– И если так станется, что землею станут торговать или, быть может, оставлять любой черни за пару серебряков, – от этого слова его лицо перекосилось, – если лорды и Его величество больше не распоряжаются землей, как прежде… что будет с нашим краем, Воснией?
Стул скрипнул. Руфус стал заискивать:
– Или с домом Восходов, миледи?..
Я деликатно улыбнулась. С одной стороны, благодаря Восходам наш банк в Волоке начал процветать. С другой – Восходы и Долы вызывали во мне лишь один интерес: на каких условиях любой из ставленников захочет взять займ. Я подыграла.
– Что станется, господин Венир?
Хозяин дома распалялся:
– Форменное безобразие! Мы уподобимся этим дикарям, обитателям болот. Нет, даже хуже! Восния всегда была королевством, а не… э-э, купечеством, не каким-нибудь рынком, знаете ли. Камня на камне не останется, будьте уверены. Сегодня они раскупят наделы, а завтра, того гляди, купят и вас, как какую-нибудь, простите, крестьянку! Дочь горшечника! Свинопаса! Не станет и вашего банка…
– А может, наконец отпадет нужда проливать кровь за право распоряжаться землей? – чуть улыбнулась я.
– Так было век назад, и не нам с вами судить, миледи, о том…
– Старые порядки на то и стары, – я переплела пальцы рук, чтобы погреть ладони, – они дряхлеют, господин Венир. Такова жизнь: дряхлое увядает, чтобы уступить место новому, сильному, полному жизни. Край, где почитают дряхлость, становится кладбищем.
– Помилуйте, Сью… э-э, миледи Коул! Вы же разумная женщина, и…
– Именно потому я здесь. Протягиваю вам руку помощи. Вы разорены, господин Венир. Независимо от того, как ведут дела Долы, Восходы или что покупает чернь. Я предлагаю лучшее решение…
– Как предложили в тот проклятый год?! – Венир потерял лицо.
– Вы нуждались в помощи, и вам ее оказали.
Признаться, так быстро истратить все, что предложил контракт, – настоящий талант. За каких-то пять лет! Что нужно делать: не вылезать из борделей, завтракать породистыми скакунами? Играть в карты на сотни золотых? Подавать беднякам?
Восния обречена.
– Помощи?! – вскрикнул Венир. – Да тогда я был сказочно богат! До встречи с вашим семейством…
«Уже в те времена задолжал около двух тысяч каким-то наемникам из Гарготты. И до сих пор не сознался за что».
Вуд молчал, не показывая никакого интереса к происходящему. Его волновало одно: когда можно приступить к делу и пустить кровь. Почему-то мужчины, прибывшие с гор, всегда желали утвердиться. Если сегодня крови не будет, Вуд приступит к оскорблениям, чтобы начать драку.
Удивительно, но эти псы – Джереми и Вуд – продержались дольше всех. Возможно, я становлюсь слишком мягкой.
Я резко поднялась и расправила складки на платье.
– Дело ваше, господин Венир. В конце концов, кто мы с вами такие, чтобы нарушать естественный порядок вещей! Сегодня же я обращусь в суд Его Величества с просьбой разрешить наш спор. Уверена, справедливость восторжествует, сохранив устои нашего общества, на котором и держится благополучие всех и каждого…
Венир уже позеленел. Впрочем, в петле он будет выглядеть еще хуже. Одному солнцу известно, отчего в Воснии предпочитают повешения.
– Вы… вы и вправду собираетесь… – Он прервался и уперся рукой в старую балку. Я с опаской посмотрела на потолок. Удивительно, что мы все еще живы.
Вуд хохотнул. Почуял расправу.
– Боюсь, традиции и законы нашего общества не оставляют мне иного выбора. – Я посмотрела на Джереми: тот гнул спину, стараясь выглядеть благородным. – Все-таки, это наша четвертая встреча со дня последней выплаты.
Петля так петля. Люди часто выбирают худшее, полагаясь на удачу. Даже когда очевидно, что никакой удачи у тебя не было пятый год.
– Но, миледи, вы…
Я пошевелила пальцами ног и поежилась – в доме постоянно гуляли сквозняки.
– Доброго вечера, господин Венир. Постарайтесь заделать щели у окон.
Вуд включился в беседу:
– Да-да, зима, сказывают, грядет холоднющая. Долгая.
Джереми уже приоткрыл дверь в город, и ледяная осень заколыхала паутину в углах. От порога разбегалась уличная пыль.
– Проклятье. Святые мученики! Будь по-вашему, – еле слышно ответил Венир и рухнул задницей на кованый сундук. Задница его уже давно не была столь велика, как в былые годы.
– Чего-чего? – громко уточнил Вуд, ибо больше всего любил именно эту часть беседы. Унижения.
– Я согласен, раздери их всех боров! Давайте сюда ваши бумаги или что там… Святые мученики и их доброта, да простит меня милосердная Мать солнца…
А граф еще не потерял последний ум. Пытается торговаться, подловить меня.
– Никаких бумаг. Я буду ждать вас в главном здании «Арифлии и Коул». – Руфус показался в этот миг совсем старым и немощным. – После полудня.
Он покачал головой. Сквозняк так и завывал, прорываясь сквозь щели и распахнутую настежь дверь. Вуд наслаждался больше всех – этот крупный горец, не знающий холода. Должно быть, его родили в снегу.
– Без бумаг? Явиться лично?.. Все по закону, скажете? – Руфус придержал ворот рубахи, стараясь сохранить тепло.
– Законы созданы людям в помощь, не так ли? Я рада, что даже в столь тяжелые времена мы можем помочь друг другу, господин Венир. Не заставляйте меня ждать до темноты, – я подарила ему улыбку. Ту, которую ждет человек, чья жизнь оказалась в твоих руках. Ту, которая на самом деле ничего не стоит и ничего не обещает. Крохотное оружие большой власти.
– Я никогда не опаздываю, миледи Коул, – прохрипел он.
«Еще бы! С тех пор как тебе совершенно нечего делать, кроме кутежа в долг».
– Вот и славненько. – Вуд вместо улыбки знал только как скалиться и щериться. Я вышла на улицу, пытаясь решить, какая из его гримас казалась мне менее отвратительной.
– Стойте!
За спиной захрустели шаги. До чего же грязный пол…
– Погодите! – Венир встал на пороге и ухватил меня за рукав.
Я остановилась, посмотрела из-за плеча. Станет ли торговаться, молить или упрется рогом, полагая, что у него остался выбор? Пусть не питает надежд. Эту роскошь себе могу позволить только я.
– Скажите ради всего святого, миледи, – лицо Руфуса скривилось, – когда и почему вы сделались такой сукой?
Вуд сделал шаг вперед и уже вцепился в свою палицу. Я коснулась пса и слегка мотнула головой.
– До встречи, господин Венир. – Рукав бесшумно выскользнул из чужих пальцев. – Не забудьте одеться перед выходом.
Старый приятель моего отца осмотрел заношенную рубаху с дорогой вышивкой, протертые портки, которые висели на его исхудавшем теле, и растрескавшиеся сапоги из воловьей кожи. На подгибе еще можно было различить тиснение, признак былого достатка.
Мы оставили разоренного графа в молчании и не оборачивались. За поворотом на главную улицу, откуда виднелся банк, Джереми начал подлизываться:
– Вы улыбаетесь. Да? Верно, так и есть. Он вас чем-то развеселил, миледи?
Тяжелые времена. Мои псы больше крутятся перед носом и паясничают, нежели выполняют свою работу. Вуд коротко отрезал:
– Ничего смешного.
Мы прошли кабак, и я улыбнулась еще шире:
– «Сука», ну надо же!
Джереми снова изобразил нечто, что в его голове должно вызывать восхищение окружающих:
– Неслыханная дерзость! – его здоровенный кулак испугал прохожих. – Да за одно это его стоило бы вздернуть! Позвольте мне вернуться и потолковать с этим ублю…
– Обычно меня называют гораздо хуже, – я пожала плечами и добавила: – Приятно… все-таки.
Лезвие прошло у самого горла. Чирк. Опустилось ниже и снова пошло наверх. Зацепило кожу, холод стали обжег щеку. Ш-шух. И снова вниз. Если сидеть с прикрытыми глазами, становится только страшнее.
Главное – не дергаться и не крутить головой.
– Усе готово, ваше благородие! – прохрипел старый цирюльник и неаккуратно стал обтирать мое лицо.
Я взял полотенце из его рук и убрал мыльную пену у воротника.
– Глядитесь.
Небольшое зеркало было забрызгано не только пеной. Я отвел взгляд, стараясь не думать о происхождении других пятен. Из мутного стекла на меня смотрел будто чужой человек. Когда-то его звали первым мечником Крига, чужаком и болваном, цепным псом на службе у отбросов Варда. Звали и сыном палача. Он мог бы стать сотником, землевладельцем или просто счастливым человеком.
Вместо этого он сидел в грязной цирюльне, с последними медяками на поясе. Наряженный как на гребаную свадьбу.
– Как вам, милсдари? – спросил старик, не особо тщательно сполоснув бритву.
Рут, будь он проклят за все свои идеи, выглядел довольным.
– Сойдет, – одобрил он.
Когда-то меня так одевали перед встречей с консулами, на острове. Я клялся матери, что вырасту и никогда не влезу в нарядное тряпье. И вот что делается со старыми клятвами.
Консулы бы оценили: выкрашенный лен с дорогой толстой нитью вдоль обшлага. Темно-зеленый плащ, будто его соткали из скошенной травы. Приталенный крой, еще более узкие сапоги: явно для тех, кто не отходит от дома дальше сотни шагов. Словом, во всем Оксоле я находил одно верное сходство.
– Я похож на дешевую шлюху.
Рут поперхнулся: должно быть, решил, что я его развлекаю. Что взять с пьяницы?
– Тоже мне горе, миленькое дело! Готов спорить, что твои сотники обращались с нами похуже, чем с гулящими девками…
– По крайней мере, они не лезли ко мне в портки.
За ставнями тоже шла перепалка. На улице кипела жизнь. Что ж, у кого-то она хотя бы была.
– Быстро ты передумал, – не отставал от меня Рут. – Что, седлаем коней, вернемся к добрым командирам под флаг, к славному делу? Полагаю, Стефан и другие твои сотники нас просто заждались.
Цирюльник дважды открывал беззубый рот, пытаясь вклиниться в беседу, но не поспевал.
– Милсдари…
– Наши сотники, Рут, – я скинул полотенце на стол, – тебя силком под флаг не тащили.
– Мог бы стать одним из них, а? – приятель снова надел на лицо поганую ухмылочку.