолго до назначенного срока прибыть на место встречи.
Пережитое чудо и предстоящее приключение вытеснили у него из головы все прочие мысли, и, вопреки прежнему намерению, к мастеру Коббу он так и не собрался. Он нашел для себя и лошади приют в какой-то убогой гостинице, за целый час до восхода луны оставил там Ральфа и прочих своих бессловесных спутников и в одиночку, пешком, отправился к условленному месту.
– Вы точны, мастер Марш, – прокаркал из чащи резкий голос доктора, едва лишь в кронах осин затрепетали первые серебристые блики. – Это хорошо, а теперь следуйте за мной и молчите.
Первое требование Марш исполнил без колебаний, со вторым же пришлось трудней.
– Кто вы и что вы? И куда меня ведете? – вырвался у него вполне естественный вопрос, но сопроводитель властным тоном его оборвал:
– Тише, я сказал! Закройте рот. Враг не дремлет; живей за мной, и ни слова.
Коротышка свернул на едва заметную дорожку или тропинку, вившуюся среди низкорослого леса. Через несколько минут они очутились у двери приземистого здания, так надежно запрятанного в чаще, что о его существовании вряд ли кто догадывался. Площадь оно занимало на удивление большую, но состояло всего лишь из одного этажа. Над одинокой трубой не поднимался дым, в единственном окошке не светился приветный огонек, – впрочем, его заслоняли настолько плотные ставни, что через них не пробился бы ни один случайный лучик. В неверном свете трудно было определить точные размеры дома, задняя часть которого пряталась в чаще. Доктор повернул ключ в замке, дверь подалась, и Марш решительно, однако с осторожностью зашагал за своим спутником по узкому коридору, слабо озаренному единственной свечой, которая мерцала и мигала в дальнем конце. Достигнув его, доктор поднял свечу с пола, открыл соседнюю дверь и впустил гостя в комнату.
Это было просторное, причудливо обставленное помещение, скудно освещенное железной лампой, которая свисала с потолка и лила слабый свет на углы и стены, сложенные, по-видимому, из какого-то темного дерева. У одной стены, впрочем, мастер Марш сумел различить предмет, очень похожий на гроб; на другой висело большое овальное зеркало в эбеновой раме, а на полу, в середине комнаты, был нарисован красным мелом двойной круг диаметром около шести футов, по внутреннему краю которого шли надписи из загадочных знаков, а в промежутках между ними ради приятного разнообразия чередовались черепа и скрещенные кости. В самом центре круга помещался череп столь массивный и крупный, что Шпурцхайм или Де Вилль пришли бы в изумление от его вида. Список атрибутов дополняли большая книга, обнаженная шпага, песочные часы, курильница и черный кот, а завершала его пара тонких восковых свечей, стоявших по обе стороны от зеркала, – таинственный джентльмен стал зажигать их от той, которую держал в руке. Когда они засияли неестественно ярким, как показалось Маршу, светом, он разглядел отраженный в зеркале циферблат, который висел над вышеупомянутым подобием гроба; стрелка часов уже приближалась к девяти. Маленький доктор не спускал с них глаз.