Я глянул на него исподлобья. Этот упрек начал мне надоедать еще неделю назад, там, в землях Волока.
– Мог бы. Но я выбрал жизнь.
И потому я сейчас здесь, в очередной дыре, хватаюсь за последнюю надежду, как бедняк, как утопающий…
Цирюльник подгадал время и выпалил:
– Самая дорогая шлюха, милсдари, энто моя жена: таскается хреньте где и с кем, а плачу за нее я!
Стало только хуже. Дорогая ли, дешевая – какая мне теперь разница?
Я нахмурился, придирчиво осмотрел работу цирюльника, повертев головой. Должно быть, не у всех столь острое зрение, особенно в старости. Да и, будем честны, когда мужчины Воснии выглядели опрятно: брились, умывались, расчесывали колтуны? Я давно покинул остров и отчий дом. Больше не будет ни терм, ни ровных воротников, ни чистых простыней. Восния – край грязнейших людей. Людей хуже самой грязи. Для кого я вообще стараюсь?
Рут продолжал ухмыляться. Уж он-то знал, для кого.
– Пожилые вдовы будут в восторге, готов ставить на это все свои зубы, дружище. Такого они еще не видали.
«Приплывший из-за моря аристократ без земель вернулся с войны и ищет выгодный брак».
Разве у пьянчуги могла родиться идея получше? Да и я хорош: согласился же. Сотню раз пожалею, забуду про хороший сон…
– Только рожу сделай попроще. – Рут ткнул флягой в мою сторону.
Я глянул в зеркало в последний раз. И что не так с этим лицом? Грядущее корчило мне рожи куда хуже.
– Сталбыть, я сгодился? – напомнил о себе старик.
Я поднялся, кивнул и скинул медяк сверху: нет никакой вины цирюльника в том, что в Воснии все идет наперекосяк. Мы оседлали коней, не проверяя поклажу – воровать у нас теперь, кроме седел, было нечего.
Осенняя свежесть приглушала уличный смрад. Подмастерья суетились, гнули спины, вытирали пот со лба – полны надежд и заблуждений. Еще пару лет назад я был таким же. Шел под флаг, торопился на войну, полагая, что хуже бандитов Крига ничего быть не может. Что нет участи паршивее, чем выступать на турнирах, побеждая по команде, но куда больше – проигрывая, поддаваясь. Все ради того, чтобы золото со ставок попадало в правильные руки – руки моего хозяина, последней скотины, что держала меня на коротком поводке.
– Рожу, говорю, сделай попроще. – Рут почти прикончил то, что осталось во фляге, и совсем повеселел.
Единственный друг, который стерпел все и остался на моей стороне. Вероятно, я не заслужил даже этого.
После разоренного Волока улицы Оксола казались безупречными. Здесь и там возводили новые дома, пекли свежий хлеб. Сытые, румяные дети гоняли дворовых котов…
– Давай освежу тебе память, пока не поздно. Как зайдешь на банкет, будь вежлив: подавай руку, кланяйся и все такое прочее.
– Это и так ясно, – вздохнул я.
Рут глянул на меня с сомнением, вытер нос рукавом и продолжил:
– Я поспрашивал: вдов будет с лихвой, не проворонь ни одну. Гранже оставь напоследок, хоть она и моложе всех. У ней на содержании три любовника, и парочка из них – гвардейцы. Туда лучше не лезть, сечешь?
Я кивнул.
– Буду держаться подальше. Напомни: высокая, все лицо в родинках?
– Ага. Не женщина, а сплошная проблема. – Он почесал нос. – Впрочем, после твоей подружки из Крига эта – сущий ангел.
– Из Крига? Ты о ком? – Я сделал вид, что ничего не помню.
Приятель хмыкнул.
– Так или иначе, ближе всех к смерти старушка Йелен – бывшая жена казненного мятежника. – Рут смягчил горло сливянкой. – Чем ейный муж провинился, я так и не вынюхал, но ты в голове держи. Что еще…
Хромой попрошайка встал посреди дороги, явно нацелившись на нашу совесть. За шесть лет жизни на материке я не обнаружил сострадания ни у всадников, ни у пеших бедняков.
– Пошел вон, – огрызнулся я.
Видит небо, через пару недель мне и самому пригодится парочка медяков. Рут прикоснулся к рукояти ножа, и бедняк излечился от хромоты.
– Так о чем бишь я, – невозмутимо продолжил приятель, когда мы отправились дальше. – По поводу сестер Бринс: тебе сойдет любая. Светленькие, по волосам узнаешь. Да только сказывают, что доходы у них все хуже…
Я покосился на приятеля и перебил:
– Где ты это все разнюхал?
– Где пьют, там всегда хорошо болтают.
Ему ли не знать. Мы проехали забегаловку «Гусь». Осталось всего две развилки, чтобы повернуть назад, пропустить чертов банкет и сбежать.
– Про Бовилль и Карнаух я тебе уже докладывал. – Рут подцепил это слово после того, как ходил разведывать под флагом.
– Мгм. Держаться подальше от первой, подумать насчет второй…
– Нет, ты все напутал, – раздраженно сказал Рут. – Карнаух сама та еще охотница, к ней не суйся. Овдовела дважды за пять лет, и с отличным прибытком. За ней пастбищ не меньше, чем у Малор. Гиблое дело.
От подробностей начинала трещать голова.
– Выходит, Бовилль не так плоха – та крупная дама с жестокими сынками?
Приятель кивнул и поковырялся в зубе.
– Есть еще навозная графиня, скупщица скорняжных мастерских – мегера Малор. Поговаривают, что она свела мужа в могилу. – Рут поковырялся в ухе, в котором явно побывало слишком много сплетен за последние дни. – Отравила или извела мерзким нравом.
– Славная компания. – Я замедлил коня, рассмотрев шпили резиденции. – И как мне выбрать?
– Если у тебя вовсе будет выбор, приятель, – Рут дернул плечами. – Я бы надеялся на наименее худшую.
– Это которая?
Мы помолчали. Если уж и Рут заткнулся, дела мои плохи, нечего и гадать. Площадь приближалась. Острые концы башен резиденции торчали, как колья в охотничьей яме.
– Проще сказать, с кем не стоит водиться, – снова заговорил Рут. – Про Карнаух и любовничков Гранже ты все знаешь. А помимо… я бы остерегался графини. Ну, той, которая одного мужа извела.
Я усмехнулся, покачав головой:
– За два года я успел связаться с куртизанкой, которая пыталась прикончить все войско Восходов, и с оторвой, которая…
– Э-э, нет, приятель. Тут другое. Обо всех чего-то не договаривают, а графиня Малор известна каждому пьянице в округе. – Рут поднял палец к небу. – Ты дослушай, не торопись. У Венсель странные дела с банком Арифлии, о которых никто ничего толкового не расскажет. У Бовилль сыновья – те еще ублюдки, похуже твоих сотников…
– Наших. Бывших наших сотников.
– Ты слушай. Сестры Бринс в последние годы беднеют и безвозмездно дают в пользование славные земли под Квинтой. Венсель, Бовилль, Бринс, Карнаух. Один слух на каждую. Что же Малор? – Рут промочил горло. – Жестока, с отвратительным нравом, весь ее прибыток с наделов покойного мужа, а еще сказывают, что сношается она со свиньями, не подмывается годами и балуется искрицей в игорных домах. – Я поднял бровь, Рут уточнил: – Сечешь? Захочешь чего добавить или сочинить – уже некуда. Человек, у которого нету тайны, страшнее всех вместе взятых, коли меня спросишь.
Спрашивать о чем-либо уже не имело смысла. Мы прибыли на площадь.
– О, дьявол. – Мне захотелось вернуться к баллисте и требушету под стенами осажденного замка. Тихое, спокойное место. Враги за стеной и враги под чужим флагом. Все ясно и понятно.
На площади Годари все одновременно могли стать мне друзьями или врагами. Новые лица и никаких правил. Почему-то гвардейцев в этот раз было меньше, чем два года назад, когда я впервые встал под флаг.
Зал для банкета выбирали без усердия: невысокое здание с кованым забором и крупными окнами на фасаде. При входе скромные ворота. Не дворец – с тем же успехом внутри могли соорудить ристалище.
– Рожу попроще, – напомнил Рут.
Кожа на лице зачесалась, и я потер подбородок.
– Я слышал, женщинам нравится неотесанная грубость.
– Этого в тебе точно нет, и не мечтай, – прыснул приятель.
В последнее время я вообще не знал, что во мне есть хорошего. Тем более для воснийских вдов. Приятель слез с кобылы и привязал ее.
– Бывай. И чтоб к утру вернулся женатым!
– Дважды, – съязвил я, спешился и вручил Руту поводья.
Через две сотни шагов меня ждал самый страшный позор в жизни. Между мной и позором стояло последнее препятствие – охрана.
Я прочистил горло и посмотрел в глаза привратнику. Здоровяк без шлема, в короткой бригантине, а рядом с ним тощий восниец в старом нагруднике – прихвостни Варда влегкую перебили бы весь банкет, не вспотев. И за что им платят жалование?
Я сдержанно улыбнулся и протянул ладонь:
– Добрый день!
Здоровяк покосился на меня сверху вниз, но руки не пожал.
– Меня зовут Лэйн Тахари, я по приглашению.
«Если приглашением можно считать пару золотых, оставленных в кармане клерка».
– Что-то я егой не припомню, – сказал сосед здоровяка.
Все внимание двух охранников безраздельно стало моим.
– Мы с вами и не могли повстречаться. Несколько дней тому назад я вернулся с запада, после похода на Волок. – Глаза здоровяка только сощурились в подозрении. – Бился с Долами под командованием господина Эйва Теннета и одержал победу. – Оксол хуже деревни, никакого узнавания на пустых рожах. – Мы взяли замок Бато, мятежного лорда…
– Что-то я о таком не слыхал.
Я потер уголки глаз у переносицы и выдохнул:
– Господин Годари лично выехал из ворот Оксола с месяц назад, чтобы повесить свой герб на воротах замка. Под Волоком, на гиблом всхолмье…
– Что-то я такого не знаю, – все больше унывал сосед здоровяка.
«Любопытно, хоть один из них научен читать, чтобы свериться со списком?»
– Я не тороплюсь, – солгал я. – Подожду, пока вы проверите имена гостей.
Охранники переглянулись. Один дернул плечами.
– Дак нету никакой бумаги, милорд. Мы ж грамоте не тогой, – хихикнул он, а здоровяк притих, будто вовсе про меня позабыл.
В зале за широкой дверью уже начали банкет. Подвижек не было. Возможно, общение с вдовами – наименьшая из моих проблем. Молчание затянулось.
– Дорогу, – окликнул меня грузный восниец со свитой.
Я посторонился. Ворох цветистого тряпья прошмыгнул в арку.