Теория Девушки: Предварительные материалы — страница 3 из 16

Девушка видит себя носительницей священной силы: силы товара.

«Я восхищаюсь детьми: они красивы, честны, им хорошо».

Мать и шлюха, в том смысле, который вкладывал в эти понятия Вейнингер, в равной степени представлены в Девушке. Но первая роль не делает её более достойной похвалы, чем вторая делает её достойной порицания. С течением времени можно даже заметить забавную обратимость этих ролей.

Девушка увлекательна подобно всем вещам, выражающим замкнутость на самих себе, механическую самодостаточность и безразличие к наблюдателю; так же, как насекомое, младенец, автоматический механизм или маятник Фуко.

Почему Девушка всегда вынуждена изображать какую-то активность? Чтобы непоколебимо пребывать в своей пассивности.

«Свобода» Девушки редко простирается за границы подчёркнутого поклонения самым ничтожным продуктам Спектакля; она заключается, по сути, в итальянской забастовке[4] против крайностей отчуждения.

«Будущее Девушки»: название группировки девушек-«коммунисток», организованной в южном пригороде Парижа в 1936 году для «развлечения, образования и защиты своих интересов».

Девушка хочет быть желанной без любви или любимой без желания. В любом случае её несчастью ничто не угрожает.

У девушки есть любовные ИСТОРИИ.

Стоит лишь вспомнить, что она подразумевает под словом «приключения», чтобы получить достаточно чёткое представление о том, насколько Девушка может бояться возможного.

В старости Девушка не становится менее омерзительной, чем в молодости. От одной точки к другой её жизнь является лишь постепенным погружением в бесформенность, и никогда — вторжением становления. Девушка погрязла во мраке времён.

С точки зрения образа Девушки возрастные и тендерные различия не являются значимыми. Не существует возраста, в котором нельзя быть поражённым молодостью, не существует пола, который запрещал бы нотку женственности.

Подобно тем журналам, которые общество предназначает Девушке и которые она столь мучительно пожирает, жизнь Девушки является разделённой и упорядоченной по множеству рубрик, между которыми царит самое большое разделение.

Девушка — это та, кто, будучи лишь Девушкой, строго подчиняется авторитарному распределению ролей.

Любовь Девушки — не что иное, как аутизм двоих.

То, что люди ещё называют мужественностью, является не более чем ребячеством мужчин и женственностью женщин. Впрочем, возможно, следовало бы говорить о маскулинизации и «феминизации», когда к приобретению идентичности примешивается столько волюнтаризма.

То же циничное упорство, характеризовавшее традиционную женщину под домашним арестом и с обязанностями обеспечения выживания, расцветает в наши дни в Девушке, но на этот раз освобождённое от сферы домашнего хозяйства, как и от всякой тендерной монополии. Отныне Девушка выражает его везде: в безупречной эмоциональной непроницаемости на работе, в предельной рационализации, которую она налагает на свою «личную жизнь», в её шаге, столь инстинктивно строевом, в том, как она целуется, ведёт себя или стучит по клавишам на компьютере. И даже в том, как она моет свою машину.

«Информация, почерпнутая мной из популярного берлинского журнала, была особенно познавательной: „Когда мы набираем торговый или административный персонал, — говорит начальник отдела кадров, — мы придаём особое значение приятной внешности“. Со стороны он напоминает актёра Рейнольда Шунцеля из старых фильмов. Я спрашиваю его, что он подразумевает под этим, говорит ли он о сексуальной внешности или просто очень милой. „Милой — это не совсем точно, — отвечает он, — в первую очередь, как Вы понимаете, учитывается высоконравственный розовый румянец на лице...“

В самом деле, я понимаю. Высоконравственный розовый румянец на лице — это скопище понятий мигом проливает свет на повседневный облик украшенных витрин, наёмных рабочих и иллюстрированных журналов. Их высокая мораль должна быть с оттенком розового, а их розовый румянец является отпечатком их моральности. Вот то, чего желают ответственные за селекцию. Они хотят покрыть существование лаком, который скрыл бы любую реальность, кроме розовой. И тем хуже для вас, если ваша высокая мораль скрыта внутри вас или ваш румянец недостаточно морален, чтобы предотвратить выплеск желаний. Тёмные глубины морали без розовых щёчек будут такой же угрозой установленному порядку, как и роза, расцветающая безо всякой морали. Они настолько тесно связаны, что нейтрализуют друг друга. Система, устанавливающая отборочные тесты, в равной степени производит и эту милую и приятную смесь, и чем дальше прогрессирует рационализация, тем большую силу набирает этот розово-духовный макияж. Мы вряд ли преувеличим, сказав, что в Берлине формируется тип служащих, единообразно стремящихся к желаемой цветовой гамме. Язык, одежда, манеры и поведение приводятся к единообразию, и результатом этого является эта приятная фотогеничная внешность. Это — селекция, производимая под давлением социальных отношений и подкрепляемая экономикой, пробуждающей соответственные потребности у потребителей.

Служащие принимают в этом участие, вольно или невольно. Использование косметики не всегда продиктовано исключительно роскошью, наплыв клиентов в бесчисленные салоны красоты отвечает также на экзистенциальные вопросы. В страхе выглядеть постаревшими, женщины и мужчины красят волосы и в сорок лет занимаются спортом, чтобы сохранить фигуру. „Как стать ещё красивее?“ — заголовок журнала, недавно появившегося на прилавках, хвастающегося в своей рекламе, что в нём рассказано, как „выглядеть молодо и привлекательно сейчас и в будущем“. Мода и экономика работают рука об руку. Лишь немногие могут обратиться к пластической хирургии. Большинство попадают в лапы шарлатанов и вынуждены довольствоваться препаратами столь же дешёвыми, сколь и неэффективными. Именно в их интересах доктор Мозес, ранее упомянутый депутат, некоторое время сражался в парламенте за включение в медицинскую страховку необходимого ухода за физическими дефектами. Недавно созданная Ассоциация врачей-косметологов Германии присоединилась к этой хорошей законотворческой инициативе» (Зигфрид Кракауэр, Служащие, 1930).

Для Девушки утрата метафизического значения не отличается от «утраты чувственного» (Гелен), что наглядно подтверждает крайнюю современность её отчуждения.

Девушка движется в забвении Бытия не меньше, чем в забвении событий.

Вся непрекращающаяся агитация Девушки в каждом из проявлений этого общества управляется потаённой задачей сделать эффективной ложную и смехотворную метафизику, наиболее поверхностной сущностью которой является отрицание течения времени, так же, как и сокрытие конечности человеческой жизни.

Девушка похожа на свою фотографию.

Поскольку её сущность полностью исчерпывается её внешностью, а её реальность — её изображением, Девушка является полностью выразимой, так же как и отлично предсказуемой и абсолютно нейтрализуемой.

Девушка существует лишь в той мере, в которой общество желает её, и знает о себе лишь то, что общество говорит о ней.

Девушка возникает как продукт и как основной выход из великого кризиса избыточности современного капитализма. Она является свидетельством и опорой неограниченного стремления к процессу оценивания, когда процесс накопления как таковой достоверно достиг предела (экологической катастрофы или социального взрыва, ввиду тесноты планеты).

Девушке нравится закрывать вторичным лживо провоцирующим уровнем основной экономический уровень своих мотиваций.

Вся свобода передвижения, используемая Девушкой, никоим образом не мешает ей быть пленницей и в любых обстоятельствах демонстрировать автоматизм заключённого.

Стиль бытия Девушки — это не быть ничем.

Достигнуть «успеха сразу и в личной и в профессиональной жизни» — некоторые Девушки щеголяют этими амбициями так, как будто эти амбиции достойны уважения.

«Любовь» Девушки — это лишь слово из словаря.

Девушке недостаточно, чтобы вы её просто защищали, ей также надо воспитывать вас.

Бесконечное возвращение одной и той же моды убеждает в том, что Девушка не играет со своим внешним видом, это её внешний вид играет с ней.

Гораздо больше, чем Девушки женского рода, Девушки мужского рода выражают своей поддельной мускулатурой весь абсурдный (то есть страдальческий) характер того, что Фуко называл «дисциплиной тела»: «Дисциплина увеличивает силы тела (с точки зрения экономической полезности) и уменьшает те же силы (с точки зрения политического послушания). Короче говоря, она отделяет силы от тела: с одной стороны, превращает его в „способность“, „пригодность“, которые стремится увеличить, а с другой — меняет направление энергии, могущества, которое может быть её результатом, и превращает его в отношения неукоснительного подчинения» (Мишель Фуко, «Надзирать и наказывать»).

«О, девушка, вместилище позорных тайн, прикрытое красотой!» (Гомбрович, Фердидурка, 1937).

Не существует места, в котором можно почувствовать себя столь же болезненно одиноким, как в руках Девушки.

Когда Девушка предаётся собственной ничтожности, её слава только растёт; это то, что её «развлекает».

«Это именно то, что привлекало меня в ней, эта зрелость и эта самостоятельность молодости, этот полный уверенности стиль. В то время как у нас тогда, в школе, были прыщи и идеалы, неуклюжие движения и неловкость на каждом шагу; её внешность была совершенной. Молодость в её случае не была переходным возрастом: для современников молодость представляла единственный подлинный период человеческого существования... Её молодости не требовались никакие идеалы, поскольку она сама по себе была идеальна» (Гомбрович, Фердидурка).

Девушка никогда ничему не учится. Она здесь не для этого.

Девушка слишком хорошо знает, чего она хочет в деталях, чтобы хотеть чего-то в целом.

«Руки прочь от моей сумки!»