— А, да, — бормотал он, как будто с трудом припоминая случайного знакомого на старой фотографии.
Потом подошел и встал у каталки напротив анестезиолога, и оба они улыбнулись мне.
— Соедините руки, — промолвил анестезиолог.
Интересно, о чем это он? С меня сняли одеяло, и я, не зная, куда деть руки, сложил их на животе. Анестезиолог похлопал по ним.
— Хорошо, очень хорошо, — ободряюще произнес он. — Некоторые люди сжимают кулаки или кусают ногти.
Низар приподнял подол рубахи и стиснул мое колено. Усмехнувшись, я собрался пошутить насчет сексуальных домогательств и в этот момент отключился.
Придя в себя, я снова увидел двухместную палату, но выходец с Карибских островов исчез, и некого было спросить куда. Правая нога в повязке походила на слоновью. Когда Салли зашла ко мне по дороге домой, я описал ей свое утро, но сочувствия не дождался, как и предполагал, а моя нога показалась ей очень смешной.
— Будешь знать, как лезть без очереди, — сказала она. — Моя тетя Эмили два года ждала операции на бедре.
Позднее зашел Низар и попросил приподнять ногу на несколько дюймов. Я сделал это очень осторожно — можно сказать, со страхом и трепетом, — без каких-либо неприятных последствий, и он, похоже, остался этим доволен.
— Чудненько, — проговорил он, — прекрасненько.
Несколько дней я ходил на костылях, пока не спал отек, и следующие пару недель я посвятил физиотерапии и щадящим упражнениям для восстановления тонуса четырехглавой мышцы, а потом боль вернулась. Черт! Я не мог этому поверить. Низар тоже не мог. Он считал, что нашел источник боли — кусочек ткани, называемый складкой, который ущемлялся в коленном суставе, — и удалил его. Мы вместе посмотрели видеозапись операции в его кабинете. Один я не смог заставить себя это сделать. Изображение представляло собой ярко освещенный цветной круг, словно смотришь в иллюминатор подводной лодки с мощным прожектором.
— Вот он, видишь! — воскликнул Низар.
Я видел только нечто похожее на тоненького серебристого угря, который откусывал куски от мягкого брюха моллюска. Маленькие стальные челюсти яростно смыкались, и частички моего колена отплывали в сторону, где их подхватывал аспиратор. Я недолго наблюдал за происходящим — меня всегда тошнило при виде насилия на экране.
— Ну? — спросил я, когда Низар выключил видео.
— Честно говоря, старина, я сбит с толку, — сказал он. — Ты сам видел ту складку, которая вызывает боль, видел, как я ее отрезал. Нет никаких признаков разорванного мениска или артрозного изменения сустава. Черт побери, нет никакой причины для новых болей.
— Но оно болит, — сказал я.
— Да, совершенно верно. Чертовски раздражает.
— Особенно меня, — заметил я.
— Должно быть, это идиопатическая пателла хондромаляция, — высказал предположение Низар и, когда я попросил его объясниться, расшифровал: — «Пателла хондромаляция» означает боль в колене, а «идиопатическая» — что к тебе это не относится, старик. — Он улыбнулся, будто вручил мне приз.
Я спросил, можно ли что-нибудь сделать, и он ответил, гораздо менее уверенно, чем раньше, что предложил бы либо еще раз артроскопию, чтобы посмотреть, не упустил ли он случайно чего-нибудь в ходе первой, либо попробовать аспирин и физиотерапию. Я выбрал аспирин и физиотерапию.
— Разумеется, в следующий раз я сделаю это в нашей больнице, — заверил Низар. Он понимал, что я был далеко не в восторге от уровня обслуживания в городской.
— И все равно, — сказал я, — на операцию я не рвусь.
Когда я изложил Роланду (так зовут моего физиотерапевта), когда я сжато изложил Роланду содержание этой консультации, он улыбнулся своей кривой сардонической улыбкой и изрек:
— У тебя Патология Неизвестного Происхождения. ПНП. Они всегда так говорят, когда не хотят сказать «просто не понимаю».
Кстати, Роланд слепой. Вот еще одна вещь, которая может с вами приключиться, похуже боли в колене. Слепота.
Вторник, днем, 16 фев. Сразу после того, как я написал вчера последний абзац, я подумал, не пожить ли мне с закрытыми глазами, чтобы представить, что значит быть слепым, и прочувствовать, насколько мне повезло по сравнению с беднягой Роландом. Я даже решил завязать глаза маской для сна, которую мне как-то выдали в самолете «Бритиш Эруэйз», когда я летел из Лос-Анджелеса. Мне захотелось сделать какое-нибудь простое обычное дело, например приготовить вслепую чай, чтобы понять, каково это. Эксперимент продлился недолго. Пытаясь пройти из кабинета на кухню, я ударился коленом, можно и не уточнять, что правым, о выдвинутый ящик картотеки. Сорвав повязку, я прыгал по комнате, ругаясь и богохульствуя так страшно, что, сам потрясенный, замолчал. Я был уверен, что теперь покалечил колено уже навсегда. Но через некоторое время боль утихла, и сегодня утром сустав чувствует себя ничуть не хуже, чем раньше. Но, правда, и не лучше.
У Патологии Неизвестного Происхождения есть одно преимущество, а именно: когда тебе звонят и спрашивают, как дела, а ты не хочешь говорить: «Не вылезаю из депрессии», но и не желаешь притворяться, что счастлив до невозможности, всегда можно пожаловаться на колено. Мой агент Джейк Эндикотт только что позвонил напомнить мне о завтрашнем ланче, и я сразу выложил ему все о своем колене. Сегодня днем он встречается с представителями «Хартленда», чтобы узнать, собираются ли те заказывать следующие серии «Соседей». Последний сценарий для нынешнего блока я отправил всего несколько недель назад, но такие вещи решают загодя, потому что подпирают сроки перезаключения контрактов с актерами. Джейк уверен, что «Хартленд» закажет еще один блок, а может и два:
— С таким рейтингом, как сейчас, только сумасшедший не закажет.
Джейк пообещал, что расскажет о результатах встречи завтра за ланчем. Он приглашает меня в «Граучо». Он всегда меня туда приглашает.
Со времени моей артроскопии прошел год, а колено все еще болит. Рискнуть и сделать еще одну операцию? ПНП — просто не понимаю. Не могу решить. В последнее время я вообще ни на что не могу решиться. Сегодня утром не мог решить, какой повязать галстук Если я не в силах справиться с самой простой задачей, то что говорить о таком деле, как операция? Я так долго стоял перед вешалкой с галстуками, что чуть не опоздал на встречу с Александрой. Не мог выбрать между темным, консервативным галстуком и ярким, пестрым. В конце концов остановился на двух: простом темно- синем вязаном галстуке от «Маркса и Спаркса»
[4] и итальянском шелковом, ручной росписи, в оранжевых, коричневых и красных тонах. Но оказалось, что ни один из них не подходит к рубашке, поэтому пришлось менять и ее. Время бежало стремительно: я повязал шелковый галстук, а шерстяной пихнул в карман пиджака на случай, если передумаю по пути в офис Александры. И действительно… на красном сигнале светофора я поменял его на вязаный. Александра - мой психиатр, мой нынешний психиатр. Мисс Марпл. Нет, на самом деле ее фамилия Марплс, доктор Александра Марплс. Я называю ее мисс Марпл в шутку. При случае я смогу сказать, что в моих проблемах без мисс Марпл не разберешься. Она об этом не подозревает, но, узнав, вряд ли стала бы возражать. Она была бы против того, что я называю ее психиатром. Дело в том, что она считает себя терапевтом когнитивного поведения.
Я лечусь непрерывно. По понедельникам езжу к Роланду на физиотерапию, по вторникам встречаюсь с Александрой для терапии когнитивного поведения, а по пятницам у меня сеанс ароматерапии либо акупунктуры. По средам и четвергам я обычно остаюсь в Лондоне, но там я встречаюсь с Эми, что, на мой взгляд, тоже своего рода терапия.
Какая разница между психиатром и терапевтом когнитивного поведения? Ну, насколько я понимаю, психиатр пытается выявить скрытые причины вашего невроза, тогда как терапевт когнитивного поведения лечит симптомы, которые делают вас несчастным. Например, вы можете страдать от клаустрофобии в автобусах и поездах, и психиатр пытается раскопать какое-то переживание в вашей прошлой жизни, которое нанесло вам травму. Скажем, ребенком вы подверглись сексуальному насилию со стороны мужчины, сидевшего рядом с вами в купе поезда, пока тот шел в туннеле… скажем, он покусился на вас, и вы испугались, вам стало стыдно, и вы не посмели его обличить, когда поезд вышел из туннеля, и позже никогда никому об этом не рассказывали, даже родителям, а полностью подавили это воспоминание. Потом, если психиатр сможет заставить вас вспомнить об этом случае и сделать так, чтобы вы поняли — вашей вины в том не было, вы перестанете страдать клаустрофобией. Во всяком случае, такова теория. Беда в том, утверждает терапевт когнитивного поведения, что это подавленное, травмирующее переживание можно искать целую вечность, если оно вообще имело место. Возьмем, к примеру, Эми. Она ходит к психиатру уже три года, она встречается с ним каждый день — с понедельника по пятницу, с девяти до девяти пятидесяти каждое утро по пути на работу. Представьте, во сколько это ей обходится. Я как- то спросил ее, как она узнает, что вылечилась. Она ответила:
— Когда почувствую, что мне больше не нужно видеться с Карлом.
Карл — это ее психиатр, доктор Карл Кисс. И если хотите знать мое мнение — Карл хорошо устроился.
Ну а терапевт когнитивного поведения, вероятно, составит для вас программу, которая поможет вам привыкнуть к поездкам в общественном транспорте, например, для начала проехать по кольцевой линии подземки всего одну станцию, затем две, потом три и так далее; сперва в обычное время, потом в час «пик», увеличивая длительность путешествия, и каждый раз чем-нибудь награждать себя за это — выпивкой, едой или новым галстуком, тем, что будет поддерживать ваш интерес, — и вы будете так довольны своими достижениями и этими маленькими подарками самому себе, что забудете бояться и наконец осознаете, что бояться-то и нечего. Во всяком случае, такова теория. Когда я попытался разъяснить эту теорию Эми, на нее она большого впечатления не произвела. Эми сказала: