Что бы принц ни придумывал, ему и его подпевалам всё рано или поздно сходило с рук. Императрица заступалась за сына перед своим царственным супругом, лицо которого темнело всякий раз, стоило в его присутствии упомянуть имя единственного оставшихся в живых наследного принца, Та́йга-но Тэцудзи. Как бы ни хотелось императору преподать хороший урок непутёвому отпрыску, устоять против слёз и мольбы своей супруги он не мог.
Любимым развлечением принца была охота. В последние месяцы он начал охотиться на заморский манер, с собаками, которых светлоглазые северяне из Хьордланда привезли в подарок ко двору императора. И приятели Тэцудзи также были без ума от того, как охота с собаками заиграла новыми красками. Особенно нравилось им, как псы грызлись с лисами – однажды от такой потехи один из «Шестёрки» чуть не надорвал живот от смеха.
Сегодняшней охоты Тэцудзи ждал с большим нетерпением. Он предвкушал, как будет мчаться на своём Громе, как ветер будет трепать чёрную гриву коня и свистеть у принца в ушах, как собаки будут подвывать, беря след, и как будут задорно гикать товарищи из «Шестёрки»…
Но не успел принц Тэцудзи при полном охотничьем облачении выйти из своих покоев, как ему вдруг сделалось дурно.
В северном крыле дворца, где изволил проживать принц, поднялась страшная суматоха. Белые от испуга служанки сновали туда-сюда с вёдрами и тазами, полными воды. Наследный принц всегда отличался отменным здоровьем, и потому теперь, когда он внезапно занемог, все были в смятении.
На́о, личный прислужник принца, сразу же помчался за придворным лекарем. И тот не заставил себя долго ждать. Седой и полнотелый старичок с живыми и блестящими глазами внимательно выслушал все жалобы принца на странный чай, который он выпил перед завтраком.
– Принесите мне этот чай, – велел слугам лекарь, осмотрев принца. – Посмотрим, чего там намешали.
Теперь на уши подняли уже половину дворца, но ни пресловутого чая, ни человека, который доставил его, найти так и не удалось. Начальник стражи, боясь, как бы этот скандал не достиг ушей императора, самолично отправил в город небольшой отряд самых доверенных людей, чтобы разыскать того, кто пытался навредить принцу.
Однако вскоре лекарь заключил, что здоровью и жизни наследного принца ничего не угрожает, и суматоха во дворце немного улеглась. Поиски негодяя к тому времени так и не увенчались успехом, и потому стражников отозвали, дав на отряд пару кувшинов вина и мешочек, полный серебряных сэнов, – лучшего способа замять слухи о том, что произошло сегодня во дворце, и придумать было нельзя.
Дайсин был столицей империи Тейсэн со времён первого императора Да́йго – родоначальника великой династии, угасшей почти четверть века назад. За свою более чем тысячелетнюю историю Дайсин многое повидал и даже отстраивался заново, как то было после смуты клана Ме́йга, когда почти вся столица выгорела дотла. Неизменным оставалось лишь расположение города – со времён первого из Дайго Дайсин стоял у моря, в тихой гавани, которую с обеих сторон обступали две горы, Ота́цу и Цумэта́цу.
Дайсин напоминал постаревшего, потасканного жизнью, но всё ещё хорошего собой придворного, который одевался в пускай и старые, но дорогие шелка, умащивал свои холёные белые руки ароматными кремами и даже слегка подкрашивал губы, чтобы они выглядели более молодыми и свежими.
По большей части Дайсин не отличался от многих других крупных городов. Всё было предельно просто. Если у тебя в кошеле завалялась пара лишних сэнов и платье не успело сильно истрепаться в дороге, то ты всегда был желанным гостем в рёка́нах и чайных. А если в карманах у тебя было уже с неделю как пусто, и выглядел ты, как Бог Бедности в его лучшие годы, то Дайсин отвращал от тебя свой взор с брезгливым выражением на тонкокостном и бледном лице.
Словно искушённый долгой жизнью при дворе аристократ, Дайсин всегда точно знал, как правильно нужно подать себя, чтобы оказаться в наиболее выигрышном положении. Этот город был хорош в любое время суток – недаром вот уже не одно столетие многие прославленные поэты называли столицу империи Тейсэн «жемчужиной, стоящей у моря».
Что касается блеска и красоты богатых кварталов, то тут мастера художественного слова не покривили душой: чем выше над уровнем моря стояли усадьбы, тем роскошнее они выглядели. Сюда не долетали запахи с рыбных рынков: император и его приближённые наслаждались ароматами цветов и благовоний, которые курились на домашних алтарях.
Бедняцкие же кварталы являли собою зрелище поистине жалкое: лишь во время больших празднеств, будь то Новый год или Обо́н, свет от бумажных фонариков хоть немного скрадывал убожество ветхих деревянных лачуг, потемневших от времени. И люди, и стены их жилищ были насквозь пропитаны рыбной вонью – многие жители этих кварталов промышляли рыболовством, которое хоть как-то могло прокормить их семьи.
Принц никогда не бывал в городе дальше рыночных рядов, да и ни к чему это было. Жизни бедняков его не интересовали: он едва ли вообще сознавал, что они существуют. Лишь во время его восшествия на престол вся столица соберётся посмотреть на своего нового правителя. В этот славный день даже самые опустившиеся доходяги наскребут последние гроши, чтобы хватило на общественную баню. Они будут наравне с остальными жителями Дайсина приветствовать его императорское величество и желать долгих лет жизни, а потом так же радостно кутить в ближайшем кабаке-идзака́я – в дни больших праздников в столице выпивка всегда была бесплатной, так уж повелось.
И больше пути принца и нищих никогда не пересекутся. Тэцудзи вернётся в свой пятиярусный дворец, с высоты которого ему откроется блестящая гладь моря и две горы, между которыми стоит Дайсин.
А бедняки вернутся туда, откуда пришли, в свои провонявшие рыбой лачуги – где им, в чём Тэцудзи нисколько не сомневался, было самое место.
Промучившись несколько часов от расстройства желудка, только к вечеру принц Тэцудзи, наконец, почувствовал себя гораздо лучше.
Смех и радостные выкрики праздных горожан далеко разносились в напоенном вечерней прохладой воздухе – их отголоски были слышны даже на третьем ярусе дворца, где располагались покои принца. Тэцудзи с нескрываемой завистью вслушивался в ликующие голоса людей и всем сердцем проклинал так некстати навалившуюся на него слабость.
Подумать только, целый день был потерян напрасно! Ни тебе охоты, ни ужина в обществе красивых и уточнённых девушек, которые так и вились вокруг принца и его окружения, словно стайка пёстрых птичек… Будто немощный и всеми позабытый старик, Тэцудзи лежал в своих покоях и предавался сожалениям об упущенных возможностях.
Наконец, когда ему наскучило и это, принц кликнул своего прислужника:
– Эй, Нао, принеси-ка мне одежду! – От расстройства его весь день бросало то в жар, то в холод, и принцу хотелось как можно скорее переодеться во всё чистое.
Но никто не отозвался. Крикнув ещё пару раз и услышав в ответ только глубокую тишину в коридоре, принц побагровел от гнева.
– Да чтоб вас всех! – от души выругался он.
Встать Тэцудзи удалось не сразу. Слабость ещё не до конца отпустила его, и он побрёл к комоду, едва переставляя ноги. По дороге он то и дело искал дополнительную точку опоры: ею с успехом послужила сначала ширма, с трудом устоявшая, когда принц всем весом навалился на неё, а потом и стена, в которую Тэцудзи уткнулся лбом, пытаясь побороть охватившую его дурноту.
После всех мытарств принцу наконец удалось добраться до комода. Стоило ему перевести дух, как он тут же разразился ругательствами: где же демоны носят этого Нао, когда он так нужен? Не иначе как опять улизнул к этой девчонке-прачке, которая в прошлом месяце начала работать во дворце. У принца на подобные дела был нюх, и ещё какой! Неспроста Нао вдруг весь как-то приосанивался, когда эта девчонка со своими вечно хихикающими подружками проходила мимо.
Но любовь любовью, а пренебрежение к собственной особе принц не прощал никому. Скривившись от досады, Тэцудзи твёрдо решил, что прикажет всыпать Нао с десяток ударов палкой, когда тот посмеет приползти обратно. Пусть раз и навсегда запомнит, кому он служит.
На то, чтобы добраться до комода, у принца ушли все силы. Он опустился на пол и раскинул руки в стороны. Ставни были по-прежнему раздвинуты, и ветерок, задувавший в комнату, приятно холодил разгорячённое болезнью тело принца. Он прикрыл глаза.
Зашелестели бумаги на столе. Что-то едва слышно звякнуло в дальнем углу комнаты, и Тэцудзи вдруг отчётливо ощутил на себе чей-то взгляд.
«Ну погоди, Нао, вот я тебе устрою!» – со злорадством подумал принц и открыл глаза.
Над ним склонился какой-то высокий и худощавый человек, одетый во всё чёрное – лишь на широком поясе тускло блеснула серебром какая-то мудрёная вышивка. Лицо незнакомца было почти полностью скрыто под конусообразной соломенной шляпой с длинной кривой трещиной. Из неё на принца уставился немигающий чёрный глаз с едва заметным красным отливом.
Этот странный пришелец был ни капли не похож ни на кого из обитателей дворца, и принц вздрогнул.
– К-кто вы такой? Что вам здесь нужно? – принц постарался придать своей интонации строгость рассерженного будущего императора, но голос его предательски задрожал.
Человек молчал, продолжая буравить принца взглядом из-под старой соломенной шляпы. Откуда он здесь взялся? Тэцудзи готов был поклясться, что не слышал ни шороха отворяемых дверей, ни шуршания шагов по татами.
Не из воздуха же он появился, в конце-то концов?
– Где Фусе́цу? – наконец просипел пришелец, ещё ниже склонившись над принцем.
Фусецу, или «Рассекающий ветер», – так назывался старинный клинок, который был одной из трёх наиважнейших императорских регалий. Говорят, он принадлежал самому императору Дайго – родоначальнику великой династии, которая правила Тейсэном больше тысячи лет.
От неожиданного вопроса принц совершенно растерялся. Имя клинка знали лишь особо приближённые ко двору особы. Откуда этому оборванцу было известно о мече?