Назавтра кружка снова была полной, а рядом с ней стояла коробка с макарунами и записка: «Пожалуйста, прости». Я в точности повторила все вчерашние действия и снова погрузилась в чтение и работу. Вечером же мне пришло первое сообщение от Макса, весьма странное: «Ты улыбалась сегодня?».
«Я была предельно серьезна, сэр!» — ответила я и приложила свой снимок, сделанный в обеденный перерыв, такой, в очках Викентия и со стопкой книг. Максим ответил простым смайликом и снова исчез. Это и к лучшему, все равно нет настроения болтать с ним.
Так продолжалось довольно долго — утром меня встречал горячий кофе и сладости, вечером — тот самый вопрос. Я уже втянулась в игру и при каждом удобном случае щелкала себя в наиболее дурацком виде. Надеюсь, Максим скоро поймет с кем связался и как непросто простить его поступок, затем перестанет писать и слать свои подарки. Надеюсь и… боюсь.
Дед и бабушка все же узнали краткую и смягченную версию событий, отругали, что влезла в такое дело не посоветовавшись, а после начали наперебой призывать простить Макса. Особенно задели слова бабушки: «Может не он так виноват, а ты к нему ничего не чувствуешь, раз не хочешь дать еще один шанс отношениям?», потом она пыталась рассказать что-то про ошибки молодости деда, но я заткнула уши и сбежала. Это по-детски, но хочу подольше сохранить веру в идеальность моих единственных родителей.
И как это ничего не чувствую? Чувствую, страдаю, переживаю. И ни разу не поинтересовалась делами Максима, даже через Диего или Константина. Только мониторила соцсети и новости нашего города, чтобы узнать о ходе следствия и делах «Джона», а также о том, лег ли Макс на новую операцию или все же справился с хромотой. Переживала, но боялась, что он об этом узнает.
Это же слабость: сдаться так быстро, так легко простить ложь и то, как меня оставили наедине с маньяком, пусть и непредумышленно.
Или слабость — это страдать, знать, что страдает другой человек, но не прощать?
«Ты улыбалась сегодня?» — пришло минута в минуту, как и в каждый из дней до этого. И я тут же отослала очередной глупый снимок. А после написала: «А ты?».
«Да. Натянуто, фальшиво, не до боли в мышцах. Без тебя все не то, Бруньский. Даже улыбки.»
«Даже „Джон Кноу“ не такой вкусно-о-оу?»
«Я перешел на шпинат, все равно еда стала пресной. Квартира кажется слишком пустой, а единственная радость — видеть под окнами твой „баклажан“. И бордовые простыни с апельсиновым деревом ничуть не спасают!»
Он там что, расстилал наши простыни без меня? И купил апельсиновое дерево? Подлец! Такое достойно самого гневного стикера!
«Давай встретимся завтра? Нужно твое экспертное мнение!» — тут же написал он, потом добавил: — «Обещаю не пытаться окольцевать вольную валькирию Брониславу».
«Я подумаю».
«Но ты на всякий случай сбрось координаты и время встречи. Ничего не обещаю, у меня очень строгий начальник» — все же написала я глубокой ночью. Но ответ пришел мгновенно, будто Максим так и спал с телефоном в руке.
«Там где подают вкусный суп, котлеты и морс, все, что нужно одному растущему и одному стареющему организму. Я заеду в двенадцать, хорошо?»
«Пытаетесь компенсировать вред, нанесенный вашими кексами и пончиками, сэр?»
«Пытаюсь задобрить вас, леди! Заодно провести встречу в наиболее людном месте, на случай если ваш гнев не остыл и рука все также метко разит цели!»
«Даже не сомневайтесь! Уже оценили, какой глупостью было делать предложение подобной даме?»
«Только такой его делать и стоило! А теперь быстро спать, Бруньский! За каждый миллиметр синяков под глазами буду наказывать лишней чашкой кофе в моей компании!»
«Патчи спасают и не от таких бед!»
Я отослала ответ и в самом деле крепко заснула, хотя, по правде сказать, без кофе, одного на двоих, соскучилась. Настолько сильно, что на следующий день не могла сосредоточиться на делах, пока ждала назначенного времени. Вилли заметил это и отпустил на полчаса раньше с ещё тремя книгами для домашнего чтения.
В результате выскочила из конторы в одиннадцать тридцать и почти сразу наткнулась на Макса, как всегда увлеченно болтающего по телефону. Очень хотелось бросится на него и обнять, вместо этого я сделала вид, что не замечаю и пошла к газетному ларьку.
— Вот и попалась! — Макс обхватил меня за талию и прижал к себе. Я в шутку попытался вывернуться, а он сразу отпустил, взял за руку, крепко, будто боялся упустить и повел к машине.
По пути мы не разговаривали, Максим, кажется, боялся все испортить, а я все ещё обижалась на него. Или нет? Или просто не знала, как начать разговор, как вернуть ту, прежнюю лёгкость.
Остановились мы у «Агритт», Максим припарковался возле лестницы, ведущей на второй этаж. Сейчас там появился ещё и пандус, длинный и пологий, но пока заклеенный полосатыми предупреждающими лентами.
— Хотел вместе с тобой испытать!
Максим помог мне выйти из машины и вытащил из багажника инвалидную коляску. После доехал до пандуса, оторвал ленты и уселся в коляску.
— Итак, начинаем испытания доступности для малоподвижного человека ресторана «Агритт», в качестве каскадёра — Максим Б., он все равно готовится к операции и его не жалко, экспертная комиссия — Бронислава Г. и случайные прохожие. И раз, два…
— Стоп! — веселье и без меня? — Верный старпом не даст своему секси-боссу убиться в одиночестве!
Я взялась за ручки коляски, не слушая возражений, и покатила коляску вперёд, разгоняясь на ходу.
— Это Спарта! Добудем пиццу без помощи ножек! — почти прокричала я, на скорости вкатывая коляску на пандус.
Максим покрепче ухватился за подлокотники и в тон ответил:
— Бруня, бей шефа, он застрахован!
Но через пару метров я замедлилась и подъехала ко входу уже спокойно. Там Максим нажал на кнопку вызова помощи и с секундомером засек время, за которое появился бойкий парень в средневековом костюме и открыл дверь.
— Табличку повесьте: «Если вам не открыли сразу — не уходите, мы слышим и уже спешим!». И с внутренней стороны тоже нужна такая кнопка, я вас знаю! Передашь все это Игорю, послезавтра проверю.
Парень кивал и записывал, Максим же встал, потянулся и обратился ко мне.
— Ну-с, Бруньский, теперь твоя очередь! Прошу!
Он на секунду зашёл внутрь «Агритта» и вернулся с детской коляской, «классикой». Потрёпанной, конечно, но вполне ещё целой.
— Давай, давай! Рита разрешила разбить ее в хлам! Ну ради доступной среды, Бруньский!
— Не полезу! — я попятилась назад, хотя видела, что Максим в открытую смеётся надо мной.
— Ты что? Она рассчитана на двадцать пять килограмм, будем катать в ней условного годовалого гуляку!
В самом деле вскоре из «Агритта» появилось двое парней с пятилитровыми бутылями и поставили их в люльку. Максим подставил мне локоть, другой рукой взял ручку коляски и чинно покатил ее вниз по пандусу.
— И не страшно, непривычно, конечно, но не страшно.
— Да, хороший спуск, широкий, удобный, — согласилась я.
— Я не про это, — он отмахнулся, затем резко остановился и повернулся ко мне. — Знаешь, у Витьки была мечта — дом на океанском побережье, у Жанны — ресторан с мишленовской звездой, а у меня долго ничего такого не было. Пока не встретил тебя.
— И захотел такую же, но пять лет старше!
Он виновато пожал плечами, взял меня за обе руки и просто смотрел.
— Диего, подлец, прикрывается плохой памятью, чтобы делать записи, а сам собирает на меня компромат. Слав, я идиотом был. Старше, младше, какая разница? По уровню придури, я к позднему пубертату только-только подбираюсь. И правда, давай попробуем снова? Без лжи, заморочек по поводу цифр в паспорте и…
— И пончиков по утрам!
— Этого не могу обещать! — Максим обнял меня и прижал к себе, я тоже обхватила его за талию и уткнулась носом в его футболку. — Ты так сексуально и одновременно мило ешь сладости, что просто не представляю без этого своего утра.
— Обещаю научиться соблазнительно есть брокколи и обезжиренный творог, чтобы удержать своего секси-босса.
— Куда я от тебя денусь.
Он обнял ещё крепче, а потом поцеловал меня.
Эпилог
Некоторое время спустя…
Дружба основателей «Джона» так и осталась для меня чем-то необъяснимым, но, наверное, правильным. Максим старался скрыть все от Жанны, а она сама все вычислила, поэтому и решила уехать. В тот день, когда возила меня в клинику, Жанна отдала выданное Лёней успокоительное на анализ и выяснила его далеко не безобидный состав. Дальше начала собственное расследование, разузнала кое-какие детали и решила лететь в Париж, чтобы, как ей казалось, обезопасить Макса.
Новый «баклажан» приветливо пискнул сигнализацией и мигнул фарами. За прошедшие месяцы я так и не успела привыкнуть, что вместо «Лады-седан», у меня теперь французский «приподнятый» хэтчбек, подарок от Максима на день рождения. «Чтобы Бруньский не боялся ездить зимой и порадовал деда проходимостью и объемом багажника!» — и сразу сделал фирменную моську, пока я не успела отказаться, а после добил: «Призрак старого разведчика должен жить в хорошей машине!».
Что, что плохого в «шестёрке»? Отличный седан, проверенный временем и ездой Славы Гориной! И расстаться с ним было непросто, казалось, что предаю старого друга. Но упертый Макс отказался забирать себе «француза», объяснял, что память живёт в сердце, а не только в механизмах или ритуалах. От привычки разговаривать с машиной этот негодяй тоже пытался меня отучить, но когда «чайка», а после «француз» отказывались заводиться или немилосердно глохли под моим управлением, махнул рукой.
Впрочем, «шестерка» недолго числилась машиной Макса для налоговой, для нее нашлась новая хозяйка, очень аккуратная и ответственная, я проверила. Надеюсь, «баклажан» принесет ей столько же счастья, сколько и мне.