– Понятия не имею, как ты узнал о нём, – покачал головой Тэцудзи, – но ты же не думал, что я держу его у себя под подушкой, правда же?
Дерзкий ответ принца незнакомцу явно не понравился: Тэцудзи услышал, как тот заскрипел зубами от едва сдерживаемого гнева. Он схватил принца за грудки.
– Говори, где меч, – на сей раз в голосе вора слышалась неприкрытая угроза, и принц невольно задрожал.
Кем бы ни был этот человек, он явился сюда не ради того, чтобы засвидетельствовать принцу своё почтение. Стараясь не выдавать накатившего на него испуга, Тэцудзи проговорил:
– Отец мне не говорит, где его держит. Но даже если бы я знал, где Фусецу, то тебе сообщил бы об этом в самую последнюю очередь, уж не обессудь.
Издав гневный рык, незнакомец отшвырнул принца в сторону и бросился к комоду. Он выдвигал ящик за ящиком, даже не стараясь вести себя потише. Тэцудзи ждал, что вот-вот в его покои ворвётся стража, но время шло, а никто не спешил ему на выручку.
Пользуясь тем, что грабитель отвлёкся, Тэцудзи потихоньку начал отползать назад, к выходу из покоев. Его тревожила тишина, воцарившаяся во дворце. Даже глубокой ночью в коридоре можно было расслышать осторожные шаги стражников и их тихую беседу во время пересменки.
Теперь же дворец словно вымер. Вдруг у этого ненормального были сообщники, которые незаметно разобрались со стражей? Если так, то надежды выбраться из этой передряги целым и невредимым у Тэцудзи оставалось всё меньше.
Но это не означало, что он не попытается.
Стоило принцу коснуться раздвижных дверей, как грабитель, обшаривавший нижний ящик комода, резко замер. Тэцудзи задержал дыхание, боясь пошевелиться. Однако не успел он порадоваться, что опасность миновала, как в свете недавно взошедшей луны блеснуло лезвие кинжала-та́нто, и человек в соломенной шляпе набросился на принца, как голодный хищник на застигнутую врасплох жертву.
Тэцудзи завопил и откатился в сторону. Но нападавший оказался проворнее. Он успел полоснуть принца по левой руке, и тот сдавленно вскрикнул от боли. По руке, неприятно щекоча кожу, потекла горячая кровь.
Опасность придала принцу новые силы. Он сумел вскочить с пола и бросился к выходу из комнаты.
– Стража! Стража! – завопил Тэцудзи.
Уж эти-то крики и шум назревающей потасовки услышал бы и глухой.
Но и на сей раз никто не отозвался на крик о помощи. До слуха Тэцудзи доносилось лишь его собственное надсадное дыхание да свист танто, которым одноглазый в соломенной шляпе рассекал воздух, пытаясь достать принца.
Долго уворачиваться от атак Тэцудзи не сумеет: вместе с сочившейся из раны кровью его будто бы покидали и силы. И нападавший не замедлил воспользоваться собственным преимуществом. Он сбил Тэцудзи с ног и сгрёб в охапку, словно кучу грязного белья.
– Не дёргайся, – прошипел человек, обжигая лицо принца своим зловонным дыханием. – Тебе всё равно не спастись.
В его безразличном взгляде принц увидел свой бесславный конец. Он потратил на борьбу последние силы, и теперь ничто не могло защитить его от кинжала, который убийца уже занёс над ним…
Вдруг мир вокруг принца резко увеличился в размерах. Лицо человека, нависшего над ним, стало совсем огромным, а запах его тела нестерпимой вонью ударил Тэцудзи в нос, ставший вдруг очень чувствительным. То был жуткий и ни на что не похожий запах: будто что-то давно испорченное попытались присыпать дичайшей смесью горьких специй. Тэцудзи снова замутило.
Убийца замер, выпучив свой единственный глаз. Танто дрогнул в его руке, и принц понял, что другого шанса на побег ему может не представиться.
Тэцудзи вцепился зубами в руку человека, и тот зашипел от боли. Он на мгновение ослабил хватку, и принц рванул в сторону окна что было сил.
Он и не подумал встать на ноги – почему-то сейчас передвигаться на четвереньках получалось гораздо удобнее. Всё тело принца переполняла какая-то новая, доселе невиданная сила – и она гнала его вперёд, как можно дальше от смерти, из когтей которой ему с таким трудом удалось вырваться.
Запрыгнув на подоконник, принц, недолго думая, сиганул вниз. Тело его вдруг стало лёгким и невероятно ловким, и лишь приземление на больную руку заставило на миг забыть обо всём остальном. Он завопил не своим голосом, на глазах выступили слёзы.
Но пути назад не было. Ногти уже скрежетали по черепице, покрывавшей крышу второго яруса дворца. Всего их было пять, и первый был самым широким. Наверное, если бы не это, принцу вряд ли удалось бы оказаться на земле и не переломать себе все конечности.
С черепичной крыши принц перепрыгнул прямо на высокую стену, опоясывающую замок, а оттуда сиганул в кусты жасмина, растущие по другую её сторону. Сломанные ветки жалобно затрещали, а некоторые из них мстительно впились принцу в бок, но он едва ли обратил на это внимание. Всё, чего ему сейчас хотелось, – это как можно дальше убраться от человека в чёрном и его кинжала.
Чтобы остаться незамеченным, принц под прикрытием деревьев что есть духу припустил к выходу из сада, который со всех сторон окружал императорский дворец.
Грабитель, тайно пробравшийся в покои принца, тихо ругнулся. Он оторвал кусок ткани от одного из рукавов рубахи и замотал ею повреждённую руку. Ткань сразу пропиталась чем-то тёмным – но то была вовсе не кровь.
Спрятав танто в ножны, грабитель склонился над пятном крови, которое осталось последним немым свидетельством ранения принца. Затем провёл над ним раскрытой левой ладонью – в глазах его на миг полыхнул отблеск алого пламени, – и пятно исчезло.
Потом он сделал замысловатое движение руками, словно отжимал особенно плотную и только что выстиранную одежду, и все ящики комода и их содержимое вернулись на свои места, словно их никто не трогал.
В последний раз окинув комнату цепким взглядом – не осталось ли каких следов, – человек в чёрном что-то прошептал себе под нос, четыре раза повернулся на одном месте против движения солнца. Силуэт его вдруг подёрнулся рябью, словно он был собственным отражением в стоячей воде. Ещё миг – и вместо незнакомца в чёрном посреди комнаты стоял принц Тэцудзи. Точнее, почти идеальная его копия.
Вот только в глазах двойника не было ни следа привычного блеска, свойственного наследному принцу империи Тейсэн.
Глава 3. Уми
Смена в «Толстом Тануки» давно закончилась. Когда Уми уставала особенно сильно, она оставалась ночевать в одной из свободных комнат на втором этаже. Бабушка Абэ, владелица харчевни, даже предлагала ей переехать сюда насовсем, но Уми пока не решалась на этот шаг. Она привыкла к своей комнате в усадьбе Хаяси, и пока что менять ставшее привычным окружение ей не хотелось.
Сегодня все гостевые комнаты оказались заняты – после приезда балагана в Ганрю стал стекаться народ со всех окрестных селений, и им где-то надо было останавливаться. Поэтому Уми отправилась домой, преодолевая навалившуюся усталость. Благо от портового квартала, где стоял «Тануки», до усадьбы Хаяси идти было не особо далеко – быстрым шагом туда можно было добраться за каких-то полчаса.
До самого конца смены Ёсио избегал взгляда Уми. По-видимому, он до сих пор стыдился своей неожиданной вспышки гнева. Он лишь бросил ей перед уходом, чтобы сегодня она взяла себе выходной.
– Тебе стоит чаще отдыхать. Иначе твой отец с меня три шкуры сдерёт, если ты вдруг упадёшь от переутомления.
Никуда падать Уми точно не собиралась, но она не могла не признать правоту слов Ёсио: ей и впрямь не помешало бы немного прийти в себя и хотя бы один день провести вне стен игорного дома.
Ёкай, который притворялся иредзуми на предплечье Косого Эйкити, не отставал от Уми ни на шаг. Он назвался Са́ном и, похоже, теперь вознамерился следовать за ней по пятам. Хорошо, что хоть с рук ёкай всё же удосужился слезть, и теперь цоканье его деревянных сандалий на платформе вторило каждому шагу Уми.
Народу в такой час на улицах было совсем немного, но Уми всё равно опасалась разговаривать с духом в полный голос. Дождавшись, пока поблизости не окажется никого, кто мог бы их подслушать, Уми спросила:
– Долго ты ещё собираешься тащиться за мной?
Сан хмыкнул и неопределённо пожал плечами.
– Мне некуда больше идти, – наконец ответил он.
– Мой дом – не пристанище для ёкаев, – проворчала Уми.
– Ты разрушила иллюзию иредзуми, и теперь мне нельзя вернуться обратно.
Уми покосилась на него с нескрываемым недовольством.
– Раз уж ты сам упомянул об этом, то рассказывай всё как есть: кто ты, откуда взялся и почему вдруг в обычном заезжем балагане вместо иредзуми людям подсовывают ёкаев. И тогда я подумаю, стоит брать тебя с собой или нет.
Цокот сандалий затих, и Уми тоже остановилась. Оглянувшись, она встретилась взглядом с Саном.
– Думаешь, по своей воле я бы опустился до того, чтобы украшать руки какого-то немытого доходяги? – Голос духа звенел от искреннего возмущения. – Конечно же нет!
И, тяжело вздохнув, Сан начал свой рассказ. Он всю свою жизнь провёл в окрестностях горы Риндзё, от которой до Ганрю было рукой подать. Сан был искусен в наведении морока на людей и потому часто наведывался в город, чтобы раздобыть себе еды и каких-нибудь безделушек – ёкай любил хорошо приодеться.
Но как-то раз очередная вылазка завела Сана отнюдь не туда, куда он рассчитывал. Ёкай по обыкновению своему прогуливался по рыночным рядам, пользуясь тем, что люди не могут его видеть, как вдруг до слуха его донёсся обрывок чьей-то беседы:
– …пообещал мне Чешую самого Сэйрю́!
Сан замер и принялся оглядываться вокруг, ища того, кто это сказал. Наконец в одной из маленьких подворотен он заметил двух ёкаев. Один был одноглазым и коренастым, с красной как киноварь кожей, а второй тощим, словно жердь, и лицо его скрывала маска не то волка, не то пса – с того места, где стоял Сан, второго духа было видно гораздо хуже.