Настроение, соответственно, прыгало из одной крайности в другую. От «мы их всех победили, теперь тут город сад… и пир богов» до «а не прыгнуть ли мне вон с того балкончика, тут высота метров пятьдесят, и решить тем самым все свои проблемы».
И есть ли у меня настолько серьезные проблемы, в этот момент неважно. Против крови не попрешь, не надо себя переоценивать.
Ампула помогла. Я поуспокоился.
Получилось оглядеться. За мутным огромным стеклом в соседнем помещении находился еще один пациент на реабилитации. На этот раз — по профилю ремонтного отсека. Пауки Ананси висели на множестве цепей, на разных высотах, объединенные в один большой круг, цилиндр из цепей. Они слегка покачивались и иногда переплетались ножками с соседями, а иногда просто цеплялись за соседние цепи. Вокруг стояли странные приборы, оборудование, вповалку лежали кабели, спутанные между собой. Некоторые из них цеплялись за цепи и уходили вверх, притормаживая из-за этого их раскачивание. Но я не заметил ни одного провода, ни одного кабеля, непосредственно подсоединенного к Ананси.
Нужно же ремонтникам как-то отдыхать. Мы с ним в санатории, после выписки из госпиталя. Зализываем раны, кто как умеет. Тут не мир островов, тут мои шрамы некому полностью убрать, но это ничего. Вон, у Ананси дела явно еще хуже. Несмотря на то, что всю механику ему полностью восстановили, но сложнейшие взаимосвязи распределенного сознания просто так не излечишь. Просто нечего лечить — скорее уж придется менять все заново. Будет новый Ананси, не совсем тот, что прежде.
Новый ремонтник мне должен понравится. Он точно знает, что мы друзья.
Что меня особенно порадовало в ремонтном блоке, — так это большое количество надписей, которые я мог привязать к конкретным объектам.
Я бродил по помещениям, находил новые надписи и запоминал. Даже записывал, хотя, конечно, все равно в итоге придется запомнить. Коммуникатор с заметками я с собой в другие миры не перетащу. Полагаться можно только на собственную память.
Со мной иногда заводили беседы незнакомые ремонтники, но мне не хотелось вести разговор. Дождусь уж лучше Ананси. Раз они не запрещают здесь бродить, то и ладно. Я не думаю, что пустопорожние разговоры с чужаками, пусть и дружелюбными, мне сейчас как-то помогут.
Хотя ремонтники действительно стали относиться ко мне значительно лучше, чем они обычно относятся к рядовым поселенцам. По крайней мере, из рассказов тех самых колонистов все время можно было посчитать — что ремонтники в целом полностью равнодушны к обитателям Ковчега.
А вот нет — эти периодически ко мне обращались, когда я проходил мимо, почти что на уровне «могу ли чем-нибудь помочь?». Что на коммуникаторе выглядело как три маленьких паука, стоящие в рядок, причем каждый из них поднимался на разный уровень. Даже не берусь судить, откуда у них такая аналогия.
Мой статус, мой рейтинг у ремонтников явно поднялся. Да что там поднялся — зашкаливал. Что такого я сделал? Ну поучаствовал в паре боев, но не думаю, что за тысячелетия жизни Ковчега в этом было что-то новое.
Символы складывались, путались между собой. Каждая новая буква, каждая новая комбинация букв, составляющая слово, меняла мои догадки, рушила одни теории и создавала новые. Язык был непростой. Вроде символы означали буквы, которые складывались в словами, и как и следует, затем — в тезисы, предложения, значения конкретных предметов. Только буквы, как я скоро понял. Могли значить совершенно разные вещи в зависимости… от всего. От контекста, от окружающего пространства, от того, что именно за слово решило включить в себя конкретную букву.
Это мне только казалось, что я теперь специалист по языкам. Как же. А когда любая буква будет иметь другое значение, и это будет зависеть от того, что за буквы — ее соседи? И тоже самое со словами? И два внешне похожих слова могут значить совершенно разные вещи, в зависимости от места в выражении?
Древний язык, который его хозяева не решились почистить. Наслоения тысячелетий развития, смены технологических платформ, и при этом абсолютная консервативность языка. Как они выжили, эволюционировали и вывели на межзвездный маршрут Ковчег при таком-то архаичном языке.
Хотя, может поэтому и вывели? Не пытались упростить все вокруг себя, пока внутри них не упростился сам интеллект? Одно зависит от другого. Степень развития языка показывает развитие расы, но в равной доле — сложность языка развивает разум.
Но я продвигался.
Теперь я знал, что написано на шлюзе у той рубки, вокруг которой развернулась целая битва.
«Резервная рубка дальней связи».
Было и еще несколько интерпретаций, дополняющих, а не противоречащих первой. Сложный язык позволяет выразить многое несколькими словами. Можно было сказать «отчеты домой», можно — «передача исследовательских материалов». Были и еще варианты, двойные смыслы простой таблички на простой двери.
Не я был целью призраков. Если и был — то лишь второстепенной, как всегда. Меня подвел классический эгоцентризм. Ни мир, ни миры, ни жизнь на Ковчеге не крутится вокруг меня.
Призраки пытались остановить, не допустить отправку очередного информационного пакета. Что в нем было? Могу предположить — информация о призраках. Почему они так боялись, что создатели Ковчега получат этот отчет? Через сотни, если не через тысячи лет? А что в этой игре значат сотни лет, да ничего.
Призраки появились на Ковчеге относительно недавно, это очевидно и совпадает со всеми свидетельствами. Развили здесь свою деятельность, в чем бы они ни состояла. И пытались всеми средствами предотвратить утечку информации могущественной расе.
Которая, может, уже давно и оставила эту вселенную.
Хотя я в это не верю.
Луч, пробивающий пространство и отдающий короткий информационный пакет куда-то далеко. Через сотни лет он дойдет, и кто-то получит этот сборник, и будет с удовольствием читать, наслаждаясь сведениями о новых мирах, о новых расах, которые смогли забраться на Ковчег и теперь путешествуют автостопом.
Процесс запущен, ковчег летит. Кто-то сидит у камина, и раз в год раскрывает толстую книгу, покачивается в кресле, и читает истории тысячелетней давности. Зачем куда-то лететь, когда можно получить все, лишь создав для этого условия.
А самому смотреть на огонь, покачиваться и листать страницы чужих историй.
Мне пора.
Писать свою собственную историю.
I. Глава 5. Оттенок разумности
Перед очередным коридором Ананси замедлился. Его пауки прижались ближе ко мне, а многие даже считай спрятались за меня. Их теперь было пятнадцать, восстановленных, добавленных, полностью функциональных. По крайней мере, с механикой все было в порядке, а что уж там творилось при этом у Ананси в мозгах, я разобрать не мог. Не с чем сравнивать. Для того чтобы понимать, насколько его разум подкосила потеря более половины пауков, а потом — насколько ему стало лучше после восстановления и лечения, для всего этого нужно было быть с ним знакомым до этого.
Понимать, как он мыслит, как действует, как реагирует на внешние события.
Может, для всех для них, для ремонтников, его поведение более чем норма. Кто ж знает.
Но то, как Ананси сжался, уплотнился — между пауками не было и метра, и что еще удивительней — чуть ли не спрятался за моей спиной, точно не могло быть нормой для ремонтников — безраздельных хозяев, пусть и не создателей, Ковчега.
Мне предлагалось пройти по коридору первым.
Я демонстративно посмотрел на коммуникатор, ожидая пояснений.
Сначала на нем не появилось ничего, а затем, после паузы, пиктограмма лиственного дерева. Ближайший ко мне паук задрожал, или мне показалось? Желтый, я нашел в ремонтных мастерских краски, и, не встречая сопротивления, раскрасил ключевых пауков мазками, на пузе и спинке. Так что теперь мог их отличать и не сильно вглядываясь. Тем более, что желтый теперь не хромал. А он ведь в этой когорте еще не самый трусливый. Вот рядом с ним, уполз еще дальше ко мне за спину, перебирает лапами оранжевый. Именно его мы выдернули из-под шкафа. До сего момента в личном табеле о рангах он у меня считался самым трусливым пауком Ананси.
Но то ли лечение его поменяло, и разум Ананси избавил его от лишних страхов, то ли я чего-то не понимал. Но сейчас дрожал желтый, тот, кого, похоже, Ананси отправлял вперед вместе со мной. Как ногу в ледяную воду совал. До воды еще далеко, но она уже вся в пупырышках.
Я вошел в коридор. Короткий, скорее перемычка между двумя залами. Ориентироваться в целом на Ковчеге я еще не научился, но вот какие-то общие закономерности конструкции начал улавливать.
Впереди опять должен быть огромный и пустой ангар, с множеством уровней, прижатых к стенам, с переплетениями лестниц всех мастей — вертикальных, почти горизонтальных и больше похожих на длинные мостики, удерживаемые тросами, и пролетных, с площадками через каждые двадцать-тридцать ступеней. Чаще всего в таких ангарах присутствовал большой принтер, с расширенными возможностями, и более экономичный.
Колония людей обитала в похожем.
Значит, впереди может быть еще одна. А раз Ананси привел меня сюда — то практически наверняка. Причем здесь только дерево, я пока не понимал. Но как раз эта загадка разрешилась быстро.
На выходе из коридора стояло несколько деревьев. Посаженных здесь намеренно — я видел огромные кадки с землей, шланги оросительной системы. Ну что ж, у каждой колонии свои отношения с эстетикой. Такой интерьер тоже имеет право на существование.
Я подошел поближе, и понял, что это не пара деревьев у входа — весь ангар превратили в дремучий лес.
И по виду этого леса сразу становилось понятно, что здесь недавно шел бой. Какие-то деревья дымились до сих пор, хотя пожар, который сжег значимую часть массива, уже практически потух.
Осталось понять, кто с кем здесь воевал и где хозяева, или, вернее, в условиях Ковчега — подзадержавшиеся гости этого места.