— Мне нужно занять вакансию в некоей компании, — отвечала она, — но мой послужной список бедноват. Большая часть проделанной мною работы крайне конфиденциальна, и потому клиенты просто не могут снабдить меня рекомендациями. По этой причине если кто-либо позвонит вам и спросит о моей персоне, мне хотелось бы услышать в ответ следующее: «О, я прекрасно помню этого специалиста! Серена Бернс— прекрасная женщина, достойная всяческого доверия. Я полагаю, что она очень далеко пойдет».
Гриффит продолжал, не мигая, смотреть ей в глаза. Видимо, тут имела место попытка некоей игры с целью подчинения собеседника своей воле, но она заранее была обречена на провал. Все козыри были в руках Серены, которую, к тому же, совершенно не волновало, как Гриффит относится к данному факту.
— И когда же именно вы… «работали» у нас? — наконец спросил он.
— Я уже составила документы о своем сотрудничестве и поместила их в ваши архивы, — ответила она. — Это было примерно пять лет назад. Кстати, тот факт, что вы слишком точно запомните дату, может вызвать нежелательные подозрения, не находите?
— Вы в самом деле умны, — заметил Гриффит, склонив голову.
— Да, — просто ответила Серена. — Настолько, что вам меня не одурачить. Не будем терять времени, мистер Гриффит, перейдем к делу. Я не прошу многого. Я всего лишь хочу по заслугам занять эту вакансию. Кроме того, у меня нет заинтересованности в том, чтобы вас вывесили просушиться на солнышко. В обмен на вашу помощь я обеспечу вам спокойный сон, уничтожив все следы операций со счетом «Бабич и Фишер». — Серена слегка наклонила голову набок. — От вас вовсе не требуется заверять людей в том, что я вам нравлюсь. Если хотите, можете сказать, что терпеть меня не могли. Требуется всего лишь подтвердить, что я — первоклассный специалист в своей области.
— Хорошо, — согласился Гриффит.
Серена встала.
— Благодарю вас, мистер Гриффит. — С этими словами она положила на его стол ноутбук и извлекла из него диск. — Здесь — вся обнаруженная мною информация и инструкции, как не повторить подобных ошибок и не оставить следов. Мне удалить следы ваших операций со счетами клиентов, или проделаете это сами?
Гриффит принял у нее диск.
— Займусь сам, — проворчал он.
— Вы не пожалеете, мистер Гриффит. — Серена подошла к дверям, но, положив руку на дверную ручку, остановилась и обернулась. — Не вздумайте обмануть меня.
Взгляд этой женщины яснее слов говорил о том, что задумай Гриффит обмануть ее, глава отдела безопасности очень и очень пожалеет о содеянном.
— Я не нарушаю данных обещаний, мисс Бернс.
«И это говорит человек, обкрадывающий своих клиентов…» Улыбнувшись, Серена вышла из кабинета.
Органическая ферма «Новая жизнь», штат Орегон,настоящее
— Прости меня за эту сцену вчера вечером, — сказал Джордж.
Прекратив распрыскивать мыльный раствор, Рональд взглянул на бывшего друга, стоявшего под деревом. Он не замечал свежего весеннего ветра, напоенного запахом цветущих деревьев. Его не волновали ни игры и пение птиц, ни мелкий мохнатый зверек, пробежавший через черничную грядку по своим делам.
— Это была не сцена, — ответил Рон. — Это — покушение на убийство.
Джордж оттопырил губу и опустил взгляд к своим грубым башмакам.
— Рон, никто не собирался убивать тебя.
Лабейн спустился вниз по приставной лестнице и заглянул Джорджу в глаза.
— Ты полностью утратил цель, — сказал он. — Теперь тебе нужна всего-навсего тихая, спокойная жизнь — мягкие тапочки, куча детей, яблочный пирог, и — хрен бы с ней, с этой революцией. «Пусть пацаны занимаются революцией, а я устал!» Так? Когда мы были молоды, то собирались изменить мир, помнишь? А теперь ты хочешь, чтобы за тебя этими делами занялись совсем другие люди.
Джордж пожал плечами и почесал затылок.
— Наверное, теперь мы выросли и лучше видим перспективы, — задумчиво сказал он. — Мы знаем, какой это гигантский труд, и понимаем, что нас слишком мало, чтобы…
— Знаешь что, Джордж? В нашем мире что-либо совершить может только тот, кто готов рискнуть своим благосостоянием. Люди, которые цепляются за материальные блага и играют по правилам, просто стареют и умирают; через поколение никто даже не помнит о том, что они когда-то жили на свете. Такие особи не способны быть богатыми и не могут ничего изменить; они просто плодят детей и умирают.
Лабейн придвинулся ближе, вторгаясь в личное пространство Джорджа.
— Но я не утратил цели, — продолжал он. — Я готов рискнуть всем; вот этого-то вы все и боитесь. Ты— в том числе. Именно это и означала вчерашняя «сцена». Ее причина заключается в вашем страхе и понимании того, что вам никогда не достичь заветного пьедестала… Вы просто сломались. К тому же, большинство членов коммуны продолжают завидовать моей воле и настойчивости.
Нахмурившись, Джордж отодвинулся на пару шагов назад.
— Слушай, к чему все эти громкие слова— «страх», «покушение», «революция»? Что конкретно ты хочешь этим сказать?
Рон взглянул на него с легкой досадой. Далеко не в первый раз Джордж задает подобные вопросы. Да, он был замечательным агрономом, самым ценным в этом отношении членом коммуны. Но порой этот человек бывал просто невыразимо туп!
— Говоря о покушении, я говорил метафорически, — терпеливо объяснил он. — Под страхом имелась в виду боязнь рисковать материальным благополучием и добрым мнением соседей. Революция же, применительно к нашему движению, есть нечто вроде религиозного обращения, миссионерской деятельности, цель которой — заставить людей понять, в какой опасности находится вся наша планета! Ты ведь и сам много говорил о революции! Несколько лет назад ты прекрасно понимал, что означают эти слова! — Смерив бывшего друга взглядом, Рон покачал головой. — Не так уж давно это было, Джордж. — Наклонившись, он поднял с земли распрыскиватель и добавил: — Мне жаль тебя.
С этими словами Лабейн отправился восвояси. На губах играла легкая улыбка: сегодня он был доволен собой.
На следующее утро Рон Лабейн, хлопнув по столу своей рукописью, объявил:
— Я еду в город. Кому-нибудь что-нибудь нужно?
Все так и впились взглядами в стопку бумаги.
— Что это? — спросила Брэнвин, оторвавшись от раковины с посудой.
— Это и есть моя книга, — объяснил Рон, надевая куртку. — Сегодня она отправляется в Нью-Йорк.
— «Манифест Неолуддитов», — прочла Лиза. — Поздравляю, милый!
Обвив рукой его шею, она потянулась губами к щеке, но Рон лишь холодно взглянул на нее. После того злополучного собрания он перебрался спать в кабинет. Насколько он мог судить, между ним и Лизой больше не было ничего общего. Чем быстрее она привыкнет к новой жизни, тем лучше будет для них обоих.
— Итак, никому ничего не нужно? — снова спросил Рон.
Бывшие товарищи, один за другим, покачали головами, пораженные его холодностью к Лизе.
— О'кей. Пока.
Только в кабине фургона он окончательно понял, что никогда не вернется обратно. Он сам отвезет свою рукопись в Нью-Йорк и из рук в руки передаст редактору. Он заставит этих людей прислушаться! Поставить крест на своей мечте — то же самое, что лечь и тихонько умереть, а от этого Рон был весьма и весьма далек.
Дом, полный живых мертвецов, остался позади. Настало время отрубить концы, примириться с потерями и взглянуть в будущее.
Рон вырулил на дорожку; в этот момент дома вновь заплакал ребенок.
Глава 4
Вилла Хейс, Парагвай, настоящее
«Сюзанна Кригер… нет, все же Сара Коннор, — подумала женщина. — Таковой я была в своей прежней жизни, без Терминаторов, без мыслей об изменении будущего…»
Подписав контракт замысловатым росчерком, она отодвинулась от стола и сквозь пыльное, заляпанное грязными руками стекло взглянула, что делается в гараже.
Там, за окном ее кабинета, стоял один из принадлежавших компании грузовиков с поднятым капотом и разобранным двигателем. Однако рядом никого не было… Выдвинув второй сверху ящик своего стола, она извлекла оттуда фляжку с каньей. Отвинтив крышку, Сара-Сюзанна щедро плеснула тростниковой водки в стакан терере — ледяного матэ, который уже успела полюбить. С толикой спиртного он становился даже вкуснее. Конечно, от этого напитка по всему телу моментально выступал пот, но здесь, в Чако, температура каждый день поднимается за сто градусов… С учетом крайне влажного воздуха — попробуй тут не вспотей…
— Сеньора, — устало, с едва уловимой ноткой укоризны сказали за ее спиной.
Закусив губу от досады, Сара обернулась. За спиной стоял ее главный механик, Эрнесто Харамильо. Широкое лицо было неподвижно, губы под сенью роскошных усов — слегка поджаты, блестящие карие глаза— печальны.
— Где ты, черт побери, ходишь? — спросила она. — Еще секунду назад здесь не было ни души.
С этими словами она раздраженно раздавила в пепельнице окурок сигареты.
— Еще нет даже одиннадцати утра, сеньора, — заметил Эрнесто.
— Ну да, что такое для друга какой-то лишний час времени… — проворчала она, возвращаясь к работе. — Тебе что-нибудь нужно?
— У вас же вся печень сгниет от этой штуки, — сказал Эрнесто.
— Ммм… сгнившая печень — какое приятное состояние. — Поправив пепельницу, Сара поставила подпись под следующим документом. — Эрнесто, тебе что-нибудь нужно?
Эрнесто нахмурился и пожал плечами.
— Только то, чтобы вы были здоровы, сеньора, — буркнул он.
Обернувшись, Сара взглянула ему в глаза и улыбнулась.
— Спасибо, Эрнесто. Я знаю, что ты желаешь мне добра, но я ничего дурного не делаю… Бизнес не рухнет от того, что мне по душе чай с каньей.
Улыбнувшись в ответ, Эрнесто покачал головой и вновь пожал плечами:
— Я только зашел сказать, что Мелинда минут через пять собирается уйти на перерыв.
— Спасибо, — ответила Сара. — Сейчас подойду.
Отсалютовав ей небрежно поднятой рукой, Эрнесто удалился. Проводив его взглядом, Сара сделала еще глоток. «Как я нынче мягка и обходительна со всеми — даже самой не верится», — подумала она. Еще совсем недавно она не постеснялась бы высказать Эрнесто, куда он может засунуть свою отеческую опеку. Но если она хочет стать здесь своей, то следует воздерживаться от резких высказываний. Парагвайская культура требует от женщины нежности в некотором роде, признания главенства мужчин. Уже одно то, что она являлась «боссом», резко выделяло ее из общей массы.