желее всего оказалось разделить слова, отделить одно от другого.
Может, и не надо отделять. Гусеницы явно обладали каким-то сознанием, отличным от нашего. Язык лишь позволял его слегка представить. Непрерывный поток мысли, почти не разделенный на отдельные слова и образы. Прилагательные перетекали в существительные, глаголы вообще не отделялись от действующего лица и того, на кого было направлено действие. Там, где я бы сказал — «паук кинул камень в стену», у них звучало «паукКинулКамень» и лишь стена оказалась бы отделена небольшой паузой в речи. Незаметной, к которой еще надо привыкнуть.
Хорошо, что у меня богатый опыт.
Эта группа двигалась, считая, видимо, что зайдет ко мне в тыл. Я двигался вслед за ними. Как только они зашли за очередной поворот, паук, занимающийся разведкой фронта, бесшумно засеменил вперед, добрался до того же поворота, выглянул, спрятался. На моем предплечье обновилась карта. Гусеницы ушли достаточно далеко, чтобы я мог продвинуться вперед.
Через короткое время они, отряд в целом, поняли, что потеряли меня. Видимо, кто-то из основного отряда вышел на тот злополучный перекресток, где нас обстреляли впервые, обнаружил, что нас и след простыл, а сомкнувшиеся со всех сторон мелкие отряды показали, что в их сеть никто не попал. Не умеют гусеницы плести сети.
На самом деле, мы были рядом. И я, и Ананси. Каждый из его пауков, как только мы вышли из зоны прямого контакта, тихо следовал за одной из групп, на максимально возможном расстоянии, постоянно обновляя карту, позволяя и всем паукам Ананси, и мне обходить опасные места.
Игра в пятнашки становится легкой, если у тебя в напарниках ремонтник самого Ковчега, пусть и слегка деградировавший из-за потери половины носителей.
Они попробовали вновь раскинуть сети, и мы повторили маневр, прошли прямо через дыру в одной из ячеек. Из отряда у них осталось едва два десятка бойцов, двигались они медленно, было ощущение, что они физически неспособны разойтись по одному — какая-то особенность расы, заставляющая их все время двигаться в группах, хотя бы по две-три особи. А может, разумная осторожность. Я бы тоже предпочел не уходить в одиночку от отряда, когда где-то неподалеку, возможно, прячется враг, лишь недавно положивший несколько десятков твоих соплеменников.
Да и вообще, непонятно, почему они вообще не бросили эту затею, как только мы уничтожили, или хотя бы изгнали призрака из этого мира.
Я прислушивался. Постепенно начинал отличать гусениц одну от другой. И не только я, Ананси подсветил среди всех белых точек три, сделав их бежевыми. Командиры. Начальство.
Они тихо переговаривались, разослав подчиненных в разные стороны уже в третий раз, и даже не представляя, насколько близко от них находится их тяжелая цель.
Что-то на тему… бабочек? Или куколок? Может, мне мерещится, но похоже, цикл размножения у них не сильно отличался от земных насекомых. Гусеница-куколка-бабочка-яйца, и по кругу. Что-то про погибшего проводника. Иллюзию. Призрак?
Когда гусеницы волновались, их речь замедлялась. Паузы между отдельными словами не увеличивались, но вот сама речь становилась медленней. Для меня получалось, что, когда они волновались — я уже начал достаточно хорошо их понимать.
Как призрак взял их под контроль? Да очень просто, как в той присказке. Как вам удается поддерживать идеальный порядок в вашей двухкомнатной квартире? Да очень просто — она трехкомнатная.
Призрак вел их в бой, в то время, когда еще четыре таких же призрака, держали в заложниках всю их колонию. Оставшихся там куколок, очевидно спящих, яйца следующей фазы — вообще младенцев в нашем понимании. И бабочек. Судя по сумбурной речи и снисходительному отношению, фаза бабочек у этого вида была лишена разума. Красивые, но глупые, все как полагается.
И судя по всему, у них в колонии вообще не осталось ни одного «взрослого». Только три оставшиеся фазы — младенцы в яйцах, старики, уже завернувшиеся в коконы, и неразумные красотки, бездумно порхающие… уж не знаю, над чем тут порхать. Возможно, над металлическими решетками машинного зала. А может, они притащили с собой цветы с родной планеты, чтобы поддержать бабочек в их фазе развития.
И разговор у них все время сваливался даже не в сторону, как им найти меня, а больше туда, сколько еще продержаться яйца в инкубаторе без хранителей, что будет, если одна из куколок проснется раньше времени, или бабочка потеряется в коридорах Ковчега.
Мирный народ, который погнали на чужие штыки.
Четыре призрака. Ну что ж, у меня было решение проблем для гусениц, пусть оно им может и не понравится. Идти биться за их колонию не хотелось, особенно если думать о том, что в любой момент они могут решить все свои проблемы простым выстрелом в спину.
Я перетряхнул рюкзак, забросил в него пустые магазины, а в подсумок для сброса положил четыре эм-гранаты. Две оставив себе. Если уж и с этим они не справятся, то лучше уж пусть их колония загнется. И так провозился.
Потом подумал, вытащил одну гранату, и, не выдергивая чеку, швырнул ее в сторону трех совещавшихся.
Они замерли, ожидая вспышки, удара, чего-нибудь, что уничтожило, отправило из Ковчега призрак.
Граната повертелась у них под ногами и замерла.
Я высунул руку с подсумком из-за угла. Моя речь, наверняка, должна была показаться им крайне яркой, а я — чрезвычайно взволнованным, потому что с их скоростью воспроизводить их слова я был явно неспособен.
Ну что ж, пусть думают, что я волнуюсь.
— Четыре гранаты. Четыре призрака. Освободите семью. И не идите за мной. Не надо умирать на чужой войне.
Слово «война» я у них не слышал. Бой, сражение, смерти, — вместо войны я использовал странный набор слов вроде «гусеницыКоторымНикогдаНеСтатьКуколкамиУмираютДаром за чуждую цель».
Надо отдать им должное, они не начали палить.
— Какпользоватьсяэтой надеждой крыльев? — спросили оттуда.
Деловой разговор. Мне нравится.
— ДернутьНаСебяПовернутьКинуть. УбъетЛюбогоПризрака магнитнымПолем.
— Благодарность?
— СохранитеОставшиеся крылья. БудетВозможностьЯПридуПолюбоваться их красотой.
Конечно, мне еще работать и работать над произношением.
Я положил подсумок на перекресток, и исчез в коридорах. Ни один из рядовых бойцов больше не погиб, да и вообще — никто из них нам даже не встретился. Мы двигались как тени просто потому, что отлично знали, где сейчас идут их патрули.
Не нравятся мне эти призраки. Все больше и больше не нравятся.
И их тут оказывается много. Практически, на Ковчеге вторжение, и похоже я знаю его цель.
Хоть и крайне эгоистично думать, что целый мир крутится вокруг тебя. С другой стороны — лишь один из многих миров.
В какой-то момент приходится признавать очевидное.
Призраки здесь именно из-за меня. И гибель десятков разумных гусениц сейчас, и возможно еще множества их родственников в их лагере чуть позже — целиком инициирована мной. Нет, вины я за собой не чувствовал, но и радости это осознание не добавляло. Кому понравится знать, что твои перемещения между мирами теперь сопровождаются множеством смертей.
Надеюсь, что количество призраков в этой вселенной не бесконечно, как она сама. Хочется верить, что сюда высадили не слишком большой десант. Но нужно как можно быстрее их пересчитать, хорошо, что чертежи ЭМ-гранаты есть и у меня, и у моего друга-инвалида.
Как мы здесь оказались, опять одни?
Я расскажу. Послушайте мою историю.
Вместо пролога. Список
Время, необходимое для возращения в любой из миров, увеличивается вместе с их количеством. Если и есть способ выбирать следующий мир для посещения, то это ничего не поменяет. Сделав один мир любимчиком, лишь еще увеличишь свое отсутствие в других.
Какой-то из миров останется на задворках. Нельзя объять необъятное. Сложно посетить все миры, да даже один лишь Ковчег так просто не обойдешь.
Мне не придется увидеть следующую звезду вблизи. До нее еще многие годы. Если и увижу, то точно не в этот раз, не в этот прыжок.
Да я вообще могу ее не увидеть. Мое существование на Ковчеге в любой момент может прервать очередная внезапная атака из-за угла.
Но звезда звездой, война войной, а насущные проблемы надо решать. Конечно, я совершенно не планировал становиться сиделкой где-то в межзвездной пыли. Еще и у искалеченного потерей частей распределенного разума.
Внешне ремонтник держится молодцом. Ананси. Постельный режим ему не нужен, он вполне может двигаться, отдельные его пауки дееспособны.
Вот с мозгами похуже.
Но по порядку.
На ожерелье у меня, вместо ушей, нанизаны миры.
Земля. Место вероятного рождения. Почему вероятного? В последнее время я начал задумываться, а кто, собственно, мог помешать моей матери зачать меня в совершенно другом мире. Мать то я не знал, не спросишь. Или кто мог помешать мне начать прыгать раньше, чем я себя помню? А отец лишь нашел меня? Бред. Я родился на Земле. Моим отцом, моим потерянным отцом точно был шагающий. В этом мире я умело прячусь, скрываю свое происхождение, и пользуюсь всеми его благами, насколько успеваю. Хороший мир, добрый мир. Я бы сказал, непуганая планета, если бы не знал, сколько раз она себя пугала. Так, что уже развился иммунитет. Мир кафешек, горящих на улице фонарей и высоких красивых зданий. Мир, вечно куда-то спешащий, мир деятельных людей и красивых девушек.
Мир Холмов, Туманов и монстров, принадлежащих туману. Мир, в котором я практически потерял свою королеву, расстался с ней очень надолго, но зато сделал новой королевой, на совершенно другом холме ее дочь. Мир, в котором приходится бороться с монстрами двух мастей — теми, кто прячется в тумане, и теми, кто обитает над ним — двуногими. И пока мы побеждаем, если и не первых, но зато вторых то точно.
Первобытный мир водорослей и лишайников. Место, где горсти людей жмутся к океану, которых их кормит. Планета, на которой на сушу вышли пока только растения, самые первые — симбиоз водорослей и мхов. Мир, в котором люди просто не могли возникнуть, развиться. Где очевидно, что они пришли извне. Скорее всего, потомки шагающих — хотя бы потому, что шагающие в нем — не редкость, а обыденность. Хотя лично я и не встретил пока ни одного. Мир, в котором борьба, похоже, только начиналась.